Королева Марго

— Заметили только то, что на нем был очень изящный вишневый плащ.

— Так-так! Вишневый плащ! — сказал Карл. — Здесь, при дворе, мне известен только один такой, который бросается в глаза.

— Совершенно верно, — ответила Екатерина.

— Вы думаете…

— Подождите меня здесь, сын мой, — сказала Екатерина, — я пойду узнать, как выполнены мои приказания.

Екатерина вышла, а Карл начал рассеянно ходить по комнате, насвистывая охотничью песенку, заложив одну руку за колет и опустив другую, которую лизала его борзая, всякий раз когда он останавливался.

Генрих Наваррский ушел от своего шурина сильно встревоженный и, вместо того чтобы идти обычным путем — по коридору, пошел по маленькой боковой лестнице, о которой мы уже не раз упоминали; она вела в третий этаж. Поднявшись всего на четыре ступеньки, он увидел на первом повороте чью-то тень. Генрих остановился и взялся за рукоять кинжала, но скоро разглядел, что это была женщина; она схватила его за руку, сказав хорошо ему знакомым милым голосом:

— Слава Богу, сир, вы целы и невредимы, я так за вас боялась; но, верно, Бог услышал мою молитву.

— Что случилось? — спросил Генрих.

— Все поймете, когда войдете к себе. Не беспокойтесь об Ортоне, я его приютила у себя.

И баронесса де Сов торопливо сбежала вниз мимо него, как будто встретилась с ним на лестнице случайно.

— Странно! — сказал Генрих. — Что же такое произошло? Что с Ортоном?

Но баронесса не слышала его вопросов, она была уже далеко.

Вслед за ней на верхней площадке лестницы появилась другая тень, на этот раз — мужчины.

— Тсс! — произнес он.

— A-а, это вы, Франсуа?

— Не называйте моего имени!

— Что случилось?

— Пройдите к себе и узнаете; а потом проскользните в коридор, хорошенько осмотритесь, не подглядывают ли за вами, и зайдите ко мне — дверь будет только притворена.

И Франсуа исчез, точно провалившись, как театральный призрак в люк.

— Святая пятница! — прошептал Беарнец. — Загадка остается загадкой; но раз отгадка находится в моих покоях, идем туда, а там посмотрим.

Однако, приближаясь к своим покоям, Генрих испытывал сильное волнение. Он обладал юношеской восприимчивостью: в его душе все отражалось четко, как в зеркале, а то, что он до сих пор слышал, предвещало беду.

Король Наваррский подошел к двери, которая вела в его покои, и прислушался. Внутри все было тихо. Кроме того, Шарлотта посоветовала ему зайти к себе, значит, там не было ничего опасного. Он быстро заглянул в переднюю: никого! Ничто не говорило и о том, что здесь что-то произошло.

"Ортона в самом деле нет", — сказал он про себя и прошел в следующую комнату. Там ему все стало ясно.

Хотя воды и не жалели, но всюду на полу виднелись большие красноватые разводы; одно кресло изуродовано; в занавесках полога — дырки от ударов шпаг; венецианское зеркало пробито пулей; окровавленная рука оставила на стене страшный отпечаток, говоривший о том, что эта безмолвная комната еще совсем недавно была свидетельницей борьбы не на жизнь, а на смерть.

Генрих Наваррский еще раз обвел взглядом следы борьбы, отер рукою выступивший на лбу пот и прошептал:

— Да-а! Теперь я понимаю, что за услугу мне оказал король; какие-то люди приходили сюда меня убить… А де Му и? Что сделали с де Муи? Мерзавцы! Они его убили!

Как герцогу Алансонскому хотелось поскорее рассказать Генриху о событиях этой ночи, так и самому Генриху не терпелось узнать о том, что произошло. Бросив на окружавшие его предметы последний мрачный взор, он выбежал в коридор, убедился, что никого нет, быстро открыл приотворенную дверь, тщательно запер ее за собой и проскочил к герцогу Алансонскому.

Герцог ждал его в первой комнате, он быстро схватил Генриха за руку и, приложив палец к губам в знак молчания, увлек короля Наваррского в отдельный круглый кабинетик, помещавшийся в башенке и благодаря этому совершенно недоступный для шпионства.

— Ах, брат мой, какая ужасная ночь! — сказал герцог.

— А что случилось?

— Хотели вас арестовать.

— Меня?

— Да, вас.

— За что?

— Не знаю. Где вы были?

— Король с вечера увел меня с собою в город.

— Значит, он знал, — сказал герцог. — Но если вас не было дома, то кто же был у вас?

— А разве кто-нибудь у меня был? — спросил Генрих, будто не зная, о ком идет речь.

— Да, какой-то мужчина. Услыхав шум, я побежал к вам на помощь, но было уже поздно.

— А его арестовали? — спросил Генрих с мучительной тревогой.

— Нет, он опасно ранил Морвеля, убил двух стражей и убежал.

— Молодец де Муи!

— Так это был де Муи? — встрепенулся герцог.

Генрих почувствовал свой промах.

— Я так предполагаю, — ответил он, — потому что назначал ему свидание с целью сговориться о вашем бегстве и заявить, что все свои права на наваррский престол я уступаю вам.

— Если это станет известно, мы погибли, — побледнев, сказал герцог Алансонский.

— Да, несомненно, Морвель скажет.

— Морвель ранен шпагой в горло; я спрашивал хирурга, который делал перевязку, и тот сказал, что раньше чем через неделю Морвель не сможет произнести ни одного слова.

— Неделя! Для де Муи это больше, чем нужно, чтобы оказаться в полной безопасности.

— В конце концов, это мог быть и не де Муи, — сказал герцог Алансонский.

— Вы так думаете? — спросил Генрих.

— Да. Ведь человек так быстро скрылся, что заметили только его вишневый плащ.

— В самом деле, — ответил Генрих, — такой плащ больше подходит какому-нибудь дамскому угоднику, а не солдату. Никому в голову не придет подозревать в де Муи обладателя вишневого плаща.

— Нет, — сказал герцог, — уж если кого и заподозрят, так скорее… — Герцог запнулся.

— …Ла Моля, — продолжил Генрих.

— Разумеется! Я и сам, глядя на бежавшего, подумал, что это Ла Моль.

— Вы и сами думали? Тогда вполне возможно, что это был Ла Моль.

— Он ничего не знает? — спросил герцог Алансонский.

— Ровно ничего, во всяком случае, важного, — ответил Генрих.

— Теперь я уверен, что это был он.

— Черт возьми! — сказал Генрих. — Если так, то это очень огорчит королеву Наваррскую — она принимает в нем большое участие.

— Участие? — переспросил герцог в замешательстве.

— Конечно, Франсуа. Разве вы забыли, что вам его рекомендовала ваша сестра?

— Верно, — ответил герцог упавшим голосом. — Поэтому мне и хотелось быть ему полезным — настолько, что я из опасения, как бы его вишневый плащ не навлек подозрений, поднялся к нему в комнату и унес плащ к себе.

— Что умно, то умно, — ответил Генрих. — Теперь я мог бы не только биться об заклад, но даже поклясться, что это был Ла Моль.

— Даже в суде? — спросил герцог.

— Ну конечно, — ответил Генрих. — Наверное, он приходил ко мне с каким-нибудь поручением от королевы Маргариты.

— Если бы я был уверен, что вы выступите свидетелем, я бы выступил против него как обвинитель, — сказал герцог.

— Если вы, Франсуа, выступите с обвинением, то, разумеется, я не стану вас опровергать.

— А королева? — спросил герцог.

— Ах да, королева!

— Надо бы узнать, как поступит она.

— Это я беру на себя.

— А знаете что, братец? Ей, пожалуй, не будет смысла опровергать нас; ведь этот молодой человек прогремит теперь как храбрец, и слава ему не будет стоить ни гроша — он купит ее в кредит, на веру. Правда, весьма возможно, что ему придется это потерять вместе с процентами и капитал.

— Ничего не поделаешь! — ответил Генрих. — Ничто не дается даром в этом мире.

И, с улыбкой махнув рукой герцогу Алансонскому, он осторожно высунул голову в коридор; убедившись, что их никто не подслушивал, Генрих быстро проскользнул на боковую лесенку, которая вела в покои Маргариты.

Королева Наваррская, так же как и ее муж, была в волнении. Ее сильно тревожил ночной поход против нее и герцогини Неверской, предпринятый королем, герцогом Анжуйским, герцогом Гизом и Генрихом Наваррским, которого она тоже узнала. Несомненно, у них не было против нее никаких улик; привратник, которого отвязал от ворот Ла Моль, уверял, что не сказал ни слова. Но четыре высокопоставленные особы, которым два простых дворянина — Ла Моль и Коконнас — оказали сопротивление, — эти особы свернули со своего пути не случайно, а с определенной целью. Маргарита вернулась в Лувр на рассвете, проведя остаток ночи у герцогини Неверской. Она тотчас легла в постель, но вздрагивала при малейшем шуме и не могла заснуть.