Асканио

С этой минуты Катрин стала неотделима от мастерской; ее детская жизнерадостность и неугомонная резвость внесли веселье и оживление. Девушка стала просто необходима для всех, и больше всего для Бенвенуто. Она вела хозяйство, всем распоряжалась; то распекала Руперту, то ластилась к ней, и старая служанка, сначала настороженно встретившая Катрин, в конце концов полюбила ее, как и все окружающие.

Эригона от всего этого только выиграла. Теперь у Бенвенуто была своя натурщица, и он завершил статую с такой тщательностью, какой никогда еще не отличалось ни одно из его творений. Затем он отнес ее королю Франциску I, который пришел в восторг и поручил Бенвенуто выполнить статую в серебре. Король долго беседовал с ювелиром, спрашивал, удобная ли у него мастерская, где она расположена и есть ли в мастерской другие произведения искусства; затем он отпустил Бенвенуто, решив как-нибудь утром невзначай нагрянуть к нему, но промолчал о своем намерении.

А теперь вернемся к началу нашего повествования и перенесемся в мастерскую, где работает Бенвенуто, распевает песни Катрин, грезит Асканио и творит молитву Паголо.

Наутро после того дня, когда Асканио так поздно вернулся с прогулки по окрестностям Нельского замка, вдруг раздался громкий стук в ворота. Служанка Руперта тотчас же встала, чтобы открыть, но Скоццоне (так, если читатель помнит, Бенвенуто окрестил Катрин) мигом выскочила из комнаты.

Через минуту донесся ее и радостный, и испуганный голосок:

— Господи! Учитель! Учитель, да это сам король… Сам король явился в мастерскую проведать вас!

И, распахнув все двери настежь, бледная, дрожащая Скоццоне появилась на пороге мастерской, где Бенвенуто работал в кругу своих учеников и подмастерьев.

V

ГЕНИЙ И КОРОЛЕВСКАЯ ВЛАСТЬ

Действительно, следом за Скоццоне во двор вошел Франциск I со всей своей свитой. Он выступал под руку с герцогиней д’Этамп. За ними следовали король Наваррский с ее высочеством Екатериной Медичи. Дофин, впоследствии ставший Генрихом И, шел вместе с теткой, Маргаритой Валуа, королевой Наваррской. Их сопровождала почти вся придворная знать.

Бенвенуто пошел навстречу гостям и, ничуть не смутившись и не растерявшись, принял королей, принцев, вельмож и придворных дам, как принимают друзей. А ведь среди гостей были самые известные государственные мужи Франции и самые блестящие красавицы в мире. Маргарита пленяла, госпожа д’Этамп восхищала, Екатерина Медичи поражала, Диана де Пуатье ослепляла. Велика важность! В Италии Бенвенуто был на короткой ноге с самыми блестящими представителями древних родов, с вельможами XVI века и как любимый ученик Микеланджело привык к обществу королей.

— Мадам, разрешите нам любоваться не только вами, но и произведениями искусства, — произнес Франциск I, обращаясь к герцогине д’Этамп, ответившей ему улыбкой.

Анна ди Писле, герцогиня д’Этамп, на которую король, вернувшись из испанского плена, обратил свое благосклонное внимание, вытеснила из его сердца графиню де Шатобриан и в ту пору была в расцвете своей поистине царственной красоты. У нее была стройная фигура, тонкая талия, горделиво, с мягкой кошачьей грацией вскидывала она прелестную головку; но это не всегда была грация кошечки: своим непостоянством и ненасытной алчностью она иногда напоминала пантеру. И вместе с тем фаворитка короля умела разыграть такую чистосердечность, такую наивность, что вводила в заблуждение самых недоверчивых людей. Необыкновенно подвижно было лицо этой женщины — то Гермионы, то Галатеи, на ее бледных губах играла улыбка, иногда манящая, иногда страшная, а глаза, порой такие ласковые, вдруг начинали метать молнии и загорались гневом. Ее манера томно поднимать и опускать глаза не давала возможности понять, нежность или угроза таится в ее взоре. Эта высокомерная и властолюбивая женщина, надменная и завистливая, изворотливая и скрытная, покорила Франциска I, вскружила ему голову.

— Мне давно хотелось навестить вас, Бенвенуто — ведь, если не ошибаюсь, прошло два месяца, как вы появились в нашем королевстве, — но скучные дела и заботы мешали мне все это время размышлять о благородных целях искусства. Впрочем, пеняйте на нашего брата и кузена — императора: он не дает нам ни минуты покоя, — произнес король.

— Если вам угодно, ваше величество, я напишу императору и стану умолять, чтобы он позволил вам остаться великим другом искусства, ибо вы уже доказали ему, что вы великий полководец.

— Как, вы знаете Карла Пятого? — удивился король Наваррский.

— Да, сир, четыре года назад в Риме я имел честь преподнести требник своей работы его величеству; при этом я произнес несколько слов, которые император выслушал весьма благосклонно.

— Что же вам сказал его величество?

— Что он знал обо мне еще три года назад — увидел на ризе папы пуговицу филигранной работы, делавшую честь моему мастерству.

— О, да я вижу, вы избалованы похвалами королей! — заметил Франциск I.

— Вы правы, ваше величество, мне посчастливилось — мои творения снискали похвалу кардиналов, великих герцогов, принцев и королей.

— Покажите же мне ваши прекрасные творения. И посмотрим, не окажусь ли я более требовательным судьей.

— У меня было очень мало времени, сир. Ваза и серебряный таз, над которыми я сейчас работаю, пожалуй, недостойны внимания вашего величества.

Минут пять король молча разглядывал произведения Челлини. Казалось, дивные творения заставили его позабыть о творце. Заметив, что его окружили подстрекаемые любопытством дамы, Франциск I воскликнул:

— Посмотрите, да это просто чудо! Форма вазы так необычна и так смела! Бог ты мой, как тонка, как искусна работа в барельефе и рельефе! А красота этих линий: видите, как разнообразны и естественны позы людей! Взгляните-ка на эту девушку — так и кажется, что она вот-вот взмахнет рукой. Право, и в древности не создавали таких прекрасных вещей. Даже лучшие творения античных мастеров Италии не производили на меня такого сильного впечатления! Ну, посмотрите же на эту прелестную малютку: дитя утопает в цветах, шевелит ножкой. Все так живо, изящно и прекрасно!

— Вы великий король, ваше величество! — воскликнул Бенвенуто. — Другие осыпали меня похвалами, вы же меня понимаете!

— Покажите еще что-нибудь! — сказал король с жадным нетерпением.

— Вот медаль, изображающая Леду и лебедя. Я сделал ее для кардинала Габриэля Цезарини. Вот печать, на которой я выгравировал изображение святого Иоанна и святого Амвросия. Вот эмалированная рака…

— Неужели? Вы чеканите медали? — перебила г-жа д’Этамп.

— Как Кавадоне Миланский, мадам.

— Вы покрываете золото эмалью? — воскликнула Маргарита.

— Как Америго Флорентийский.

— Вы гравируете печати? — осведомилась Екатерина.

— Как Лантизко Перузский. Уж не думаете ли вы, ваше высочество, что мне достает таланта лишь на изготовление филигранных золотых безделушек и чеканку серебряных монет? Хвала Создателю, я умею делать все понемногу. Я недурно знаю инженерное искусство, дважды помешал врагу захватить Рим. Пишу сносные сонеты. И вы, ваше высочество, можете заказать мне оду. Я сочиню оду в вашу честь, право, не хуже самого Клемана Маро! Музыке отец обучал меня из-под палки. Эта метода пошла мне на пользу — я играю на флейте и на кларнете так хорошо, что, когда мне было двадцать четыре года, папа Климент Седьмой взял меня в свой оркестр. Кроме того, я изобрел способ изготовления пороха, умею делать превосходные самопалы и хирургические инструменты. А ежели вы, ваше высочество, поведете войну, то соблаговолите позвать меня. Вот увидите, я пригожусь вам — я метко бью из аркебузы и умею наводить кулеврину. На охоте мне случалось за один день подстрелить двадцать пять павлинов. В артиллерийском бою я избавил императора от принца Оранского, а ваше высочество — от коннетабля Бурбонского. Как видите, предателям приходится со мной несладко…