Третий шанс

Ее родители улетели во Францию, я остаюсь на ночь у нее, и мы долго разговариваем. Так, как, наверно, не разговаривали уже давно. О нас. О том, чего ждем от будущего. И о том, что наши отношения зашли в тупик.

- Лар, так не бывает, что виноват кто-то один, - ее голова лежит у меня на груди, я глажу ее волосы. – Я, конечно, тоже не пряник, но пойми, у меня не получится вытаскивать из болота нас обоих.

- Я понимаю, Дим, - ее рука чертит линии у меня на животе. – Но не знаю, как это получается. Когда все хорошо, я как будто засыпаю. И хочется сделать что-то, чтобы проснуться.

- То есть тебе со мной скучно? Когда у нас все хорошо?

- Да нет же! – она садится, уткнувшись лбом в колени. – Не с тобой. Наверно, со мной что-то не так. Адреналина не хватает.

- Прыгай с парашютом. Или… не знаю, в страйкбол поиграй.

- Это не то.

Я пытаюсь понять – ее, себя. На душе тяжело. А утром Ларка говорит, что на концерт со мной не пойдет.

- Херня все эти квартирники, - заявляет с апломбом. – Как туристы на полянке. Солнышко лесное.

Ей бы просто сказать, что не хочет, и я пошел бы один. Без обид. Но вот это… после нашего ночного разговора…

Иди мальчик, играй в песочек.

Встаю и ухожу, хлопнув дверью.

День словно утекает в этот самый песок. В никуда. А вечером…

Все, что произойдет за эти две недели, потом я буду вспоминать… даже не как сон. Это похоже на опьянение – с яркими вспышками и черными провалами. Мир то сужается до сплетения двух тел, до глаз, в которых тону, как в омуте, то разбегается за границы вселенной.

Та, самая первая ночь… тот остаток белой ночи – до утра… Несколько часов – коротких, как выстрел, и долгих, как вечность. Сознание словно отключается в тот момент, когда мы входим в квартиру и за нами закрывается дверь. Только тело и его желания. Голос. Запах. Прохладный шелк кожи под пальцами – как тогда, в поезде. Вкус – горьковато-соленый, пряный, на губах, на языке. Безумие на грани света и тьмы. Снова и снова – с ней… в ней… Проваливаясь в черноту, выныривая, чтобы глотнуть воздуха, и опять туда – где только мы вдвоем…

Семь утра. Юля спит. Падает и со звоном разбивается капля: сообщение.

«Морозов?» - и смущенный смайлик.

Осторожно целую Юлю в щеку.

- Спи, я скоро.

Она улыбается с закрытыми глазами, поворачивается носом в подушку. Быстро одеваюсь, беру ключи, спускаюсь вниз. Суббота, улицы пустынны, лечу за сотку, с визгом вписываясь в повороты. Было бы обидно погибнуть сейчас – или… возможно, решило бы разом все проблемы.

- Димка, я дура, - открыв дверь, Ларка обнимает меня за шею.

Чувствую себя непроходимой сволочью. И если бы только это! Кто бы знал, как тяжело рвать с той, которую все еще любишь.

- Прости, Лара, - сжимаю ее запястья. – Но… это все. Прости.

- Подожди!

Я поворачиваюсь и иду вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. В машине откидываюсь на спинку, закрыв глаза, к которым подступают слезы.

Вот так, с мясом. Как будто слышу хруст и чувствую запах крови. Отрывая от себя по живому ту, которая девятнадцать лет была частью моей жизни. Частью меня. Не просто подругой. Уж лучше бы просто. Чтобы и дальше просто дружили. И потом рассказывали внукам – нет, не нашим общим внукам, - как копали бассейн для головастиков и воровали через забор вишни. Но нас угораздило друг в друга влюбиться – и в итоге убить эту дружбу.

Сейчас я делаю это не ради Юли. Нет. Она просто тот самый волшебный пендель, без которого я и дальше мучился бы, все прощал и терпел. Пока эта любовь не выжгла бы меня дотла. Беги, Морозов, беги. К той, которая ждала тебя три года. Она так и сказала, когда я притормозил, сообразив, что это для нее в первый раз.

Да, я сволочь, и не только по отношению к Ларке. К Юле – тоже. Пока она ждала меня, я любил другую. И все еще продолжаю любить. Я не знаю о Юльке ничего, и даже то, что она когда-то рассказывала, успел забыть. Может быть, потом, когда эта боль пройдет, я узнаю ее лучше и смогу полюбить. Но сейчас… я просто прячусь в нее от всего, что за периметром.

Две недели – как несколько часов. Как вечность. Иногда мы куда-то выходим из дома, но большую часть времени проводим в постели. Почти не разговаривая. Потом, все разговоры потом – не сейчас. Для меня она лекарство – сладкое и горькое одновременно. Кто бы мог подумать, что моя фея, которую я придумал, которую боялся представить голой, станет моей страстью – до одурения, до изнеможения, до стонов, хрипов и искусанных в кровь губ. Быть с ней рядом, прижимать к себе, целовать всю, с ног до головы, облизывать, кусать, трахать всеми мыслимыми и немыслимыми способами…

Чтобы не думать. Не думать о том, что любовь, которую я пытаюсь убить, способна отравить трупным ядом другую - новую, возможную. Не думать о том, как подло я поступаю с Юлей, используя ее.

Нет. Это не так. Потому что я хочу быть с ней. И буду.

Утро. Капля сообщения.

«Немедленно поднимай свою жопу и пизд…й в офис».

Если отец пишет так, все крайне скверно. Лучше не возражать. В чем дело? Кажется, догадываюсь. Ларочка пожаловалась папочке, и меня вызывают на родительское собрание. А чего так долго тянула? А, ну да, их же не было. Наверно, вернулись.

Отвожу Юлю к ней домой, обещаю прийти, как только освобожусь. Еду к отцу. К моему удивлению, он один. Мрачнее тучи. Иду в атаку первым:

- А может, я сам решу, с кем мне встречаться?

- А может, тебе не мешало бы уже знать, что от е…ли бывают дети? – режет он, сощурившись.

- Что? – мешком плюхаюсь на стул.

- То. Лариса беременна.

- Но… - дурнота плещется у горла. – Мы предохранялись. Она…

- Мальчик, мужику следует иметь в виду, что хоть три гондона натяни и бинтом сверху, дети все равно могут приключиться. Если он, конечно, мужик, а не х…й на ножках, которому на это класть с винтом.

- Мы с ней расстались. Две недели назад. Она мне ничего не сказала.

- Она, может, и сказала бы, если б ты не закинул ее телефон в черный список. Поэтому пришлось донести эту дивную новость до тебя более сложным путем.

- И… что? – звучит жалобно и противно, как будто овца блеет.

Отец смеется:

- Ты меня спрашиваешь? Это я тебя должен спросить: и что? Сейчас ты наверняка скажешь, что можно же согласиться, чтобы записали в метрику, и помогать деньгами. А я спрошу: когда ты ее драл две недели назад… перед тем как расстаться… тогда она для тебя хороша была? А как выяснилось, что надул ей пузо, стала ну совсем не хороша, да? Можно откупиться – и от нее, и от ребенка. Но зато вы не испортите друг другу жизнь, так? А я тебе скажу, мальчик, что ты уже ей испортил жизнь своим хером. Швырнешь деньги и пойдешь веселиться дальше, трахать других телок. А ей носить, рожать, кормить и воспитывать. Твоего ребенка. Короче, Дима… Под дулом автомата тебя никто в загс не поведет. Но если уж ты нижней головой додумался, как присунуть, включи для разнообразия верхнюю и подумай, что делать дальше. Свободен.

Я встаю, иду к выходу, ничего не видя перед собой.

- Подожди. Подойди сюда. Не хотел тебе показывать, но, наверно, имеет смысл.

По столу веером разлетаются несколько фотографий. Мы с Юлей - идем через двор. На другой она одна, крупно. На обороте имя, фамилия, телефон и домашний адрес.

- У Петра вчера забрал. Ты его знаешь. Если эта девочка хоть что-то для тебя значит… - тут он машет рукой. - Все, иди.

День – как негатив. Чернота. Все мысли там, где они не оформляются словами. Покупаю бутылку коньяка, еду домой. Там так и не заправлена постель, и от подушки пахнет Юлей. Ложусь и пью прямо из горлышка.

Как глупо… Как все глупо…

Если бы я любил Юльку… Но нам выпало слишком мало времени. Я мог ее полюбить. Это был мой шанс. Второй шанс. Третьего уже не будет.

Поздно вечером, почти ночью, беру такси и еду к ней. Что говорю – потом даже не могу вспомнить. В памяти осталось лишь то, как она молча открыла дверь. И как спускался вниз, считая ступеньки.