Перемещение

— Не боюсь. — Сохраняя спокойствие, ответила ей. — Не знаю, что с вами произошло, глубокоуважаемая Ксения Олеговна, но раньше вы страшнее пугали.

Она глубоко и часто задышала. А я начала вспоминать ее коронные фразы про ЕГЭ. И стала просто проговаривать их, чтобы кое-кто злился еще сильнее.

— Не с вашими мозгами кимы открывать.

— Чтобы опозорить, вам всем не обязательно ходить на ЕГЭ.

— В начале ЕГЭ отпроситесь в уборную и застрянете там, что людей не пугать светом мудрости своего рыла.

— Если бы я была такой же умной, как многие из вас, ушла бы со школы после девятого класса. Чтобы не светить отсутствием интеллекта на ЕГЭ.

— Ребята, ваш позор может быть бескрайним, перетекать из одного экзамена на другой, не утоните в нем.

— Просто помните, все что могла я для вас уже сделала, а дать просто плывите в лодке своего невежества.

Ксения Олеговна злилась, а я тихо воспроизводила ее слова, над которыми мы всем классом долго смеялись.

Нам, её ученикам, просто повезло, что мы не были склонны к самобичеванию и депрессии, а то бы давно бросили учебу и обзавелись комплексами до конца жизни.

— Кира, ты же пожалеешь, — мелко кивая головой сказала она. Или это у нее судорожные дерганья начались?

И я стала кивать головой, как болванчик, передразнивая ее:

— Нет, Ксения Олеговна, это вы пожалеете, что завезли нас в это гиблое место. Если мой отец вас не порвёт, и родители остальных детей вас только покалечат, сидеть вам в тюрьме за похищение четырнадцати несовершеннолетних и ещё одного взрослого.

И моя больная на все извилины преподавательница начала хохотать. Она не стесняясь хрюкала при этом. Мне пришлось долго наблюдать за ее беспричинной радостью. Только когда она неудобно склонилась, ей пришлось, чтобы не растянуться на полу, опереться на стену автобуса. И Ксения Олеговна с криком отскочила и начала трясти этой рукой.

— Ненавижу тебя! — Крикнула она мне. Хотя я ей ничего не делала. — Как же я вас всех всегда ненавидела!

— Мы тоже вас терпеть не могли. — Старательно скрывая свои эмоции, сказала обозленной женщине. — Вы плохой педагог, ужасный классный руководитель и гнилой человек.

Мои слова любого должны были выбесить. А Ксения Олеговна, наоборот, успокоилась, взяла себя в руки. Может, дело в том, что она и так была зла, а мои слова привели ее в чувство, как ведро холодной воды, вылитое на алкаголика.

А взгляд у Ксении Олеговны стал в разы неприятнее, каким-то препарирующим.

— Я эти твои слова, Соломина, тебе на спине прикажу выжечь. — С нежной улыбкой абсолютно спокойно сказала классная руководительница. Не столько от ее слов, сколько от многообещающей интонации у меня мороз пробежал по спине. Но лучше уж моей спине терпеть мороз, чем выжженные слова. Однако показывать своего страха я не собиралась. Мой рост научил меня, что в любой ситуации главное быть в себе уверенной, тогда и всем окружающим ты кажешься значительнее.

— Ксения Олеговна, пока что обожжённой ходите только вы. И уродиной стали преотвратной.

— Я тебя достану, — скрипнула она зубами.

— Ни-ког-да. Вы в автобус зайти не можете, а я отсюда не выйду. А скоро нас найдут, и тогда мой отец вам глотку вырвет.

В то, что папа меня спасет, я не сомневалась. Чтобы не происходило с этим автобусом, и к каким бы иностранным психам-сектантам мы не попали, папа меня спасет. А разговаривать с Ксенией Олеговной я больше не хотела. Как только она перестала скрывать свой мерзкий характер, ее общество стало невыносимым. Я встала, чтобы уйти вглубь автобуса, только кое-кто ещё не выговорился и продолжал говорить. Даже когда я ушла от входа и села на свое привычное сиденье, Ксения Олеговна продолжала говорить, стоя уже у ближайшего ко мне окна. А стекло на нем было разбито, так что я ее прекрасно слышала, хоть и делала вид, что ее речевые выверты меня не касаются.

— Я всегда знала, что ваш класс сборище недоумков, но ты Соломина самая тупая даже в этом выводке. — Я просто сидела и вынужденно слушала выкрикиваемые специально для меня гадости. — Ты не поняла, что произошло? И ты надеешься, что вас спасут? Никто за тобой не придет! Это невозможно! Ты, если выживешь, станешь рабыней, как все твои одноклассники. Понимаешь? Мы не в России! И даже не на Земле. Это другой мир! Совсем другой мир! Как можно было это не понять? А ты всего лишь кусок мяса, которое я перетащила в этот мир. И тебя используют по назначению и выбросят, как грязную одноразовую посуду.

Она ещё продолжала что-то кричать, даже когда кто-то в светлой одежде вышел из тумана и увел ее с собой, я продолжала слышать ее злые, пропитанные желчью слова.

Конечно, Ксения Олеговна говорила глупости. Ее чем-то сильнодействующим обкололи. Наверняка, и травма, и пластика не прошли для уже немолодой женщины бесследно. Она пыталась меня запугать или просто бредила. Но верить ей было нельзя. Не могли слова о другом мире быть правдой. Просто не могли!

12. Невероятное продолжение дня

Меня тошнило от сладостей. Хоть я и поела их немного. Пару ирисок и пакетик маршмэллоу и запила все вишнвым соком из маленького пакетика. Но меня все равно тошнило. Может, сказался нарушенные режим питания или нервы мои начали сдавать. А, может, сладости и вправду вредные.

Я пыталась не думать о словах Ксении Олеговны, хоть они навязчиво кружились в моей голове. Чтобы отвлечься, я достала из своего пакета скотч, который кажется в прошлой жизни забросил в мою тележку Колян. Тогда я очень на него злилась. А сейчас я обернула фантик из-под ириски несколькими слоями скотча и, сложив его гармошкой, сделала из него бантик. Закрепила центр маленьким куском скотча и посмотрела на свое убогое творение. Барсик бы с моим бантиком играть не отказался, но он и пахучими носками папы и брата не брезговал. И я привязала к этому бантику ниточку от бинта. Подняв за непривязанный кончик ниточки бантик в воздух, я другой рукой дважды шлепнула по нему. Сразу представилось, как брат крутит у своего виска указательным пальцем.

— Точно, выберусь отсюда и сразу в дурдом, — сказала я вслух.

А потом я раскрутила бантик и намотала ниточку на палец.

— У меня, вообще-то, ещё и пластмассовая еда есть, — также громко произнесла я. — Впаду в детство, хоть будет с чем играть.

В этот момент из тумана до меня донеслись громкие голоса. А потом в тумане крикнул какой-то ребенок и прямо к моему автобусу выбежала какая-то девчушка со светлыми волосами и коротком простом платьице. Она чуть не врезалась в автобус, но вслед за ней выбежали мужчина с девушкой и они почти одновременно поймали ребенка и прижали к себе. Даже я облегчённо выдохнула, когда увидела, что девочка находится в безопасности. А она не была рада своему спасения. Ребенок что-то говорил на непонятном мне языке и рвался к автобусу. Когда девочка на руках своих спасителей смогла развернуться в мою сторону, она стала указывать на меня пальцем и плача что-то требовать. А когда ее попытались унести она подняла такой крик, что даже у меня заложило уши.

— Голос вашей девочки можно использовать как звуковое оружия массового поражения, — сказала я девушке, что пыталась удержать ребенка на руках.

И она что-то мне ответила. Я ее не понимала, но сочувствующе покивал ей головой. Я и сама не любила маленьких детей, слишком они непредсказуемые, эта девочка, например, чуть не убилась, врезавшись в автобус.

А девушки и ее спутник и даже девочка стали мне что-то усиленно объяснять, при этом они трое некультурно указывали на меня пальцем.

— Я и сама знаю, что выгляжу плохо. — Сказала я им. — Да, да. И одежда на мне потная и волосы не расчесанные, я даже зубы не мыла. А ещё говорят это другой мир. Как думаете, это правда?

Они не могли меня понять, но внимательно меня слушали. А потом продолжили что-то мне говорить и тыкать в мою сторону пальцами. Я проследила в направлении их указанных пальцев и поняла, что они все показывают на мой самодельный бантик. Очень непривлекательный, надо заметить.