Самый яркий свет

А мне показалось странным, что снова очень сложный план: для срабатывания ловушки необходимо не только приблизиться к императору, но и сказать требуемое. Зачем? Хотя, если подумать, смысл есть. Императора я могла увидеть с любого расстояния, как озарение реагирует на его кровь, за сколько шагов — вопрос. А вот прошение о Спиридонове я буду делать однозначно рядом с ним.

— Спиридонов!

— Странный выбор слова, но это оно самое. Что за Спиридонов? И чья кровь нужна?

— Лучше Вам не знать. Что Вы увидели?

— О, беру свои слова назад. Очень грубая поделка. Нет, безусловно, кто ее сделал — уникум, я таких не знаю и не слышал даже, чтобы сплетать несколько озарений в одном, да еще и на человека прицепить, но грубо! Никакой маскировки, паразитные утечки страшные. Ты ведь почувствовала что-то?

— Скорее интуиция.

— А это в нашем случае одно и то же. Было бы все сплетено, как я сказал, ты бы даже не осознала, как испарилась, а здесь душа воспротивилась. Но черный огонь…

Разумовский пригладил седые волосы в глубокой задумчивости. Только сейчас я заметила сидящую в темном углу Маргариту, бледную, как сама смерть.

— Религия наша древняя, — продолжил граф. — Но по сути манихеи на виду чуть больше века, мы хватаем крошки знаний наших предков и полагаем себя всеведущими. Мы рассуждаем о Свете и Мраке, но никто всерьез Мрак не изучал и не изучает. Могут архонты дать силу? По-видимому, да, вот перед нами яркое и красивое доказательство, — показал на меня Лев Кириллович. — А еще в этом озарении участвовали минимум трое. Один имеет талант на крови, второй связан с черным огнем, а третий смог все связать воедино. Думаю, трое… таланты несочетаемые, хотя теперь я ни в чем не уверен.

Граф сжал свои зрачки и кивнул:

— Чиста, нет на тебе больше ничего.

Я и сама почувствовала, что с души словно камень свалился. До озарения Разумовского ничего конкретного не ощущала, а теперь поняла разницу, словно из воды вынырнула. Граф отпрянул от меня, рухнувшей на колени, вырывая руки от поцелуев. Проворчав о падении нравов и верности супруге, выскочил из смотровой.

— Дела-а-а… — протянула Марго. — Вот вроде и интересно, но что-то мне хочется поменьше знать о твоих бедах.

— Тогда и не спрашивай.

— Не могу, — вздохнула подруга. — Кто ж ближе тебя у меня есть. Чья кровь была на озарении?

От услышанного ответа Аммосова едва не задохнулась и приходила в себя с минуту, но затем потребовала рассказать ей все. Я и поведала о первом покушении на Государя, про взрыв на Петербургском мосту, про брошенного в тюрьму Спиридонова и сегодняшний Малый Совет во дворце.

— Чего-то не хватает, — пробормотала Мара. — Вроде узор сплетается, но чего-то не хватает. Ты все рассказала?

Я кивнула. Вроде бы добавить нечего, если только сама что-то не вижу.

— Ты сейчас куда?

— Во дворец обратно.

— Туда я не поеду, — пробормотала подруга, — превратно поймут. Впрочем, несколько часов ничего не решат, приеду к тебе утром. Обдумаю все еще раз.

Макаров если и удивился названному маршруту, то вида не подал, а Дыне с Тимофеем и так все равно, куда ехать. Но прежде, чем мы тронулись, я собрала всех в карете и озвучила услышанное от Разумовского, заодно пересказав причины моей спешной ретирады из Зимнего. Александр Семенович пришел в крайнее возбуждение, но отговорить от возвращения к Императору не смог, сговорились на том, что прежде встретимся с Ростопчиным. Охранники ничего полезного не сказали, лишь приняли, как заявили, к сведению.

— Вы можете такое озарение увидеть? — спросил меня Макаров, когда экипаж уже тронулся.

— Нет… хотя теперь почувствовать могу, но не так как граф Разумовский.

— Надо его привлечь к охране…

— Пустое, Александр Семенович! Он же не будет каждую секунду при Императоре проверять всех подходящих. Да и работа эта штучная. И очень мне не нравится, что второй раз кровь Павла Петровича используется, где ж он ее оставляет-то так.

— Довольно и раза было бы оставить.

— Но надо проверить, права графиня, — сказал Тимофей. — Государь не каждый день юшку разбрасывает.

— Юшка — это у тебя, — проворчал Макаров, но тему развивать не стал.

Во дворце нас как будто уже ждали, во всяком случае Ростопчин встретил уже у дверей, проводил в покои Императора и молча выслушал рассказ. Велел ждать и удалился на прием. Промаялись мы почти час. Я не находила себе места, Тимка с Дыней бесстрастно стояли, подпирая дверной косяк, а Александр Семенович прикорнул в кресле. Старость берет свое, поэтому даже такие события не отогнали сон. Встрепенулся, когда из императорской спальни выглянул генерал-прокурор и нетерпеливо махнул рукой — мол, проходите.

Помимо Государя в зале оказалась Бакунина, взъерошенная и напуганная. На меня она посмотрела с ужасом, но винить ее за такое я бы не стала. Не каждый день к венценосному любовнику на своих ногах живые бомбы приходят, а со смертью Павла Петровича падение его любовницы будет стремительным и бесповоротным: и Константин, и Николай Екатерину не любят, пусть и признают право отца на разрыв отношений с их матерью.

Охранники мои на пороге замялись, но Император велел зайти и им, после чего самолично запер двери.

— Вот такие пироги с грибами, — устало хихикнул он. — Болкошиной меня убить решили. И смех, и грех, право слово! И идей, кто это все устроил, у вас всех нет?

Пришлось сознаваться, что идей и в самом деле никаких. Мы бегаем по кругу и реагируем уже на произошедшие события, которые никак не хотят складываться в общую картину. По велению Государя Макаров озвучил уже всем известные факты, и попытался сопоставить их вместе, но все равно получалась какая-то нелепица. Получалось, что известно одно — в покушениях на жизнь Павла Петровича я играла главную роль. Сначала меня пытались устранить, то ли раз, то ли два, а потом и вовсе сделали оружием.

Весть о черном пламени Императора встревожила сильно. Если неведомый враг решился на заигрывание с Мраком, то ситуация становилась совершенно поганой, ведь Церковь с неодобрением, но с пониманием относится к манихеям, вот только проявление сил, относимых определенно к сатанинским, может изменить настроения иерархов. Когда попы в церквях начнут проповедовать о том, что еретики открыли путь на землю демонам, вспыхнут бунты по всей стране.

— Тяжела наша ноша, — устало сказал Павел Петрович. — Но хоть на сей раз озарение мне дало понятный совет — слушаться тебя, Болкошина.

Да, я вспомнила, как сузились зрачки Государя, когда мне пришлось сбегать из дворца. Талант подсказал ему, что послушать юную графиню будет правильно.

— А вы, псы цепные, что скажете? — обратился Император к моим охранникам. Вот ты, как тебя?

— Дыня, — скромно ответил Дыня.

— Дыня? — изумился Государь. — Ну что же, фрукт вкусный, пусть будет Дыня.

— Досифей он, — учтиво вставил Тимофей.

Бакунина улыбнулась, впервые, наверное, за день, а Павел Петрович расхохотался:

— Уж лучше Дыня, согласен! А тебя?

— Тимофей, Ваше Величество.

— Скучно! Бери пример с товарища! Так что скажете, бойцы?

Бойцы ничего сказать не могли, только подтвердили свои сомнения о случайности взрыва на мосту. Как возможно было это провернуть, никто объяснить не мог, но Тимка божился, что нутром чует — неспроста это происшествие.

Ростопчин внимательно слушал, до поры не вставляя ни слова, а потом потребовал от меня вспомнить все события, которые произошли в последние дни. До самой мелочи.

— Неопытна она, Государь, — поклонился он Павлу Петровичу. — Упускает важное, не считая его таковым.

Пришлось снова рассказывать подробности своей личной жизни, даже непотребства, устроенные с Аммосовой и корнетом. Император весело ухмылялся, Екатерина краснела, остальные старательно строили скучающие лица. И уже готовая сдаться, выжатая как тряпка, я помянула встречу с Агафоном у дверей парадной.

— Ну-ка, — встрепенулся Федор Васильевич. — Это же из видаков Спиридонова?