Страница 18 из 144
Морис, с которым я окончательно помирился, показал мне тропинку, начинавшуюся сразу за садом гостиницы и представлявшую собой самый короткий и самый живописный путь к шахте. Преодолев первый подъем (он был довольно утомительный, но с каждым шагом, ведущим вверх, взору открывалась все более широкая панорама местности), я ступил на дорогу, которая шла через великолепную каштановую рощу, ничем не защищенную от посягательств проходящих мимо чревоугодников. При виде этой рощи я тут же вспомнил, что и мне когда-то доводилось заниматься подобными кражами, и изо всех сил запустил тяжелым камнем в ствол ближайшего дерева, после чего каштаны градом посыпались на землю. Но орехи были еще в скорлупе, и потому я тотчас приступил к извлечению оных, прибегнув к способу, известному всем школьникам и заключающемуся в том, чтобы подошвой башмака осторожно катать каштан по траве до тех пор, пока воздействие давления в сочетании с вращением не даст желаемого результата. Через десять минут мои карманы были полны каштанов, и я продолжил путь, грызя cas-taneae molles[20], словно белка или пастух Вергилия.
Существует замечательный рецепт против усталости и скуки, и я привожу его здесь для всех, кому приходится путешествовать пешком по дорогам, которые сами по себе не слишком радуют: найдите какое-нибудь занятие для души или тела. У меня есть для этого свой способ, к которому я прибегал всегда и который я дал себе слово непременно использовать и впредь во время своих новых прогулок. Что касается занятия для души, то в моей памяти всегда хранятся три-четыре оды Виктора Гюго и Ламартина, и я непрерывно декламирую их вслух: едва закончив последнюю строку, я тут же начинаю все сначала, пока, в конце концов, не перестаю понимать смысл произносимых слов, погружаясь в сладостное опьянение гармонией и ритмом звуков. Ну а чтобы дать работу телу, я набиваю все карманы каштанами или орехами, которые могут в них заключаться, а затем вынимаю их один за другим и перочинным ножом очищаю с тщательностью и терпением, достойными художника, который вырезает голову г-на де Вольтера на падубовой трости. Благодаря этим двум занятиям время и расстояние перестают делиться на часы и льё. А если случается, что дурное расположение духа отнимает у меня память, если деревья, растущие вдоль дороги, не предлагают мне свои плоды, я носком башмака упорно толкаю перед собой какой-нибудь камешек, и, по правде сказать, результат бывает точно такой же.
Так что не знаю толком, сколько времени мне понадобилось, чтобы добраться до соляных копей. Экскурсии для путешественников поочередно устраивают здесь в свое свободное время сами рудокопы. Я обратился к одному из них, и он тотчас занялся приготовлениями к нашему короткому путешествию; они заключались в том, что каждый должен был взять в руки зажженный фонарь и положить в карман огниво, спички и трут. Приняв эти меры предосторожности, мы направились к входу в шахту, прорубленному в толще горы. Он представлял собой отверстие в восемь футов высотой и пять футов шириной, над которым была начертана надпись, указывавшая день, когда с первым ударом кирка вонзилась в эту скалу.
Мой провожатый первым ступил в подземелье, а я последовал за ним; штольня, по которой мы шли, прямо, словно стрела, уходила в толщу горы, на всем своем протяжении неизменно сохраняя ту же ширину и ту же высоту, какие были указаны мною выше; время от времени встречались надписи, удостоверяющие, как далеко вперед удалось продвинуться за год рудокопам: порой им приходилось долбить скальные породы, и тогда быстро тупились самые прочные инструменты, а порой на их пути попадался рыхлый грунт, ежеминутно грозящий обвалами, от которых рабочих защищала лишь деревянная крепь, поддерживаемая опорами. По обеим сторонам этого прохода, по деревянным желобам, бежали ручьи: в том, что находился справа от меня, вода была соленой, а в том, что слева, — сероводородной. Из недр горы вытекает некоторое количество такой воды, и ее тщательно отделяют от той, что содержит соль. Проход, по которому мы шли, был покрыт длинным настилом из скользких досок шириной в восемнадцать дюймов, положенных встык.
Проделав не более ста шагов по этой штольне, вы увидите с правой стороны невысокую лестницу, насчитывающую всего несколько ступеней: она ведет к первому резервуару высотой в девять и окружностью в восемьдесят футов; в солевом растворе, содержащемся в нем, на сто частей воды приходится пять или шесть частей соли.
Если и дальше следовать по той же штольне, то через двадцать пять шагов вы увидите второй резервуар; к нему также ведет деревянная лестница из нескольких ступеней, ставших скользкими от сырости; как и первый, он имеет глубину в девять футов, однако окружность у него вдвое больше, а солевой раствор в нем гораздо насыщеннее: на сто частей воды приходится двадцать шесть частей соли вместо пяти.
Вне всякого сомнения, эхо, звучащее в этом втором резервуаре, лучшее из тех, какие я слышал в своей жизни, если не считать, конечно, эха Симонетты под Миланом, где сказанное вами слово повторяется пятьдесят три раза. В тот миг, когда мы уже готовы были спуститься во вторую штольню, мой провожатый удержал меня за руку и без предупреждения громко крикнул; мне показалось, что на нас обрушилась гора, настолько все подземное пространство вдруг наполнилось шумом и гулом; прошла, по меньшей мере, минута, прежде чем затихли последние отголоски этого так внезапно разбуженного эха; было слышно, как, натыкаясь на пустоты внутри скальной породы, оно глухо ворчит, словно потревоженный медведь, прячущийся в глубине берлоги. Есть что-то пугающее в этих оглушительных раскатах человеческого голоса, раздающегося в месте, где он не должен был бы звучать и куда голос самого Господа сможет проникнуть лишь в день Страшного суда.
Мы продолжили осмотр; вскоре мой провожатый открыл проход в круглом заграждении справа от нас и, поставив ногу на первую ступеньку лестницы, почти вертикально уходящей в пропасть, поинтересовался, не желаю ли я последовать за ним. Я предложил ему показать мне пример, чтобы можно было судить, насколько труден этот путь; он спустился по первой лестнице, опиравшейся внизу на выступ, к которому был прислонен верх второй лестницы, уходившей еще ниже. Стоя на этой площадке, он сообщил мне, что на дне каменного колодца, куда я должен был за ним последовать, есть источник соленой воды, который путешественники имеют обыкновение осматривать. Я не горел желанием ознакомиться с обещанным мне природным явлением: на мой взгляд, дорога, ведущая к нему, была плохо освещена, а сам спуск был достаточно труден. Однако, поддавшись чувству ложного стыда, я в свою очередь поставил ногу на первую ступень лестницы; провожатый, увидев мое движение, тут же повторил его; и так мы стали спускаться — он по второй, а я по первой лестнице, он с беззаботностью человека, уже не раз ходившего этим маршрутом, а я — самым тщательным образом ведя счет каждой преодоленной мною ступени.
Через несколько минут, дойдя до двести семьдесят пятой ступени, я остановился на самой середине лестницы и, посмотрев вниз, увидел, что все это время мой провожатый соразмерял свой спуск с моим и потому расстояние между нами осталось таким же, каким оно было вначале. Фонарь, который он держал в руке, освещал влажную и блестящую поверхность скалы, но ниже его ног все тонуло во мраке, и я заметил лишь верх очередной лестницы — несомненное свидетельство того, что мы еще не дошли до конца нашего пути. Увидев, что я остановился, мой провожатый тоже замер; я глядел вниз, он же, подняв голову, смотрел на меня.
— Что случилось? — спросил он.
— Скажите, милейший, — ответил я вопросом на вопрос, — скоро ли закончится эта забавная шутка?
— Мы проделали чуть больше трети пути.
— Ах так! Значит, нам предстоит преодолеть еще около четырехсот пятидесяти ступеней?
Провожатый опустил голову, поскольку так ему было удобнее считать; спустя мгновение он вновь посмотрел на меня и сказал:
20
Мягкие каштаны (лат.). — Вергилий, Эклога I, 81.