Ловушка для птички

Въезд во двор намеренно оставляю открытым, хотя уверен, что она припаркуется на улице. Та ещё коза упёртая. Но, к моему удивлению, она заезжает. Выхожу навстречу, ощущая необычное волнение.

— Ты встречаешь меня с цветами? — изумленно улыбается Птичка.

Её глаза счастливо блестят. Стою на пороге с этим скромным веником и, должно быть, выгляжу как полный кретин.

— Наверняка это худший букет из когда-либо подаренных тебе, но других цветов не было, а мне очень хотелось сделать тебе приятное.

— Я не особо избалована букетами, Никита. Делаю их часто, а вот мне цветы почти не дарят. И не говори глупостей: они прекрасны!

Она протягивает руку и берёт цветы, передавая мне бумажные пакеты с готовой едой.

— Даже не знаю, как они называются, — признаюсь, удерживая букет.

— Эустома. Люблю этот цветок. Теперь ещё больше, — она смотрит в глаза и тянется губами к моей щеке.

Время вдруг замедляется, а мой загрудинный мотор, напротив, срывается на бешеные обороты и колошматит так, что в черепной коробке отчетливо слышен его стук.

Заграбастываю Соню вместе с цветами и пакетами и довольно сильно сжимаю.

— Спасибо за цветы, — шепчет в шею, легонько касаясь губами.

— Тебе спасибо, — благодарю в ответ, утыкаясь носом в волосы на макушке, — за помощь и за то, что ты со мной.

Глажу руками хрупкую спину сквозь тонкую ткань рубашки, вдыхаю знакомый аромат её волос и содрогаюсь внутри. Пробирает от её близости.

— Пойдём, накормлю тебя вкусными бургерами, — слегка отстраняется, давая понять, что я увлекся.

Бургеры оказываются божественными. Я съедаю сразу два. Соня предусмотрительно привозит несколько разных для меня и один небольшой себе.

— У тебя с курицей, что ли? — спрашиваю, заметив котлету странного цвета.

— Веганский, — отвечает, доедая.

— Ты вроде не была вегетарианкой?

— И не стала. Просто стараюсь не есть тяжелую пищу вечером, чтобы не страдать бессонницей. Правда, последнее время плохо сплю не из-за еды.

— Из-за меня? — догадываюсь.

— В той или иной степени, — уклончиво отвечает и закусывает губу.

Разволновалась. Вижу, что дышать стала чаще и взглядом по кухне блуждает. Собирается перейти к разговору, ради которого приехала, но не решается.

— Надо поставить цветы в воду, — хватает со стола букет, — они быстро вянут.

Это хороший для меня знак — значит, что скоро уезжать Птичка не собирается.

— Вазы нет, но я могу срезать верхушку у пластиковой бутылки, — предлагаю по-хозяйски.

— Давай, а я пока камешков принесу для устойчивости.

Выбегает на темную террасу и спустя полминуты залетает обратно в дом, громко айкая. Держится за руку, в глазах ужас.

— Что? — кидаюсь к ней.

— Порезалась! — пищит и подпрыгивает на месте.

Бровки домиком, вот-вот разрыдается.

— Дай посмотреть, — командую, пытаясь взять за руку.

Головой трясёт, айкает и не даётся. Руку к груди прижала и дрожит. Достаю из холодильника остатки виски и тащу её к мойке. Упирается.

— Надо обработать, Соня. Там грязь. Ну что ты как маленькая?!

— Будет больно! — кричит. — Порез глубокий! А-а-ай! Не надо…

Не слушаю ее протесты. Блокирую перед собой и промываю руку сначала водой, а потом вискарём. Зажимаю рану салфеткой. Порез действительно глубокий.

Развернув к себе лицом, крепко обнимаю её и держу, пока она сотрясается всем телом, всхлипывая, как маленькая.

— Ну всё-всё, успокойся. Сейчас пройдёт…

Поглаживаю по голове, спине, плечам. Салфетку вдавливаю так, что болеть не должно, но она плачет и плачет. Кажется, уже не от боли. Просто нервы сдали и напряжение выходит. Чувствую, как зажатое в моих руках тело постепенно обмякает. Рубашка на плече мокрая от её слёз. Пора прекращать эту затянувшуюся истерику, и я знаю как.

Еще раз провожу ладонью по волосам Сони и сжимаю ее тоненькую шейку, слегка отстраняюсь и уверенно целую. Сразу в губы и без лишней нежности. Они сейчас солёные от слёз и ощутимо дрожат. Это необычно, но больше удивляет, что Соня не отталкивает. Она отвечает. Несколько раз рвано хватает ртом воздух, закидывает руку мне на плечо и с тихим стоном присасывается к верхней губе.

На доли секунды я теряюсь. Не ожидал такой реакции, но уговаривать себя продолжить не приходится. Фиксирую затылок и толкаюсь в рот языком. Она принимает. Чувствую её вкус, слышу дрожащий стон на вдохе и понимаю: у нас будет секс. Мои рецепторы безошибочно распознают её жгучее желание и готовность.

Поза, в которой мы стоим, быстро перестаёт быть похожей на успокаивающие дружеские объятия. Я больше ее не обнимаю — я в неё вжимаюсь. В ответ Соня выгибается и льнёт. Ближе уже некуда, но она пытается, старательно притираясь грудью. Сквозь несколько слоёв ткани чувствую ее твёрдые соски.

Больше не плачет. Сладко постанывает, всасывая мой язык. Это охрененно приятно, до неконтролируемой дрожи, что пробирает рывками. Нас обоих заметно потряхивает. Ток несётся по венам, и мы вибрируем друг другу в унисон.

Нам катастрофически не хватает рук. Её порезанная правая зажата в моей левой, а остальных нам мало. Птичка пытается освободиться, но я не отпускаю.

— Тсс, не нужно резких движений. Кровь еще не остановилась, — шепчу и с тяжелым выдохом трусь лбом о её переносицу. Как же мне не хочется тормозить!

Соня отстраняется и смотрит одурманенным взглядом. И я от него дурею и вскипаю. Сейчас дымиться начну, к чертям собачьим!

— Надо перевязать, — объясняю, потому что ей точно плевать на рану. У тех гормонов, которыми мы в данный момент фонтанируем, обезболивающий эффект посильней опиума.

— Я спущусь в гараж за автомобильной аптечкой. Жди здесь, окей?

Заторможено кивает, постепенно выходя из эндорфиновой комы.

Вернувшись с пластырем, нахожу ее в той же позе. Реально стоит и ждёт. Подозрительно послушная. Заклеиваю порез пластырем и заглядываю в глаза.

— Ты чего притихла?

— Стыдно, — выдаёт неожиданно.

— Плакать — не стыдно, это нормально. И когда плохо, и когда хорошо. Хватит уже изображать из себя сильную и независимую.

— Я такая и есть!

— Знаю и не спорю. Для меня изображать не надо. Мне ничего не нужно доказывать, София. Для меня ты и так идеальная.

Она замирает. Перестаёт моргать. Вижу, что шокирована моим признанием. Я не жду ничего в ответ, это был не вопрос. Но она отвечает:

— Ты для меня тоже, но ты несвободен. Это неправильно…

Она судорожно хватает ртом воздух и не договаривает: нас перебивает входящий звонок. Ей звонит её слащавый мальчик Дани. На заставке смартфона высвечивается их совместная фотка в обнимку. У меня сжимаются кулаки.

— Ты тоже не совсем свободна, как я погляжу, — отхожу в сторону.

— Чёрт, — выдыхает Соня, — прости. Мне нужно ответить. Я игнорирую его третий вечер. Так нельзя.

Берёт телефон и осматривается по сторонам — хочет уединиться. Но весь первый этаж — это единое пространство, спрятаться негде.

— Поднимись наверх, если хочешь, — предлагаю, недовольно морщась.

Она сбегает, даже не взглянув на меня. Торопится поговорить с женихом.

Рука сама тянется потереть лоб. Я не должен злиться, но ничего не могу поделать. Дико ревную.

Пока она там воркует со своим командировочным, навожу в кухне порядок и пью кофе.

Это занимает минут пять. Наверху тихо.

Доделываю из бутылки вазу и ставлю в неё цветы. Жалко будет, если завянут. Кажется, они действительно ей понравились.

Проходит ещё пять минут.

Соня не спускается, поэтому я поднимаюсь. Достаточно уже трепаться с другими мужиками в моем доме.

Дверь в спальню прикрыта, но неплотно. Прислушиваюсь — в комнате тишина.

Вхожу.

Она стоит у окна и смотрит вдаль. Потухший телефон лежит на подоконнике.

— Поговорила? — спрашиваю в спину.

На секунду поворачивает голову, кивает и возвращает взгляд к морю.

— Мы расстались, — произносит как будто совсем без эмоций.

Зато меня окатывает волной щенячьей радости. С трудом сдерживаю рвущийся наружу ликующий возглас. Рожа норовит расплыться в улыбке, но я ее контролирую. Подхожу ближе и на полном серьёзе задаю тупой вопрос: