Страница 24 из 74
— Я знаю.
— Ты... ты женат?
— Да.
Ее губы приоткрываются, и она медленно опускает руки по обе стороны от себя. Я почти чувствую резкую смену ее настроения в воздухе. Интересно.
— На тебе, помнишь? — добавляю я в той же небрежной манере, с которой разговаривал раньше.
Я почти уверен, что замечаю какое-то облегчение, но оно исчезает, когда она начинает вставать. — Я, наверное, должна пойти помочь Наде чем-то.
Она спотыкается, пытаясь встать. Делаю пару шагов, я подхожу к ней, а затем поддерживаю ее сзади, одной рукой держа за руку, а другой хватая за запястье.
Александра начинает отталкивать меня.
— Я могу стоять самостоятельно.
— У тебя даже нет сил нормально дышать.
— Я в порядке — она пытается вырваться из моей хватки, но я сжимаю ее еще крепче.
— Перестань упрямится.
Ее тело все еще напряжено, но она больше не сопротивляется. Как только она немного успокаивается, я отпускаю ее и тянусь за бархатным халатом, который Надя положила в изножье кровати.
Я осторожно натягиваю его на ее поврежденный бок, и она стонет, но быстро приглушает звук. Я начинаю понимать, что она ненавидит показывать слабость больше всего на свете. Наверное, именно поэтому она не хотела, чтобы я помогала ей прямо сейчас.
Вот почему она выглядела испуганной, когда Надя сказала ей, что я нес ее всю дорогу сюда. Или, может быть, это было связано с тем, что она пару раз назвала меня своим мужем.
— Теперь вставь другую руку.
Она неохотно подчиняется.
— Я могу сделать это сама.
— Я знаю.
— Тогда почему ты настаиваешь на помощи?
Я подтягиваю бретельку ночной рубашки, которая тонко дразнила меня последние двадцать минут. По ее коже пробегают мурашки, и она замирает. Она даже перестает дышать на секунду дольше, чем нужно.
Дьявольская мысль пронзает мой разум. Интересно, задрожит ли она, если моя рука невинно коснется ее груди? Я вижу ее лицо только сбоку, но чем дольше моя рука задерживается на ее коже, тем дольше она задерживает дыхание.
После недолгого раздумья я убираю руку.
Хотя с ней забавно играть, но то, как она задерживает дыхание, может вызвать осложнения.
Медленно, ее грудь поднимается и опускается в резком ритме, когда она хватает пояс халата и завязывает его вокруг талии.
— Ты на что-то злишься, Саша?
Она резко оборачивается и смотрит на меня с ошеломленным выражением лица.
— Почему ты меня так называешь?
— Все в подразделении так делают. Я полагаю, это твой способ придерживается настоящего имени, да?
— Я никогда не говорила, что ты можешь называть так.
— Но никогда не говорила, что не могу.
Она прищуривает глаза, как будто я следующий в ее списке, что было бы неудивительно, учитывая все удары, которые я, должно быть, нанес ей. Саша не знакома со мной достаточно долго, чтобы знать, что мои действия становятся непредсказуемыми, когда я оказываюсь в ситуации, которую я не предвидел.
— Возможно, тебе нужно контролировать свое выражение лица. Наши хозяева уже относятся к тебе с подозрением, и мы же не хотим, чтобы они вышвырнули нас из дома в разгар шторма, не так ли?
Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но быстро передумывает и закрывает его.
Когда она медленно идет к двери, я преграждаю ей путь. Она слегка отталкивается назад, но я вижу легкое подергивание ее плеч, прежде чем она отрабатывает движение.
— Что теперь? — спрашивает она осторожным тоном.
— Теперь мне нужно, чтобы ты вела себя естественно. Никаких подергиваний или действий, вызывающих дискомфорт. Вспомни свою любимую супружескую пару и веди себя как они.
Она делает паузу на мгновение, затем кивает один раз.
— Я серьезно, Саша. Если нас вышвырнут отсюда, я, возможно, смогу пережить шторм самостоятельно, но ты не выживешь.
— Поняла. Конечно.
Это далеко не хороший признак того, что ей вообще нужно говорить об этом вслух, если и есть что-то, чему я доверяю в ней, так это ее твердая решимость выжить. Кто-то другой проиграл бы битву за то время, которое потребовалось мне, чтобы добраться сюда.
Она этого не сделала.
Несмотря на лихорадку, она изо всех сил цеплялась за жизнь.
Мы выходим из комнаты бок о бок, и хотя она пытается казаться сильной, Саша идет медленно.
Я хватаю ее за локоть для поддержки, и она начинает вырываться, но я качаю головой.
Ее борьба ослабевает, и она прерывает зрительный контакт. Как будто она избегает меня.
Так, так, так.
Как только мы входим в гостиную, Саша останавливается, чтобы осмотреть обстановку.
Пространство небольшое, но имеет характер. Старинный зеленый диван и стулья в тон образуют круг. Растение с маленькими белыми цветками стоит в центре стеклянного журнального столика. Там же есть темно-зеленый старинный чайник и две чашки.
Пара, очевидно, любит зеленый цвет, потому что их ковры и обои тоже окрашены в зеленый цвет. Даже на каминной полке, пылающей дровами, которые я вчера нарубил для Николай, сидят русские куклы, одетые в зеленое.
Увидев нас, доктор Николай прекращает смотреть повтор старого шоу.
Он старше Нади, у него морщинистое лицо, но удивительно прямая осанка для человека его возраста. У него нет лишнего веса, как у моего отца, который хрипит и синеет, пройдя несколько шагов.
— Ты чувствуешь себя лучше, дитя мое? — он спрашивает Сашу.
Выражение ее лица смягчается, когда она кивает.
— Я знаю. Еще раз большое вам спасибо. Я позабочусь о том, чтобы однажды вернуть вам долг.
Он пренебрежительно вскидывает руку.
—Есть одна поговорка, в которую я верю: «Сделал добро-забудь!”.
— Мы все равно благодарны, доктор — говорю я.
— Говорю тебе, Николай. Иди, иди, посиди у огня.
— Я пойду посмотрю, не нужна ли Наде какая-нибудь помощь. — Саша начинает идти, но в дверях кухни появляется женщина, о которой идет речь.
— Чепуха. Мне не нужна помощь. И что ты делаешь не в постели? — она пристально смотрит на Сашу с суровым материнским выражением лица.
— Я могу двигаться. — Саша отстраняется от меня и делает небольшой поворот. — Лучше прогуляться, а не валяться весь день в постели, верно?
— Нет, если ты будешь напрягаться.
Саша полностью игнорирует ее и направляется на кухню с легкой улыбкой на губах. Эта девушка, очевидно, не знает страха, или, может быть, он был вытеснен из нее.
Дело не в том, что я не хочу быть женщиной, а в том, что я не могу.
Это слова, которые она сказала, и хотя я уже определил ситуацию как не мое дело, я ловлю себя на том, что думаю об этом.
Вначале я предположил, что она прошла через все трудности с маскировкой, потому что хотела быть мужчиной, и именно поэтому я уважал ее желания и даже обращался к ней как к мужчине. Оказывается, она должна быть мужчиной, потому что быть женщиной опасно. У нее естественная женская аура, так значит ли это, что она не очень долго притворялась мужчиной?
Кроме того, как бы она ни пыталась это скрыть, у нее очень хорошая речь. Я знаю, потому что это напоминает манеру речи Юлии, которая каким-то образом повлияла на мой собственный русский. Так не говорят, если только они не были воспитаны определенным образом, который включает в себя частных репетиторов и высокое положение в российском обществе.
В ее движениях также есть изящество, несмотря на мужественный образ, который она пытается создать. Это смешано с наивной мягкостью человека, которого одновременно приютили и ничему не научили в этом мире. Иногда, когда Максим болтает о повседневных вещах, она слушает с острым любопытством, как будто впервые об этом слышит.