Просто друзья

— Соня… — первые попытки извиниться.

Боже, что я наделала. Горло сдавил спазм. Маленькая девочка, что еще живет внутри меня плачет навзрыд, ее так и не услышали. Все хорошее, что она в себе несла, стало никому ненужным. Ее слезы текут из моих глаз. И отражаются в глазах Сони. Первая слеза прозрачная, но такая крупная, стекает по щеке, потянув за собой яркую ниточку от розовых румян. Моя же тянет голубой ручей от теней.

— Хорошо тебе? — Соня кричит. Ее маленькая девочка, что также хотела танцевать принцессу, также жаждала исполнить свою мечту, плачет от обиды, от злости. Ей не дали шанса, ни единого. Просто отняли грубо и жестоко. А так нельзя с детьми.

Чувствую ее боль на себе. Она окружает злостным покрывалом, что накрывает с головой. Не аплодисменты снежной лавиной, а злость маленькой девочки. Душит, губительными щупальцами забирая мой воздух. И я готова отдать его, только чтобы прекратить ее мучения. И свои тоже. Потому что больно и мне. Я позволила своим чувствам взять верх.

— Мне плохо, Соня. Прости, — жалкие слова.

— Простить? — ярость в ее глазах заставляет меня отступить. — Ты понимаешь, что сделала?

— Забрала твою роль.

— Убила мою мечту, Мила! Ты убила меня!

Подхожу ближе, хочу ее обнять. Соня закрывает лицо руками и, наконец, дает волю слезам.

Мы будто с ней вдвоем на сцене, играем свой спектакль под названием "Жизнь конкуренток". Никита стоит рядом и просто молчит. Он понимает, что виноваты мы с ним оба, но Соня готова разговаривать пока только со мной.

Соня позволяет мне обнять себя. Она положила голову мне на плечо и плачет.

— Я всегда хотела с тобой дружить, Мила.

— Что? Ты?

— Тогда на вступительных экзаменах я сидела рядом с Зойкой, в углу, но почему-то ты заметила ее, а не меня. Я слышала ваши разговоры, ваше знакомство. И так хотелось, чтобы вы обратили внимание на меня. Ведь я тоже была рядом, все слышала. Но нет, меня будто не существовало.

— Я этого не помню.

— Да, в первый учебный день было так же. Две подружки: Зойка и Мила. С первой минуты начали общаться, а я … На меня никто не обратил внимание. А мне так хотелось просто подружиться. Мне тоже нужен был друг, просто друг.

— Почему ты ни разу к нам не подошла? Сама не познакомилась?

— Я просто боялась, Мила, что буду лишней и ненужной вам.

— Дурочка, — первый смешок, такой неловкий, но он будто первый шаг на новой тропке. — Прости меня, Соня.

Сонина голова с темными волосами, практически такого же цвета, что и мои, лежала у меня на плече. Слез уже не было, просто прерывистое дыхание, чуть надрывное, но оно говорит, что самое сложное позади. Маленькой ладошкой она вытирает слезы.

— Помнишь, как тебе в третьем классе испачкали пачку? — голос Сони тихий, она говорит практически шепотом. Рассказывает мне свою тайну.

— Помню. Это была ты?

— Нет, — слегка улыбнулась, — это была Зойка. Я застукала ее тогда в гримерке. Она меня не видела. Я прикрыла дверь так, чтобы наблюдать за ней, но самой остаться незамеченной.

Я отстранилась от Сони, не веря, что та рассказывает такое про Зойку.

— Не может быть…

— Может, Милка, — ее глаза говорили правду, без сомнений.

— Вы еще долго так будете сидеть? — Голос Никиты будто вырвал нас из воспоминаний, жестко окатив ледяной водой.

— Ты что здесь делаешь? — Соня разозлилась, что нас прервали.

— Жду пока вы нареветесь. Надо уходить, пока Иринка вас не нашла. Она рвет и мечет.

Я дала руку Соне, чтобы помочь ей подняться. Такое привычное движение, просто поддержка, но не для нас и не сейчас.

За дверью никого. Мы бесшумно, на цыпочках, дошли до гримерки, где уже сидели девчонки и обсуждали свое выступление. Мы пока не знаем, в курсе ли они всего произошедшего или нет. И мне как никогда ранее хочется убежать и не видеть этих глаз, что презрительно смотрят вслед.

Зойка сидит на стуле, уставилась в одну точку. Ее ни для кого нет. На полу вижу разбросанные и раздавленные драже. Кто-то прошелся по одному из них, оставляя цветной след от своих пуант.

— Зойка, — обращаюсь я к ней. Ее так же хочется обнять, чтобы на другом моем плече оставить следы ее слез.

— Что тебе, Мила?

— И ты прости.

— За то, что оставила меня? Или за разорванную книгу, за выброшенную косметику? За что?

— За все… Мне стало очень обидно, что от меня отвернулась подруга. Понимаю, звучит как оправдание, но… твой уход будто забрал последний кусочек той хорошей и светлой Милы, — я присела на корточки, захотелось взглянуть в ее глаза.

— А кто забрал первый?

— Навицкий, будь он проклят… — Говорю не в сердцах, но обиду затаила.

— Ты смешная… — грустные ноты разбавляют ее милую улыбку, что всегда украшала ее красивое лицо. По весне оно иногда покрывается веснушками, что делает Зойку еще более задорной.

На глаза попалась ее оранжевая помада, она безумно ей шла. Да, она дешевая, купленная к тому же с огромной скидкой. Помню тот день, когда мы с ней вместе зашли в магазин. Было лето, и стояла невыносимая жара. Мы скрылись от духоты под кондиционер первого попавшегося магазина, где как раз продавали косметику. Я ходила с брезгливым лицом, как мне потом поведала Зойка. А она сразу увидела эту помаду. Купила практически на последние деньги. Я пыталась отговорить, но было бесполезно. Она вцепилась в нее, как за самое ценное в своей жизни.

— Она принесет мне удачу, — тогда сказала Зойка.

Ошиблась. Она принесла только разочарование и боль от предательства.

Поднимаю помаду, у которой отломился кусочек сверху. Он остался отпечатком на ее же вещи. Колпачка нигде не было видно. Просмотрела все углы, щели под шкафами.

— Вот, — протягивает Соня колпачок, — за занавесками был.

— Спасибо.

Я закрываю помаду и передаю ее Зойке. Та смотрит на нее, но брать не спешит. Она будто тоже вспоминает тот жаркий летний день и спонтанную покупку счастливой помады.

Поднимает на меня свой взгляд, в котором читаю благодарность. Нет, не за помаду. А за то время, что были близки. Но отчего-то мне жутко плохо от этого. Я потеряла дорогого мне человека из-за упрямства и скрытности, боязни показать свою слабость. Не кому-нибудь, а ей, Зойке.

— Зачем ты испачкала мою пачку краской? — вспоминаю я наш разговор с Соней.

— Случайно, — снова смешок, уже немного нервный. — Краски стояли на подоконнике, даже ума не приложу, что они там делали. А наши с тобой пачки некуда было положить. Только если на стул рядом с подоконником. Ну я и положила, неудачно задев одну из них. Пачки же широкие. Испугалась тогда жутко, что тебя это расстроит, а может, даже и разозлит. Убежала, а потом спустя годы решила свалить все на Соню.

— И почему? — спросила Соня.

— Да ты мне никогда не нравилась, — Зойка отвернулась от нас, начала рыться в своей безразмерной сумке. Достала оттуда еще одну пачку драже, открыла и протянула сначала нам. — Угощайтесь.

Я взяла синюю драже. Помню, что Зойка ела их в последнюю очередь, может, потому что никогда не любила этот цвет. А Соня взяла коричневую, шоколадную. Их Зойка ела предпоследними.

Мы ели молча, только был слышен хруст арахиса и лопающейся глазури. А потом вошла Ирина Григорьевна. Ни слова не говоря, она схватила меня за предплечье и вывела из гримерной. Ее сладкий аромат душит меня. Никогда не нравился. А когда на классах она приближалась, я старалась не дышать, пока Ирина Григорьевна не отойдет от меня, чтобы я смогла сделать спасительный вдох. Но сейчас это бесполезно. Она рядом и никуда отходить не собирается.

Мы зашли в ее кабинет, где были задернуты шторы, словно ее раздражал солнечный свет. Окна выходили за восточную сторону, и рано утром здесь все было бы залито ярким светом.

Я присела на стул с краю, как провинившаяся девчонка. Но я ею и являлась. Позорно опустила глаза и вжала голову в плечи. Меня ждет серьезный разговор, о котором я даже не подумала, совершая все задуманное. Ни о последствиях, ни о будущем. Я ни о ком и ни о чем не думала, кроме себя.