Просто друзья

А мне первый раз в своей жизни хочется остановиться, нажать на кнопку стоп. Зависнуть. Это правда то, что мне хочется? К чему я стремлюсь?

Может же такое быть, что, цепляясь за эту цель, теряешь действительно важное и нужное? Что, если я потерялась?

За последними гостями закрылась дверь. Я выдохнула. Теперь понимаю, что испытывают хозяева дома, когда вечер заканчивается. Мне бы не помешала помощница по дому. Не помню, чтобы Наталья Матвеевна убирала посуду самостоятельно. Как и мама. Избалованная и изнеженная Мила Навицкая хочет оказаться в объятиях своего мужа, а не мыть тарелки.

Глеб стоит сзади меня и сверлит взглядом. Нехорошее и неприятное чувство, будто холодок прокатывается по спине.

— И что это значит, Мила Навицкая?

— Ты о чем именно сейчас?

— А Франции твоей? Получается, ты уедешь? И надолго?

— Я пока никуда не собираюсь, Глеб.

А если встанет такой выбор, что выберу я? Надеюсь, это не случится. Потому что выбор в таком случае сделать невозможно.

— Хм. Сообщи хотя бы. За день будет достаточно, — с этими словами он оставляет меня одну и поднимается в спальню. До этого момента я считала, что мы больше не делим их. Но именно в эту секунду мне хочется сказать, что Глеб ушел именно к себе в комнату.

День, что начался так прекрасно, как весенний цветочек, закончился жгучей майской крапивой. Хлещет своими стеблями, не жалея юную и чувствительную кожу. Но, говорят, это полезно. Крапива полезна. Хотелось бы узнать, чем именно. Но не буду. Боль и жжение от этого никуда не денутся.

Я захожу в свою комнату. Вспоминаю первые недели, которые провела здесь. Но почему-то хочется закрыть эту дверь на замок и больше не входить сюда. Постучаться к Глебу, уткнуться ему в грудь, вдохнуть его тяжелый аромат сандала и заснуть.

Глава 26

Воспоминания из дневника Милы

Ночью я спала очень плохо. Какие-то страшные картинки, нелепые и глупые. Проснись я так в другой день, только усмехнулась бы, а может бы, и искренне улыбнулась таким снам. Но не сегодня.

Разминку с утра делала усерднее. Возможно, излишне увлеклась, потому что как-то неприятно заныла мышца на ноге, что и так частенько дает о себе знать. Думала, может выпить таблетку обезболивающего, чтобы та не отвлекала меня. Но решила, что справлюсь и без нее.

Мне бы хотелось утром увидеть Глеба, чтобы успокоил меня, сказал бы какую-нибудь пошлую шутку, поцеловал, в конце концов. Но стоило мне открыть глаза, я поняла, что в доме одна. Еще чувствовался сандал в воздухе и нотки кофе — крепкий, терпкий, как и его поцелуи.

Ставлю себе зацепку в голове, что когда грустно или страшно, нужно вспоминать вкус его губ, его поцелуев, чтобы невольно заулыбаться.

Глеб ушел сегодня рано: дела, связанные с фирмой. Я не злюсь и не обижаюсь, хотя признаюсь, мне приятно, когда Глеб будит меня. Последний раз, когда я утром открыла глаза, Глеб лежал рядом, подперев голову рукой и рассматривал меня еще спящую. Возможно, именно от его взглядов я и проснулась, очень уж они чувствовались.

— Я думал, ты никогда уже не откроешь глаза. Точно, Спящая красавица, — улыбка, которая я запомнила, словно фотограф запечатлел нужную ему эмоцию на пленке.

— Доброе утро, — приятно потягиваюсь.

Сажусь на кровать и вытягиваю руки вверх, тянусь к солнышку. Утром все кажется нежнее и ласковей, день будто здоровается, приятно похлопывает по плечу.

— Вот, уже правда остыл, — Глеб протягивает мне маленькую чашку кофе. Он запомнил, что с утра я пью только эспрессо. Странная привычка для молодой девушки. Это не капуччино или латте. А тяжелый напиток, что оставляет горькое послевкусие. Но он бодрит и заряжает энергией.

— Это мне?

— Нет, под кроватью спрятал любовницу. Вот ей и принес, ты просто не вовремя проснулась, — на лице нет улыбки, он даже бровью не повел. И со стороны может показаться, что Глеб серьезно говорил. Но смешинки в его глазах уже такие ручные, одомашненные. Они показывают мне обратное.

— Обойдется твоя любовница, пусть сама спускается и варит себе кофе, — и забираю чашку немного остывшего кофе, — спасибо. Мне очень приятно, — смотрю в его темные глаза со смешинками. Те машут мне и приветствуют.

То утро, то время было таким же теплым и ласковым, как весенний день.

Сейчас мне холодно, словно зима снова вернулась в город. Неуютно и промозгло. Но сегодня нельзя раскисать. Никогда себе этого не прощу, если из-за моего настроения или из-за ноющей и ничего не значащей боли я пропущу важное событие своей жизни.

Просмотры назначили на двенадцать дня. Надо успеть доехать до академии, еще раз размяться, разогреться и порепетировать с Зойкой наш танец.

Только спустя время я приняла, что роль Спящей красавицы буду исполнять не я. Впрочем, никто и не говорил, что роль моя. Только внутри теплилась надежда, когда я первый раз вышла в центр зала, а Никита робко взял меня за руку. Приятное томление раскрывалось внутри меня, нарастая с каждой долей секунды, а потом восторг, восхищение, очарование. Что смогла, что получилось, что свершилось. Ненадолго. После таких чувств приходит апатия, разочарование и боль. Балет синоним боли. И не в физическом понимании, когда преодолеваешь ту самую боль во благо искусства, а боль душевную, что забрали очень ценное. То, ради чего старалась все эти годы. Взяли и жестоко забрали, обругав и унизив, как дворовую собачку, что просит немного ласки и любви.

Весь путь до академии меня бил мандраж. Это не приятное волнение, а самый настоящий страх: за себя, за выступление, за свое будущее. А что, если мой танец будет лучше, чем у Сони? Что, если выберут именно меня?

У двери остановилась. Сейчас она кажется дверью в будущее. Как в фильме про Нарнию. Дверь, ведущая в сказку. Только ждет ли меня волшебство за ней? Или там будет колдовство злой королевы Малефисенты.

Хватаюсь за ручку. Дверь поддается не сразу. Она всегда была тяжелой, но сегодня ощущаю это отчетливей. Как назло, я сейчас одна. Мне некому помочь.

В раздевалке стоит тишина, но все здесь. Кто-то из девчонок уже полностью переоделся, кто-то также только зашел. Мы все в своих мыслях. И я хотела бы узнать мысли каждого.

— Привет, — тихо сказала Зойка.

— Привет, — хотела придать голосу легкости, но вышло что-то очень похожее на мычание.

— Ты как?

— Я прекрасно. Заметила, что почки на деревьях начали распускаться? Так странно. Очень рано, на мой взгляд. Если будут заморозки, то это окажется смертельным для новых листочков.

— Ты сейчас серьезно? — Зойка зла.

— Почему нет? Заморозки — частое явление для апреля.

— Ты правда не понимаешь? Мила, как ты можешь думать о каких-то заморозках, когда через пару часов у нас выступление, просмотры для этой дурацкой Франции, — Зойка устало опустилась на лавочку и закрыла лицо руками. Это второй раз за всю нашу с ней историю, когда она плачет.

— Ты чего?

— Мне кажется, я не справлюсь. Я слаба, я устала, я запуталась.

— Ты думаешь, это повод опускать руки? Я тоже волнуюсь, Зойка, но держусь.

— Оно и видно, — Зойка подняла свой взгляд на меня. Хрустальные глаза, красивые. Но в них обида.

Все смотрят на нас. Любопытные.

— Что? — не выдержала я и обратилась ко всем.

— Навицкая, мы понимаем, что ты считаешь себя здесь лучше всех, но немного участия хотелось бы получить. Мы все переживаем. Ты же про какие-то почки. Нет, чтобы сказать, что тебе также страшно, как и всем нам. Принцесса недоделанная.

— Просто считаю, что не стоит показывать свои чувства. Это может сыграть с вами злую шутку. Показывайте это все на сцене, а не в раздевалке. А то выпустите сейчас все, что творится в душе, а с первым па будет пшик, пустота. Вы этого хотите?

Мне никто не ответил. Они просто вышли и пошли в сторону зала. Даже Зойка. Ведь она всегда была на моей стороне, всегда вместе. Но не сейчас.

Я осталась стоять одна. Почувствовала себя такой одинокой. Грудь сдавило и тяжело сделать вдох. Мне очень хочется плакать, но сдерживаюсь. Красные и опухшие глаза ни к чему, да и девчонки все поймут.