Просто друзья

— На орехи у тебя тоже аллергия?

Глеб засмеялся. Его смех заразительный. Всегда таким был.

— Да, балеринка. И на орехи.

— Огласи тогда весь список, вдруг я решу что-нибудь приготовить.

— Ну, про шоколад ты знаешь, точнее на какао-бобы, на орехи, на все. Это из еды. А еще на какой-то цветок. У бабушки на кухне стоял. Возможно, на такое страшненькое, его еще от моли покупали. Название жуткое, противное, словно плевок.

— Герань?

— Может быть.

Мы узнавали друг друга потихоньку. Слово за словом. Глеб рассказывал мне о своем детстве, о событиях, что никто не знал. Это был взгляд маленького мальчика, ненужного своей семье. Про учебу в Англии, их вечеринки. Только не стал делиться воспоминаниями о девчонках.

Я же рассказала про свое детство, потом про поступление, про Париж, куда любила ездить поздней весной. Потому что туристов еще немного, и можно найти свободное место на Марсовом поле для пикника. Парадокс в том, что мне не нравится Эйфелева башня, хоть и является символом Парижа. Бездушное сооружение, что портит поистине прекрасный вид на превосходный город. Как-то поделилась этой мыслью с парижанкой, и наши мысли в этом вопросе сошлись. Французы не любят ее и никогда не любили. Но мне нравится Нотр-Дам, прогулки по Сене и Мулен Руж. Наверное, именно в те моменты и просыпалась темная Мила, что привлекла Глеба.

— Молодые люди, мне как, фильм то показывать? А то после вас сеансы будут, продлить аренду уже не получится.

— Да, запускайте. Мы готовы, — Глеб подмигнул мне, а я поняла, какой фильм будем смотреть.

Зал погрузился во тьму. Интимно, что рецепторы заставляют чувствовать все в десятки раз сильнее. Рука Глеба накрывает мое колено и аккуратно его сжимает. Потом он ведет свою руку вверх.

— А джинсы зачем надела? Такой момент запорола, Мила Навицкая.

— Так холодно на улице, Глеб Навицкий.

На экране картинки. Это приключение, где в Англии юный Джим Хокинс, доктор Ливси и сквайр Трелони случайно стали обладателями карты капитана Флинта, на которой указаны координаты острова в океане, где спрятаны сокровища.

Три часа, что пролетели как мгновение. Глеб не отрывался от экрана от слова совсем, он был весь в фильме. Улыбался, иногда смеялся, хмурился. Я часто наблюдала за ним. Наверное, как и он за мной, когда мы с ним вместе были на спектакле в театре. В такие моменты человек показывает свои истинные эмоции. Когда вовлечен, когда заинтересован, когда полностью поглощен происходящим. Как я сейчас осознала, не важно, экран кинотеатра это или сцена Большого театра.

— Никогда бы не подумала, что ты любитель советских фильмов.

— Этот особенный.

— Чем же?

— Книгу мне подарила бабушка, коллекционное издание было. Именно его ты и видела у меня в комнате. А потом она же мне показала и этот фильм. Я в тот вечер сбежал от родителей, в который раз. Она включила телевизор, а там шел он. В зале был выключен свет, горел только торшер. Она сделала мне вкусный чай и испекла тот самый кекс. И с ней вместе вот так смотрели это кино.

Мы еще сидели в зале кинотеатра, когда шли титры. Смотрели друг на друга. Момент, который попадет в мою копилку воспоминаний. А будет ли Глеб с таким же трепетом вспоминать сегодняшний день?

Глеб исполнил мое желание. Он сделал мой первый поход в кино именно таким, как и рисовало мое воображение. До последнего кадра, до последнего движения, до последнего вкусного карамельного шарика.

Экран погас, и включился свет. Перед глазами всплыло слово “конец”, и это не про фильм. Это про наше свидание. Но мне не хочется, чтобы оно заканчивалось. Все, что происходит сейчас, происходило последние дни похоже на сказку, на сбывшуюся мечту, что я загадала под бой курантов.

Мы спустились вниз к машине в молчании. Мне еще о многом хотелось расспросить Глеба. Но я так и не решилась. Любая информация должна поступать дозированно, иначе рискуешь не справиться с ней.

— Мне очень понравилось, Глеб Навицкий.

— Я рад, Мила Навицкая.

— Глеб?

— Да?

— Что ты ко мне чувствуешь?

Ухмыльнулся. Царапает, глаза бегают. Так люди думают над тем, как соврать. Только неправда всегда чувствуется. И вынести ее очень тяжело.

— Милка… ты мне нравишься, правда. И тянет к тебе ужасно, целовать тебя нравится, трахать тебя нравится. Если ты хочешь спросить, влюблен ли я в тебя, то я не знаю. Честно. Наверное, по-настоящему я люблю только себя. А ты? Что чувствуешь ты?

— Я?

Никогда я тебе не скажу этого, Глеб Навицкий. Если ты узнаешь всю правду, что храню я и мой дневник, ты возненавидишь меня.

Глава 22

Глеб

Снится полная х*рня. Знаете, есть такое состояние, когда ты понимаешь, что видишь сон, но в то же время слышишь уже то, что происходит вокруг. То есть ты находишься между двумя мирами: сном и явью.

Вот и сейчас. Я еду по трассе. Очень темно, хоть вырви глаз, путь освещен только мощными фарами. Но и этого недостаточно, чтобы видеть всю дорогу. Еду прямо, ни единого поворота. Это не пугает, но только чувствуешь, что опасность подстерегает тебя, она гонится вслед, тихо, бесшумно.

В машине один, нога на педали газа, я выжимаю ее до упора, скорость большая, если не максимальная. Умом понимаю, что это неоправданный риск. Нельзя так быстро ехать по дороге, когда видимость не больше ста метров.

Педали тормоза нет. Паника. Она накрывает. Руки потряхивает. Я понимаю, что конец неминуем. Единственный способ — сбрасывать скорость и потом “встать” на ручник. Но и ручника тоже нет. Полный бред, глупо. Так не бывает. Хотя, о чем это я? Просто это сон. Дикий и безумный, где нет возможности остановиться.

Резкий поворот, он же первый. На такой скорости заносит и разворачивает. Теряю управление. Сейчас страх поистине ужасающий. Понимаю, что вот он конец.

Вылетаю с трассы. Удар. Открываю глаза.

Руки все еще потряхивает, спина влажная от пота. Отражение свое не вижу, но это и не нужно, чтобы знать, какие дикие сейчас у меня глаза. Страх просочился из моего сна в жизнь.

Я был на трассе и не контролировал. Ничего. Свою жизнь в том числе.

С Днем рождения, Глеб.

Спускаюсь вниз, как говорится, иду на запах. А пахнет офигенно. Кофе, выпечка и что-то еще сладкое, но пока не понял, что именно.

— Глеб? — голос Милы громкий. С утра немного раздражает.

— Не кричи так, ладно?

— Я просто не ожидала, что ты в свой выходной так рано встанешь. Я тут…это, — показывает на стол. На нем две чашки, пока пустые, кекс, печенье и … попкорн, карамельный.

— Не понял…

— Ну как? Праздничный завтрак. Все, как ты любишь.

— Это прекрасно, — пытаюсь сгладить неловкость, — но позволь спросить, что на столе делает попкорн?

— Тебе же нравится?

— Мне нравится соленый.

— Его не было. Решила взять такой.

— М, — сажусь за стол. Взгляд хмурый, но это вызвано сном. Он все еще со мной, гоняет свои жуткие картинки перед глазами. И не расскажешь о таком.

Мила суетится вокруг меня. Ухаживает, хотя должно быть наоборот. Я же мужчина, что проводит ночи со своей женщиной. Но нет, Глеб Навицкий законченный эгоист, я пользуюсь лаской и заботой той, кто отдает себя полностью, каждый час, каждую секунду.

Кофе чуть не убежал, и Мила под нос ругается. Набралась у меня разных словечек. Иногда думаю, что от того нежного цветочка, что рос под крылом у родителей, уже ничего не осталось. Он вырос, показав свои шипы и свой яд.

Аромат кофе теперь чувствуется отчетливей. Яркий, горький и бодрящий. То, что нужно. Может, после спасительного глотка сон уйдет? Безвозвратно?

Неприятный осадок. И это не от кофе.

— Глеб, у тебя все хорошо?

— Все прекрасно, — наиграно улыбаюсь.

— Тогда почему такой кислый вид? У тебя вообще-то день рождения, дорогой мой. Тебе двадцать четыре.

— А ощущение, что все тридцать четыре.

— Какие у тебя планы? Чем бы хотел заняться?