Просто друзья

Помню экзамен. Я стою еще за кулисами, считаю про себя. А потом молюсь. Не сказать, что я глубоко верующая, но, когда ты стоишь на пороге чего-то важного, нужного, хочется помолиться. Что это, если не перекладывание ответственности на некое бестелесное существо, именуемое Богом. А если его нет? Кого будешь благодарить в случае победы? А кого винить, если проиграешь? Глупо и бездарно. Но тогда я молилась. Шептала какие-то слова, просила о помощи, о поддержке.

Я слышала свое сердце. Внутри — страх. Сначала сковывает по рукам и ногам. Но слова моей молитвы распутывают эти веревки. Ирина Григорьевна как то раз сказала, что страх самый недобрый спутник балерины. Надо его побороть, чтобы перед выходом на сцену внутри было только легкое волнение, трепет. Но никак не разрушающий все и всех бездушный страх. И вот уже с первыми аккордами я слышу эту музыку, слышу свое тело. А еще я будто та, кто проживает некую маленькую жизнь, что показывает своему зрителю. Кто я? Лебедь? Да, я маленький белый лебедь, что рассказывает свою историю. Кто я? Девочка, что получила в подарок игрушку? Да, я она. Юная, доверчивая, верящая в чудо. На сцене не Мила. На сцене та, кто расскажет вам сказку, а может быть грустную историю. Это неважно. Важно то, что страшно сделать первый шаг. Всегда. Но как только ты его сделаешь — тебе открывается то, что именуется мечтой.

Дорогой дневник, так какова же моя реальная мечта?

Захожу к себе в комнату. Здесь такой порядок, что становится тошно. Меня саму от себя начинает тошнить.

Быстро принимаю душ и надеваю халат. Наверное, единственная вещь, которой можно дать определение как женственная. Черный атлас с кружевом по краям. Под ним ничего. Дрожащими руками завязываю пояс. Безумие, это просто безумие. Страх. Только перед тем как сделать первый шаг уже не хочется молиться. Потому что “к черту”! Ему нравится темная Мила? Так вот она я!

Девчонки в раздевалки часто говорят про секс. Что это взрыв, он сначала расщепляет тебя на мелкие кусочки, а потом заново собирает. Тебя. Новую. Но перед этим боль. А разве я не привыкла к боли? Она синоним балета.

Я стою перед его дверью. Вслушиваюсь. Но за ней тишина. В голове промелькнула позорная мысль сбежать и закрыться в своей комнате. Только сразу от нее отказываюсь. Нельзя уйти со сцены посреди выступления.

Два робких стука и, не дожидаясь ответа, открываю дверь. Глеб уже лежит в кровати. Перед ним ноутбук. Он что-то смотрит. Взгляд был сосредоточен на том, что он видит на экране. Деловая сексуальность. Он был без футболки, и я второй раз в жизни вижу его в таком виде. Эстетическое удовольствие. Боже, это даже не статуя Давида. Она, по сравнению с Глебом, жалкое древнеримское подобие, чье искусство просто копия истинного древнегреческого творения. Шумно сглатываю, это не остается незамеченным. Он поднимает свой взгляд и прожигает им насквозь. Смотрит нехорошо, даже зло. По позвоночнику прошел холодок.

— Уау! Не ожидал! — его брови на доли секунды взлетают вверх. Наигранно.

Глеб откладывает компьютер в сторону и скрещивает руки на груди. Я вижу, как напрягаются его мышцы. Хочется обвести каждую из них, увидеть мурашки от моих ноготков.

— Глеб…

Подхожу к нему ближе. Пытаюсь понять, о чем он думает, что у него на уме. Ведь не может же ничего не чувствовать. Не может он просто так лежать и смотреть на меня. Только слепой не заметит, как дрожат мои руки. И несмотря на это, пальцами подхватываю хвостики пояса, чтобы развязать. Отчаянно и бесповоротно. Делаю первый шаг на сцену. И в этом действии я не лебедь, не маленькая девочка с новогодней игрушкой. Я Мила. Темная Мила, что жаждет Его. Глеба.

— Мила…к друзьям в спальню так не заходят.

— Друзей так не целуют, — даже голос выдает мое волнение. Но сегодня я позволяю это себе.

— Ты понимаешь, что сейчас хочешь? И что просишь?

— Того же, что и ты.

— Пути назад больше не будет.

— Ты трусишь, Глеб Навицкий? — смелею я.

Он засмеялся. В глазах пляшут чертята. Мои же.

Подхожу вплотную к кровати и дергаю пояс халата, что его полы расходятся немного в стороны, открывая меня ему.

От его взгляда я хочу съежиться в маленький комочек. Мне и стыдно, и горячо одновременно. Как тогда в ванной. Знаю, что в моих глазах темнота и возбуждение от того, что он рядом. Я слышу, чувствую его возбуждение.

Он обводит меня глазами, останавливается там, где грудь, лобок, потом поднимается к губам. Долго на них смотрит и шумно вбирает в себя воздух. Уверена, грубо ругается про себя, но отчего-то сдерживается.

— Посмотри на меня и ответь теперь честно.

Молча киваю, как болванчик.

— У тебя был секс?

Теперь отрицательно машу головой, глядя ему в глаза. Чтобы знал, что он первый, во всем. Первый и единственный, с первого его взгляда, с первого слова, с произнесенного когда-то давно его имени.

Глеб медленным, но уверенным движением перекладывает ноутбук на прикроватную тумбочку. Я слежу за ним. Но не заметила, как он взял мою руку. Сейчас Глеб почувствует, какая моя кожа холодная. Это от волнения. Но его это нисколько не смущает, он даже слегка улыбается, будто теперь знает все мои тайны. Впрочем, это так и есть. Лишь парочку приберегу для себя.

Тянет меня на себя, а я не удерживаюсь и падаю на него. За доли секунды оказываюсь под ним. Глеб всего лишь подмял меня под себя.

Я жду поцелуя, жду, чтобы снова испытать это чувство блаженства, когда губы сминают в порыве страсти, что этот вкус проникает в клетки. Но его нет. Только черные дьявольские глаза, что высасывают из меня жизнь. Они примагничивают меня к себе, повелевают теперь не только телом, но и душой. Будто до этого я и не принадлежала ему.

Пошло проводит языком по губам, заставляет напрячься. Уже не от страха, а чтобы проглотить свой же стон.

Глеб дышит часто, будто сдерживает себя, чтобы не наброситься на меня, как на добычу, за которой он давно вел охоту. Проводит большим пальцем по нижней губе, что теперь влажная от его слюны. Порочность, в которую хочется нырнуть с головой. Только с ним. Стать его темной Милой.

В его движениях снова нет нежности, что так ждет девушка в первый раз. Но, наверно, я не такая как все. Потому что она мне не нужна. Глеб сильно меня сжимает в своих руках и вдыхает мой аромат. Хотелось бы спросить, чем я пахну? Нравится ли ему? Но это были бы глупые вопросы. Ответ очевиден. Он слегка кусает меня за шею. Там, где бьется жилка, жизненно важная артерия. Будь он одержимым зверем, то прокусил бы ее, высосав всю кровь из меня, а заодно и жизнь. Глеб хищный, безумный. А я становлюсь безумной рядом с ним.

Глеб, наконец, целует меня. Или правильней было бы сказать завладевает моими губами, ртом, языком. А я отвечаю. Все, что копила все эти годы, все невысказанное ему, все вкладываю. Поймет ли он? Вряд ли. Но это и не нужно.

Свободной рукой снимает мой халат, оголяет меня. Теперь я перед ним беззащитная. Это новое для меня чувство, когда на обнаженную меня смотрит мужчина. И не просто мужчина, а мой, мой Глеб.

— Бл*дская шоколадка!

Снова целует. Теперь языком проводит по моим зубам, а затем касается моего языка. Так влажно, я слышу звук нашего поцелую. Какое-то странное причмокивание, что хочется рассмеяться. А еще, продолжить. Чтобы не останавливался, целовал дольше, глубже.

Чувствую его руку на груди, слегка сжимает ее, что слышу глухой стон прямо мне в губы. Хочется повторить за ним. Спускается ниже, чертит линию внизу, оставляя горячие следы своих пальцев. Он касается меня уверенно, будто делал это не раз.

Когда его рука оказывается у меня на лобке, широко распахиваю глаза. Потому что то, что я представляла там в душе, когда была сама с собой и мечтала об этом, не идет ни в какое сравнение. Другое, все другое и все по-другому. Меня пронзает даже не ток, смертельный в своем изначальном понимании. Это стрелы. Убийственные стрелы, они протыкают насквозь. Но это не больно, это сладко. Приятно.

Мое тело горит в его руках. Уже нет холода, моя кожа пылает. Это костер, в котором мы сгораем. Потому что его кожа такая же огненная. Но огонь этот не несет опасности. Он скорее сжигает все наши запреты, все установки. Все, чтобы было до. А из пепла рождаются новые Мила и новый Глеб.