Страница 113 из 114
Эпилог
Обычно днем он не спал, все некогда, да и не стар еще, что бы выглядеть старой песочницей и не тянутся за постелью. Но сегодня как‑то после бурной первой половине дня Макурин как‑то вдруг срочно заснул, иначе и не скажешь. Сил хватило только дотащиться в своих покоях до обозначенной постели, и он уже ничего не помнил, отдавшись во власть древнего Морфея.
И уже во сне, прочувствовавшись и авторизовавшись, как Андрей Георгиевич Макурин, он понял, что этот древнегреческий божок тут совсем не при чем. Его вызвал к себе всемогущий Господь
Да, это был их Иисус Христос Назаретянин, единый во всех трех существах – Отец, Сын и Святой Дух. Вызвал, понятно, не физически, ментально, На Небе оказалась только его душа, а тело как бы спит. Хотя вряд ли кто‑то может его сейчас разбудить.
Ведь душа его оказалась совсем в другом месте, в чем‑то вроде дворце. Почему вроде? Во втором своем визите он уже не был таким растерянным и несобранным, и почувствовал, что как бы каменные стены таяли маревом, исчезали, как только взгляд уползал в сторону и снова готовно поднимались, если глаза возвращались. Он вообще в каком‑то строении? Может быть, вошкается на одном месте в сомнамбулическом сне в каком‑то космосе?
А ведь Андрей Георгиевич и не думал, что его обманывают, не то это место, чтобы так греховодить. Скорее, каждый человек или существо видит и представляет то, что ему ощущается. И комната за прошедшим поворотом исчезает только лишь потому, что он ее уже не видит. Как говорится, весь мир – это лишь плод деяний органов чувств. И как только они перестают там существовать, то и эта часть мира исчезает.
В парадный зал он вошел там, где представлял. Еще бы, ведь это голова все придумала!
Господь Наш милосердный и Всемогущий сидел там, где он должен был. Только вот ни лица, ни тела у него четкого не было. И Макурин вдруг понял, что это не Бог многолик и многообразен, а просто он не в состояпии его зафиксировать и как бы увидеть и потому не может видеть.
Бог зашевелился, увидев его, негромко удовлетворенно рассмеялся, заговорив, как будто они виделись только что:
‑ Понял‑таки кто я и где я. Но немного все же поправлю тебя. Я и плод своего воображения и независимый от тебя итог жизненных сил. Понимаешь, каждый Бог любого человека и не человека тоже с одной стороны, результат его воображения, деятельности его мозга, чувств, эмоций и всего, что его существует. С другой стороны, я итог многообразия многих людей. И не только их, но пока не будем уходить за пределы Земли. Поэтому я ‑ каждый как бы составляю из двух частей – я‑единый и я‑многообразный. Это как компьютерная программа – в каждом устройства своя единоличная, но в целом единая. Понял ли?
‑ Да, Господь Наш Всемогущий и Могучий, ‑ скромно потупился Макурин, стоя у дверей в это помещение.
‑ И проходи уже, сядь напротив меня, ‑ сказал Бог, усмехаясь ‑ смелее немного, ведь это твой сон!
«М‑гм, а что делать? ‑ пристыжено подумал Макурин, ‑ не уподобляться же беспомощному младенцу?»
Он уже смелее, хотя и не переступая грань вежливости, прошелся в зал, где никак не виднелись стены (он не видел их!). Сел на вдруг оказавшееся рядом неким подобием одновременно стульчика и скамейки, положил на колени руки, готовясь слушать и понимать Господа.
А тот смотрел на него, не пытаясь ни как бы возгордиться над человеком, ни стать таким же, как он. Он был тем же Богом, и этого было достаточно.
‑ Однако пойдем дальше, ‑ заговорил Господь, ‑ из моих слов у тебя не должно появиться чувство какой‑то моей слабости или пассивности. Бог не только результат массовой разумной деятельности человека. Со своей стороны, вся имеющаяся Вселенная, все существующее человечество ‑ это итог моих размышлений, мое почти творчества.
‑ Так это, люди появились нечаянно? ‑ удивился Макурин. Небо, а тем более нечто вроде резиденция Бога, не то место, где можно было показывать гордость и чванство, но все‑таки эмоции тоже имеют какие‑то границы!
‑ М‑м, нет, конечно, ‑ отказался от такого категорического тезиса Бог, ‑ давай так, я отвечу тебе на этот вопрос, и потом мы будем говорить только о тебе. Ато через чур сложно тебе. Ты хоть и из толерантного XXI века, но все же человек и тебе трудно работать с такими категориями многогранных и многозначимых понятий.
Вообще‑то Макурин легко понимал нить разговора и знал приводимые философские термины, но спорить с Господом он не решился. Пусть другие дураки лезут в драку, он лучше постоит в стороне. По крайней мере, целее будет.
Его божественный собеседник одобрительно кивнул головой, что‑то почувствовав в олове. Ха, может ему просто не хочется говорить с человеком? Диалог бога и человека, по меньшей мере, выглядит смешно. Или оскорбительно для Господа. Это как для людей говорить с муравьями. Хочется сразу же отправить такого познавателя в сумасшедший дом и запереть его там покрепче.
‑ Говоря в общем ракурсе, создание человечества в целом и даже отдельного человека в частности требует очень много времени и усилий. Лично я не готов просто так удалить их в корзину.
Макурин на миг подумал, что будет со всеми людьми и ему откровенно поплохело. Раз и уничтожить все человечество? Нет, только не это!
‑ И потом, мой маленький друг, ты хорошенько подумал, почему люди появились на свете и почему они не могут исчезнуть?
‑ А‑а? ‑ вопросительно посмотрел Макурин на Господа. То есть не то, что у него не было совсем ответа, наоборот, даже несколько, но пусть он лучше сам ответит. А то будет его вариант неправильный, или даже оскорбительный. Интересно, а за оскорбление Иисуса Христа много дают тюремного срока? Или просто отправят в кромешный ад после смерти и мучайся, сколько хочешь?
‑ Я ведь общий итог умственной деятельности людей, ‑ продолжил Господь, ‑ и хоть без них я не исчезну, но значительно ослабну. Да и потом, а моральный подтекст? Не могу уничтожить своих же детей, не сатана же.
Господь быстро перекрестился, лицо его исказилось, словно он перешел на нечестивую тему.
Однако сдержался. Одобрительно посмотрел на человека:
‑ А ты умненький, не стал сам отвечать, понял, что мне это неприятно, переложил на мои плечи. Мне и самому говорить тяжело, а уж от другого такое оскорбительно. Любой бы обиделся, даже я.
Теперь о тебе персонально. Живешь ты в XIX веке положительно, нравно, по православному канону. Ничего нехорошего сказать не стану. Твой отказ от монаршего престола могу только одобрить. Император Николай I оказался государем средним, не очень хорошим, но и не плохим. Добрый, нравственный, с поданными добрый, заботливый, но строгий. И главное, православная церковь его одобрила. Пусть правит, потом, после смерти, я его привечу.
По глазам твоим вижу, есть у тебя вопрос, ‑ Бог немного лукаво посмотрел на Макурина, чувствуя его невысказанное томление.
‑ Да, Господь, ‑ замялся Андрей Георгиевич, ‑ я вдруг стал…, вернее, меня вдруг все окружающие стали верить…
‑ Ты превратился в святого? ‑ закончил занего Бог трудное признание в высоком статусе.
‑ Да, ‑ облегченно и даже почти радостно сказал Макурин, ‑ снимите с меня, пожалуйста эту… ‑ он замялся, не зная, как ее охарактеризовать. Потом робко предположил: ‑ должность?
Бог к этой крохотной просьбе отнесся холодно.
‑ Не имею никакого желания чего‑то снимать, сам это, в общем‑то, ничего не навешивая, ‑ сказал он, ‑ ты хоть понимаешь, что такое святость?
Андрей, понимая, что влез в сферу очень деликатных отношений и его Всемогущий повелитель точно может рассердиться, и тогда ему так или иначе может нехорошо перепасть по шее, осторожно ответил:
‑ Святость – это для меня, прежде всего, быть добрым христианином, соблюдать моральные нормы человеческих приличий, быть приличным семьянином, патриотом и честным российским поданным.
Макурин остановился, судорожно подыскивая, не просмотрел ли чего. Нет, кажется, основные черты назвал. А если и опустил чего, то извините, не ходячий умный ноутбук, не сказал сразу. Он молча посмотрел на Господа, мол, я все. Что мог, то произнес, а больше и не знаю ничего.