Последняя битва

— Сергей Иванович, — после секундной паузы я проникновенно глянул в глаза майору. — Если мы сейчас помчимся в Гавану, сможем успеть спасти тренера, ребят и Аню. Не дай бог, они погибнут или будут вывезены в Америку. Я этого никогда не прощу. Ни себе, ни вам.

— Леша, — устало вздохнул Сосновский. — Ты же понимаешь, не всё так просто. Нам приказано с тебя пылинки сдувать. Самим лечь, но тебя вытянуть в любой ситуации. А если не получается…

Сергей Иванович многозначительно помолчал и добавил:

— Тогда у нас есть приказ. Ты ни в коем случае не должен попасть в руки американцев. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — я криво усмехнулся. — Не маленький. Ликвидируете.

— Именно, — насупился майор. — Леша, ты для меня не чужой человек. Но есть интересы страны. И если надо будет, как бы мне потом хреново ни было, я тебя зачищу. Переживать и терзаться буду потом, но в нужный момент рука не дрогнет.

— Знаю, — невесело усмехнулся я. — Можете прямо сейчас и зачистить. Все равно мне нужно в Гавану. Сами подумайте, что предлагаете. Как мне жить дальше, если они погибнут, а я мог, но ничем не помог, ничего не сделал? Я же всю жизнь последней сволочью себя чувствовать буду. Сам же с вами вместе боролся против предателей, за свою Родину. И зачем, скажите? Чтобы в нужный момент, когда нужна моя помощь, предать самому? Бросить тренера, друзей, девушку и спасать свою шкуру, прикрываясь тем, что я нужен стране? А они, значит, не нужны? Или менее важны? Оправданий можно найти множество. Но вот в чем вопрос: я не хочу их искать и точка. Или я один либо вместе с вами еду в Гавану и попытаюсь вытащить своих, или выполняйте приказ и валите меня прямо здесь, товарищ майор. А если вы попытаетесь меня скрутить и вырубить, я буду сопротивляться. А потом всю жизнь ненавидеть вас и того, кто отдал это приказ. На предательстве ничего хорошего не построишь. Какими бы высокими материями и правдоподобными оправданиями ни прикрываться.

Я на минуту замолк, давая майору осознать всё сказанное, и добавил:

— Решайте скорее, я жду.

Сергей Иванович молчал минуты две, кидая на меня тяжелые взгляды исподлобья и о чем-то напряженно думая. Затем тяжело вздохнул:

— Ладно, можешь считать, что меня убедил. Я, конечно, могу лишиться погон за невыполнение приказа, но ты, мать твою, прав во всем. Попробуем их вытащить.

— Вот это правильный подход, товарищ майор, — повеселел я. — А насчет, погон не волнуйтесь. Думаю, у меня найдутся доводы для товарища Ивашутина. Если понадобиться с Машеровым и Романовым поговорю, но все будет хорошо.

— Сначала надо твоих друзей спасти и вместе с ними ноги унести, — криво усмехнулся Сосновский. — О сохранении погон потом будем думать, если выживем. Но я не договорил. У меня есть условие.

— Внимательно вас слушаю, Сергей Иванович, — я напрягся, ожидая подвоха.

— Ты слушаешься меня. Беспрекословно! — заявил майор. — Руковожу я, ты и другие подчиняются, моментально, без споров и пререканий. Согласен?

— Если идем выручать Зорина, Аню и ребят, да, — твердо ответил я.

— Тогда действуем так, — деловито заявил майор. — Едем в Гавану. С машинами, слава богу, всё в порядке, поэтому первыми идут на «апаче» Диего и Альберто, мы двигаемся за ними, держа дистанцию метров триста. Я уже разговаривал с Диего, прикидывал, что к чему. На въезде в город будет управление Департамента Безопасности, а по дороге к отелю, военная часть, там даже наши военные советники есть. Постараемся там взять дополнительно людей. Идти к отелю впятером, безумие, нас положат ещё на подходах. А отряд человек в десять-двадцать имеет большие шансы прорваться.

— Только нам на базе или в департаменте долго находиться нельзя, — обеспокоенно напомнил я. — Дорога каждая секунда.

— Не учи ученого, — ухмыльнулся майор. — Сам знаю…

Дом, в котором я прожил месяц, скрылся за поворотом. Я проводил его печальным взглядом. Почему-то возникла уверенность, что вижу его в последний раз. Бой с «тюленями» обошелся нам очень дорого. Там за чадящими дымом разбитым домом, остались лежать тела Хосе, Мигеля, Луиса, его мамы Марты, Аллы и Ивана, накрытые простынями. Я успел подружиться и привязаться к каждому, и теперь в этом разгромленном особняке с погибшими навсегда осталась частичка моей души. Но боли я сейчас не чувствовал, она придет потом, когда напряжение схлынет и всё останется позади. Всё внутри будто омертвело и застыло, не желая погружаться в печальную реальность…

Первыми двигались кубинцы на «апаче», за ними держа связь по рации, мы на «кадиллаке». Машины, стоящие на заднем дворе, как ни удивительно, уцелели. Только камешки оставили небольшие вмятины на кузовах, да осколки проделали пару-тройку дырок. Повезло.

За рулем сидел Володя, внимательно следящий за извивающейся впереди дорогой. Майор расположился рядом со мною, на заднем сиденье. В темно-зеленом бронежилете с несколькими передними кармашками, было некомфортно. Весил он не очень много, около четырех килограммов, предназначался для парня помощнее, и висел на мне как мешок. Но в целом ощущения от американского бронежилета М-1969, выполненного из нейлоновых нитей, были положительные. Он оказался гораздо удобнее и легче советского 6Б1. А мой дискомфорт был вызван исключительно непривычностью ношения подобных средств защиты.

В отличие от меня, майор и Володя, упакованные в точно такие же «броники», чувствовали себя как рыбы в воде. Кубинцы тоже подобрали себе подходящие варианты, с небольшими повреждениями. Спасибо Алле, она умудрилась подстрелить не только американского снайпера, но и уложить пулеметчика с парочкой рядовых бойцов попаданиями в голову. Ещё один банально истек кровью от осколков, прошивших бедра. И перевязка не помогла. Так что выбор у нас был.

До Гаваны мы доехали за сорок минут вместо обычных двадцати. Пару раз пришлось объезжать расстрелянные машины и валяющиеся возле них трупы. Один раз Диего и Альберто, ехавших впереди на «апаче» попробовали остановить какие-то непонятные личности, размахивающие винтовками и пистолетами. Мы следовали за ними метрах в трехстах и прекрасно всё слышали, через постоянно включенную рацию. Кубинцы перекинулись с ними парой фраз, притормозили и хладнокровно расстреляли бандитов. Когда мы проезжали, смогли полюбоваться тремя свежими трупами, валяющимися на обочине. Майор, разглядывая их, проворчал:

— Нам повезло. Скорее всего, эти охламоны наших за своих или кого-то другого приняли. Иначе могли обстрелять из-за деревьев. И завалить. Сперва кубинцев, а потом и за нас взяться. И тогда бы здесь валялись не они, а мы.

Перед въездом в город, майор переговорил с кубинцами по рации и скомандовал Володе держаться поближе к головной машине. Теперь наш «каддилак» двигался метрах в десяти от «апача».

У городской черты дорогу перекрыл поставленный поперек тяжелый грузовик. За ним, чуть в стороне виднелся наспех сооруженный блокпост из мешков с песком. Из узкой бойницы на нас смотрело дуло ПК. Рядом, по противоположным сторонам дороги у королевских пальм пристроилась парочка кубинских солдат с «калашниковыми».

— No disparen! ¡Sección Uno de la Dirección General de Seguridad! Escoltando a camaradas rusos a La Habana -— заорал Альберто, высунувшись изокна.

Наши машины остановились, не доезжая пары метров до грузовика.

— Ruso? — из-за кузова машины выглянул офицер с пистолетом.

— Русские? — из-под баррикады мешков появился боец в каске и советской форме. В руках «ТТ». На каждом из зеленых полевых погон, виднелись разделенные красной полосой две маленькие красные звездочки.

«Лейтенант», — отметил я.

За ним маячил солдат с любопытством рассматривающий нас. У него была такая типично рязанская физиономия с русыми волосами, чуть вздернутым носом и россыпью веснушек, что я невольно улыбнулся.

«Точно свои».

— Alberto habla con los tuyos mientras yo hablo con los rusos, — скомандовал Сергей Иванович,

— Си, команданте Сосновский, — кивнул барбудос, уже выбравшийся из машины.