Argumentum ad hominem

Сначала я подумала, что мне это мерещится. Что в чайный сбор помимо ромашки затесались и травки совсем иного свойства. Несколько раз перевела взгляд с одного лица на другое, отчаянно ища различия. И если бы вошедший сохранял бесстрастный вид, я бы точно сошла с ума. Но бог миловал: при виде Петера лицо его двойника зажило, заиграло, что называется, всеми красками. И мне вдруг стало понятно, почему белобрысый так редко и так скупо использует мимику. Наверное, когда-то попробовал перед зеркалом и ужаснулся результату. По крайней мере, я точно пришла в ужас, наблюдая, как гармоничные в своей неподвижности черты, соединяясь с эмоциями, искажаются до почти обезьяньих гримас.

— Надеюсь, ты не слишком долго ждал, братец? Я спешил, как только мог.

Словесное уточнение, конечно, запоздало: глаза все уже поняли, зато часть вопросов отпала сама собой и больше не мешала обращать внимание на другие детали. Например, на тон сказанного.

Выглядело жутковато, но двойник, при всех его позах и манерных кривляниях, уж не знаю, врожденных или заученных, был до странности искренен. Похоже, действительно, спешил. И радовался тому, что видит. Ну, кроме меня, разве что.

— Притаскивать сюда старуху было совершенно незачем. Хотя, скорее это она притащилась за тобой. Из жалости. Но как бы то ни было… Ты же понимаешь? Я не могу позволить ей уйти. По большому счету, мне, разумеется, плевать, но надо держать лицо. А две осечки подряд это слишком.

Так вот, по чьей милости я едва не лишилась жизни? Приятно познакомиться. В самом деле, о чем думал рыцарь, приводя меня с собой? Даже если его брат и ведет себя, как клоун, это не значит… К тому же, если верить ужастикам, именно клоуны подчас оказываются самыми страшными злодеями.

Я невольно посмотрела на Петера и моргнула от неожиданности. Потому что увидела, как в сером взгляде вспыхнула и медленно сгорела тоска.

Уж не знаю, ждал ли он от брата что-то определенное или даже надеялся, но ему, похоже, было больно видеть то, происходит. Он скорбел. Примерно так же, как тогда, перед последним ударом. Что могло означать…

Я зажмурилась. Только что голову в плечи не втянула. И лишь потом сообразила, что песня-то пока не звучит, значит, бояться рано. А ещё чуточку спустя почувствовала: эта песня снова будет моей. Как и было задумано.

— Впрочем, если ты попросишь… Ты ведь попросишь? Ради такого случая научишься быстро, я уверен. Так вот, если попросишь, можем взять её с собой. Разумеется, на общих основаниях. И я даже позволю вам иногда видеться. Может быть, даже разрешу ей петь для тебя. Да! Именно! Это чудесно поддержит твою память. Как же мне сразу в голову не пришло? Ну да, хорошо то, что хорошо кончается!

Глава 19. Это же рыцари. У них все не как у людей!

Он ужасен, этот его брат. Омерзителен и каждой деталью, и целиком. Такой похожий, и такой… Трудно поверить, что они появились на свет из одной материнской утробы.

— Я предполагал, что ты будешь упрямиться дольше. Но девять дней… Хотя, вполне достойно. Голод оказался настолько нестерпимым? Осталось совсем чуть-чуть, скоро Маргарита тебя накормит. Только еду сначала нужно заслужить. Ты когда-нибудь видел, как служат собаки? Хотя, откуда? У тебя ведь их не было даже нарисованных.

Хорошо, что я съела всего пару печенек, и они безвозвратно растворились в организме. Потому что иначе меня бы стошнило.

Такому человеку совершенно точно нечего делать в мире живых, теперь я в этом не сомневалась. Понимала и принимала решение рыцаря. Загадкой оставалось лишь, почему он медлит. Неужели, все ещё надеется? Нет, от этого кривляющегося господина пощады или угрызений совести не ожидается. Не заложены природой.

— Ну ничего, Маргарита тебе поможет. Не так ли?

Клоун повернулся к своей спутнице, поощрительно улыбаясь, и та, наконец-то, вышла вперед, позволяя увидеть себя во всей красе. А посмотреть было, на что. При всей уродливости хозяина, вкус на служанок у него имелся.

Почти идеальных пропорций, того самого роста, который не слишком велик и не слишком мал, с кожей, тронутой загаром ровно настолько, чтобы напоминать о золотистых боках сдобных булочек. Да и сама она была вполне себе сдобной. Но опять же, умело балансируя на грани между «ах, какая прелесть» и «фу, это уже перебор».

А за такие локоны цвета пряной бронзы можно было умереть. И за такие пухлые губы, которые не обязательно даже подкрашивать. Просто провести кончиком языка, и все гарантированно будут у твоих ног. Даже платье спортивного покроя выглядело на этой красотке, как бальный наряд, а представить что-то более роскошное мой мозг отказался категорически. И вообще пригрозил отключиться, если не перестану глотать слюни от зависти. Пришлось собираться с силами, мыслями и всем остальным, что я вообще могла сжать в руках. Но только для того, чтобы минутой спустя заново рассыпать все это по полу.

Когда женщина по имени Маргарита запела, даже я уловила посыл этой песни, приказывающий и подчиняющий. Хотя все это, целиком и полностью было нацелено лишь на одного человека в этом зале. Который просто молча сидел и смотрел то ли на всех сразу, то ли вообще в пустоту.

Я думала, он просто отшвырнет песню прочь. Или позволит ей пройти мимо. Да хоть даже насквозь, потому что умеет это делать. Но Петер поступил иначе. Не стал уклоняться и прятаться, не разверзся дырами, а пустил внутрь. Примерно так же, как это было когда-то со мной. Но я тогда шла, чтобы принести дары, а она…

Все случилось просто и буднично, без спецэффектов, совсем как в студенческом фильме, который вытягивает только вдохновенная игра актеров-любителей.

В какой-то момент песенница запнулась. Я бы вряд ли уловила эту заминку, если бы не слушала во всю силу. И если бы сама не прошла однажды через эту точку невозврата. Вот только меня милостиво удержали от падения, а тут благотворительствовать не стали: запнувшись сначала песней, на следующем выдохе Маргарита запнулась уже, как полагается. Ногами. И шлепнулась на пол. Но вместо того, чтобы ойкнуть или потереть ушибленные места, встала на четвереньки и резво поползла к Петеру, крутя задом так, чтобы если бы из него торчал хвост, он, наверное, сейчас напоминал бы собой пропеллер. А когда добралась до места, совсем чуточку подумав, начала облизывать пальцы, висящие в воздухе.

Я только и могла, что таращиться на все это, судорожно ожидая, хоть с небес, хоть из преисподней, какого-то разумного объяснения происходящему. Клоун, ошарашенный, наверное, не менее моего, тоже явно задавался похожими размышлениями, но недолго. И надсадно воззвал:

— Маргарита!

Кажется, по залу даже прокатилось эхо. Мне самой стало как-то зябко и тревожно от этого гласа, а на песенницу, подчиненную рыцарем, он вообще должен был подействовать не хуже ведра ледяной воды. Но все усилия пропали втуне. Женщина не оставила своего занятия, пока не услышала совсем с другой стороны:

— Фу.

Только тогда послушно отстранилась. Обиженная и оскорбленная.

Петер посмотрел на неё безо всякого выражения, вытер обслюнявленные пальцы о штанину и скомандовал:

— Брысь.

Песенница сжалась комком и метнулась в сторону. Кажется, попытавшись залезть под стул. Голову, по крайней мере, ей спрятать вполне удалось. А белобрысый одним движением поднялся на ноги, лениво потянулся, разминая спину, и ещё ленивее поинтересовался:

— Ты это хотел увидеть, братец? И как? Я тебе угодил?

Голос был его, вне всякого сомнения. Но интонация…

— Ты… Нет… Это невозможно… Она моя!

Да-да. Именно. Твоя. Та же самая интонация. И теперь вы ещё больше похожи друг на друга, чем раньше. Хотя больше уже невозможно.

— Имеешь в виду печать? Есть такое. Заметил. Я ведь и сам недавно с ней познакомился. Во всех подробностях. Припоминаешь?

Лицо клоуна от переизбытка чувств стало совсем резиновым и, кажется, начало нервно кривиться уже само по себе. Но хоть в этом Петер не стал ему подражать. Хотя, гримаса брезгливого превосходства тоже не украшала.