Страница 60 из 77
Но вместо этого дружинники спешились и поднялись на городни, куда чуть ранее отправились и ополченцы из расчетов крепостных пороков! А ведь те также должны были отступить, причем уже давно… И Порфирию стало совершенно очевидно то, что княжья задумка на битву не сработала, что события складываются иначе, чем задумал раненый и оглушенный Мстислав Глебович, покуда так и не пришедший в сознание… И что кто-то на внешней стене Чернигова, также зная, что городской полк обязан не покидать старого града, все же бьет, непрерывно бьет в набатный колокол, очевидно, требуя помощи!
Выбор, что делать, остался за епископом. И в эти самые мгновения Порфирий отчаянно колебался, понимая, что сейчас от его решения зависит судьба града и всех его жителей...
Какое же непростое, это решение!
— Господи! Дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Дай мне мужество изменить то, что я могу. И дай мне мудрость отличить одно от другого… Аминь!
Обратившись к Господу в короткой, горячей молитве, Порфирий попросил положить ему на сердце правильное решение — такое же правильное решение, что Господь дает исповедующему священнику… И молитва помогла, отогнав все сомнения и позволив епископу услышать голос совести и собственного сердца!
— Открыть ворота! Все — за стену!!! Поспешим на помощь нашим братьям!
Мощный голос епископа, привычного к пронзительным проповедям, разнесся далеко в стороны, вдоль городней… А в ответ с примыкающих к надвратной башне прясел раздалось мощное, многоголосное:
— СЕВЕ-Е-Е-Е-ЕРРР!!!
— Держись братцы, держись!
Ощущая солоноватый привкус крови на губах, я отчаянно отбиваюсь от наседающих на нас хошучи, целиком и полностью положившись на преимущество харалужного меча. Новгородская легированная сталь, встречаясь с монгольскими клинками, рубит их — как рубит древка и шестоперов, и маленьких кавалерийских топориков… И стальные пластины ламеллярных или ламинарных монгольских панцирей, позволяя мне сдерживать напор поганых, давящих немногих оставшихся в строю отроков!
…Таран гридей Гордея пришелся как нельзя кстати, отогнав легких татарских всадников — что, в свою очередь, позволило мне увести большую часть младшей дружины за собой! Мне при этом едва ли плохо не стало от подачи протяжных сигналов в витой турий рог… Ратники, последовавшие за мной — и развивающимся на ветру стягом с ликом Пресвятой Богородицы «Знамение» — откатились до нескольких проходов в надолбах. Где мы разбились на сотни и разделились на «мечников», сдерживающих натиск поганых, и лучников, посылающих стрелы во врага из-за наших спин… Став, таким образом, живой пробкой! Пробкой, не выпускающей спешенных татар из ловушки, и не позволяющей прорваться им на выручку монголам…
Вот только последние словно озверели — и теперь упрямо лезут в лоб. Причем сильнее всего именно на мой отряд! Как видно, из-за знамя… Орудуя при этом не только саблями, но также пуская в упор и собственные срезни, целя при этом в открытые лица дружинников, или закидывая на шеи русичей арканы и стаскивая воев из седел… А на острие вражеского удара — горстка выживших хошучи, сражающихся, однако, со свирепой яростью обреченных людей, имеющих возможность идти только вперед!
По нашим — и собственным телам…
Парировав плоскостью меча очередной удар вражеского палаша, я с яростью вгоняю клинок в открывшуюся грудь татарина! Пронзенный мной монгол, подавившись кровью, завалился назад, потянув за собой и мое «наградное» оружие… И я было уже рванул его назад, спеша как можно быстрее освободить харалужный меч — как вдруг увидел, что к лицу моему устремилась вражеская булава!
А после наступила тьма…