Страница 44 из 77
Однако душа вождя бродила, сильно бродила. Ещё тогда, в горах родной Алании он решил, что при штурме столицы развернёт свое оружие против завоевателей. Тем более, что в городе могли укрыться и его семья, и семьи его воинов — коли родичи успели добраться до Магаса с прочими беженцами... Однако осаду горной крепости поганые быстро свернули, спешно перебросив тумены на север... Долгий, изматывающий путь и жизнь среди татар и вчерашних противников из враждующих с его тейпом родов примирили Дауга с его положением. Ради русов умирать он не собирался... Однако предательское истребление дружинников, следующих с татарами, разбудило только-только притухшую ненависть к завоевателям — столь мерзкий поступок был достоин самого сурового наказания! И оставаясь среди татар, продолжая служить им, вождь все сильнее ненавидел их, все сильнее презирал самого себя... А картины последующего разграбления и истребления мирного населения русов, столь схожие с картиной разорения Алании, лишь сильнее обострили бурлящие в душе вождя чувства...
И вот сегодня он смотрел на горстку витязей, бросивших вызов многотысячной тьме татар. Смотрел и невольно вспоминал свой последний подвиг... Воины его рода так же крепко стояли — и умирали, не стронувшись с места...
Но что-то в душе Дауга подсказывало ему: русы не сложат оружие до самого конца. Этим нартам хватит воли и решимости выстоять и погибнуть — но не сдаться! Алан восхищался их мужеством и в сердце жестоко корил себя за собственную слабость и бесчестие...
И вот теперь, невольно встретившись глазами с ликом Богородицы, столь же ласково и одновременно с тем строго смотрящей на него с икон родных, ныне разрушенных храмов Алании, Дауг понял, как ему вернуть честь. Как искупить совершенный им грех малодушия и предательства...
— Чего стоишь на месте, трус?! Разве ты не слышал приказ темника, разве твои сородичи уже не устремились в битву?!
Посыльный-половец, также предавший свой народ, перейдя на службу к татарам и разумеющий аланский язык, подлетел к очередному вождю ясов, чьи нукеры отчего-то замедлились и не спешили к броду. Несущий слово самого темника, он был нагл и нахрапист, считая, что джагун покоренных не посмеет и слова вымолвить в ответ!
Он ошибался.
Ведь Даугу как раз и не хватало последнего толчка к действию... Свирепо усмехнувшись и впервые за много седьмиц испытав острую радость, он посмотрел прямо в глаза кипчака. И надменный взгляд того сменился на растерянный, а после — откровенно испуганный. Но уже поняв, что произойдёт, туаджи Шибана так ничего и не смог сделать с копьем алана, устремившегося к его животу!
...Сразившему татарина на глазах своих верных воинов, Даугу уже не пришлось никому ничего объяснять. Он наглядно продемонстрировал уцелевшим мужам своего рода сделанный им выбор. Теперь же ему осталось лишь позвать их за собой... Выехав вперёд, вождь с каким-то юношеским озорствов поднял коня на дыбы, пьянея от позабытого ликования, охватившего его душу — после чего зычно воскликнул:
— Воины! Господь отмерил нам чуть больше жизни, чем нашим братьям, павшим в горах родной Алании! Но теперь я вижу — Он сохранил нас ради этого мгновения! Так исполним же Его волю — и поможем единоверцам с истреблением поганых татар!!!
— Да-а-а-а!!!
Мало кто увидел гибель туаджи от руки Дауга. Мало кто понял, что разогнавшие скакунов ясы скачут к переправе не для того, чтобы вступить в бой с русами... А когда сотники монгольских лучников почуяли неладное в накатывающей на них лаве алан, все сильнее разгоняющих крепких жеребцов, было уже поздно! Ибо над бродом и татарским берегом огоушительно прогремел древний боевой клич сарматов:
— МАРГА-А-А!!!
И полторы сотни аланов врубились в ряды спешенных хабуту, неистово рубя поганых, тараня монгольских лучников жеребцами и топча их копытами, пробивая копьями насквозь...
— МАРГА-А-А!!!
Клич воинов Дауга подхватили уже вступившие на брод аланы — те, кто бродил душой и вступил в тьму после борьбы с монголами.
Те, кто решил последовать примеру славного вождя.