Наследница Бабы-Яги

Он остервенело что-то откусил, махнул рукой, да так, что перевернулся и упал.

Череп от неожиданности ярче глазами засветил, костёр, наконец, разгорелся, и на секунду поднялось высокое пламя. К нам, картинно, покатилось несколько кружочков. Один из них врезался в мои кроссовки и упал на бок.

— Мария, — прочитала вслух название. Подняла глаза на деда.

Печенье.

Печенье, вывалилось из его рта и запуталось в бороде.

Лежит. Не шевелится.

— Мы деда грохнули, — проговорила сипло. Голова закружилась, мороз по коже страшный ходить начал, и руки затряслись. Откуда у него печенье-то взялось? Точно ведь наше! Я лично покупала в дорогу! Кругленькое, чайное, рассыпчатое!

К глазам подступили слёзы — страха и непонимания. Как это так? Он же… мы же…

Кот спрыгнул с моих коленей, медленно подошёл к недвижимому телу, обнюхал — сначала бок, потом — руки, затем к самому лицу подошёл. Петя тоже решил проверить, подошёл, но пока только со стороны наблюдал.

Я не дышала.

— Живой. Спит просто, грибышами надрался. Вот же, шельма, знал же, что за грибы, а всё туда же! Старый пройдоха!

Гулко сглотнула и сама не заметила, как стала сползать с бревна на землю.

Усадили обратно. Это Алек к деду шёл, по пути поймал.

— Он же печенье съел, так почему не умер? — спросил.

— Да слава Богу, что не умер, — Петя поднёс руку к лицу деда. — Дышит.

Я разом словно весь воздух выдохнула, обмякла. Сползла бы снова, да придержали, положив большую ладонь мне на голову.

— Съел.

— Так почему?

— Кощей. Вот, шельма! — Кот поцокал. — Вырядился-то, а! Он ещё при Прасковье с дурниной был, а сейчас, видать, совсем от вечной жизни поплыл.

— Кощей?! — Петя отступила на шаг, осматривая деда с ног до головы. — Что-то не похож.

— Да много ль ты Кощеев видал, а?

По фактам.

— То есть он не отравился? — спросила.

— Нет. Кощеи могут любую пищу есть, как и Яги с Горынычами. И печенье это, — Кот лапкой стряхнул с пушистой бороды надкусанный кружочек, — он с собой принёс.

— Боже, — вздохнула, наконец, полностью приходя в себя. Осторожно убрала руку со своей головы, встала. — Тогда нам повезло — проснётся, покажет нам дорогу. Я так понимаю, не этот Кощей у них главный?

— Правильно понимаешь.

Сказ двадцать шестой. Тут сорвалось, там удалось

— Дед пропал!

Я резко открыла глаза и села, долбанувшись головой о подвесной фонарик. Сон ещё не сошёл окончательно, потому я дергалась в спальном мешке, не понимая, почему не получается выбраться из палатки.

Выползла на четвереньках, утаскивая за собой спальник. Ладони уткнулись в промёрзлую твёрдую землю, кудрявая пушистая прядь упала на глаза. Из своей палатки выскочил Алек, и я буквально оказалась у его ног, смотря на него снизу вверх.

Он перескочил через меня, не обратив никакого внимания, и метнулся к деревьям. Обернулась. Алек подпрыгнул и сорвал с высокой ветки целую связку амулетов.

Когда он их туда повесил?

— Думаешь, с этого положения его проще найти? — Петя вышел откуда-то из-за моей спины. — Вот чертяка старый, — процедил он сквозь зубы.

Я встала с кряхтением, натянула кроссовки и пригладила волосы. Место, которое мы обустроили для деда, пустовало. А ведь так старались, раскладывали запасной походный комплект, засовывали туда спящее тело в шесть рук под предводительством Кота и Черепа. Первый причитал, что и на голой земле Кощей не простудится, второй — предлагал какие-то геометрические способы затаскивания.

Посмотрела на Алека: он перебирал амулеты, рассматривал каждый, подносил к уху, будто вслушивался, хмурился.

— Вот же!.. Почему не засекли?.. — прошипел он.

— А почему мы не знаем про то, что у нас тут какие-то амулеты висят? — спросила без задней мысли. Просто стало любопытно — может, я упустила этот момент, отвлеклась?

— Кстати, да! — Петя же прозвучал возмущённо и даже с наездом. Я с удивлением посмотрела на него, он — с вызовом сверлил дядю взглядом. А дядя… Дядя не обращал на нас внимания, теребя свои амулеты и что-то бормоча.

Петя цыкнул, отвернулся и принялся осматривать округу. И чего он не в духе? Ну, помимо того, что у нас дед сбежал, который, вообще-то, должен был стать нашим провожатым. Клубочек вряд ли до самих Кощеев доведёт, там защиты — видимо-не видимо, блюдце просить подсмотреть — дурной тон, а нам не выгодно раньше времени с Кощеями ссориться. Вот дед бы провёл — соблюли бы все правила. А сейчас что делать? Рисковать совсем не хочется, но и слепыми котятами во все углы тыкаться — тоже.

Дилемма.

— Петрушка, осмотримся, — по-деловому бросил отлипший от своих висюлек Алек. — Ты туда, я — туда. Может, не ушёл далеко.

— Я тоже гляну, — Кот выбрался из палатки, сладко зевая. — Развели тут непонятно что. Землетрясенье мне учудила, шальная, — это он мне. — И зря старались, укладывали этого, надо было на земле его оставить — хоть не так жалко потраченных сил.

— Давай без запоздалых нравоучений, — попросила. — Пойдём, вместе поищем.

— Сиди! — хором проговорили все, и Череп проснулся, сверкнув провалами глаз.

— Что такое?

— Дед ушёл, — коротко пояснила ему и, уперев руки в боки, посмотрела на Мининых. Поведение Кота в этом случае меня не сильно возмущало.

— Чего так смотришь? — Петя развёл руками. — Мы буквально пробежимся и вернёмся. С тобой, уж прости, это займёт больше времени. Лучше с завтраком придумай, — мои брови поползли высоко-высоко. — Так, ладно, — он примирительной поднял руки, — пожалуйста, будь добра, сделай завтрак, пока мы поищем деда. Окей?

Тяжело вздохнула.

— И оставите меня одну? — это был последний козырь.

Алек без слов подошёл ко мне, снял с себя пару амулетов: один надел мне на шею, другой — намотал на левую руку как браслет.

— Череп тоже тут. Череп, — Алек повернулся к нему, — ты же частокол? Значит, в случае опасности, защитишь ведьму?

— Так и есть, — Череп кивнул, а я с удивлением на него посмотрела. Об этой функции я не знала.

— Так, прекратили базар разводить, Кощей, поди, уже и к себе вернулся, и картишки раскидал, и в нарды перекинулся.

Сказав это, Кот глянул на меня, словно убеждаясь, что всё со мной в порядке, и побежал в лес. Таким быстрым я своего ленивого товарища ещё не видела.

— Скоро вернёмся, — бросил Алек, и, уже отворачиваясь, слегка хлопнул меня по плечу, как бы поддерживая. С Петей он всегда подобное проворачивал, но со мной… Эх, до чего доводят многочасовые задушевные беседы — единственное развлечение в пути!

Все ушли, делать было нечего — принялась разводить костёр, а точнее — разжигать пень.

— Слушай, а каким образом работает защита? — спросила у Черепа.

— Как частокол, но локально — купол вокруг ведьмы. Вред не пройдёт, остальное — как получится.

— А-а… — протянула.

Присев у пня, скрутила газету и просунула в подпаленные щели, рассыпала сухое горючее. Обернулась на Черепа — он задремал.

Кончики пальцев, нос и уши замёрзли. Не сказать, что здесь, на Кощеевых землях, было прямо так холодной — не ниже пятнадцати градусов, но какая-то сырость, промозглость, мёртвенность, пробирала до костей.

Тело покрылось мурашками. В кончиках пальцев словно скрутились вибрирующие комочки. Подушечки горели — то ли от мороза, то ли от странного внутреннего жара, захватившего только их. Пальцы дрожали, я смотрела на них завороженно, как на что-то инородное, не моё — они будто чадили, двоились, как отражение в окне.

— Гори-гори ясно, гори, не угасай, путников замёрзших чаем угощай, — прошептала неосознанно, словно навязчивую песенку, и пламя — плоское, крестовидное, острое — выбилось из щелей пня, опалив жаром лицо.

Я отскочила, потеряв равновесие и отбив копчик. Глаза щипало, сквозь навернувшиеся слёзы я следила, как оседает взбесившаяся стихия и медленно, с домашним уютом, втискивается между потрескивающей древесиной.

Сглотнула. Перекатившись на колени, подняла набранный заранее чайник и поставила на огонь. Руки подняла чуть выше, согревая ослабевшие, словно из них высосали всю силу, кровь, мышцы и кости, пальцы.