Одноклеточная

– Мам, кормить? У неё же правая рука работает, как я поняла, – поравнявшись с матерью, Наташа сбавила шаг и задумалась. Это что ж получается, после школы придётся за бабкой присматривать?

– Она вся в расстройствах. Плачет. Сама не рада своему положению.

– Да отвезите вы её в больницу, – возмущённым голосом сказала Наташа, представив картину, как она будет кормить старушку кашей и вытирать ей рот. А она сидит и плюётся во все стороны.

Видела Наташа такое, когда сама в больнице лежала вместе с мамой. Палата была огромная, тут тебе и дети, и взрослые – все в кучу. Стариков почему-то селили по углам, наверное, чтобы не мешали никому. В одно время приходили родственники, а в другое – медсёстры, чтобы убрать за пожилыми и ещё раз покормить. Кто-то из них сидел смирно, а кто-то лежал и плевался или вовсе зажимал губы и не давал шанса всунуть в рот ложку с мутным бульоном.

– Не хочет, – поторапливаясь на работу, Анфиса резво перебирала ногами по истоптанной людьми тропинке. – Ты беги домой, а я – на работу. Кашу я уже сварила. Поговоришь с ней, язык-то шевелится, только не всегда понятно, что она там лопочет. Покормишь, если захочет.

Анфиса вышла к дороге, остановилась и ласково посмотрела на опечаленную дочь.

– Не переживай, и не такие на ноги вставали. Выздоровеет бабушка. Она крепкая, хоть и… – замолчала, уставившись в грустные глаза Наташи. После пятисекундной паузы продолжила подбадривать подростка. – Всё будет хорошо, доченька, – погладила по голове. – Ей сейчас наша забота нужна. Терпение и забота. Иди домой, там соседка за ней присматривает, но и у неё тоже свои дела есть. Некрасиво задерживать женщину.

Развернувшись, Анфиса пошла в противоположную сторону, а Наташа опустила голову и нехотя пошлёпала домой – ухаживать за больной бабулей.

– А если она обосрётся? Мне ей жопу вытирать, что ли? Ну уж не-ет, я на это согласие не давала…

Наташа медленно шла по дороге, представляя ясную картину, как бабуля лежит на кровати поверх одеяла, её лицо застыло, будто мёртвое, а правая сторона рта свисает вниз, растягивая бледные губы и оголяя нижние пожелтевшие зубы, стёртые временем и любимыми трубчатыми костями. Правая рука упала с кровати и болтается над полом, скрючившиеся пальцы посинели от холода, а большой живот провалился к позвоночнику, превратившись в яму из дряблой кожи.

– Бр-р, – содрогнулась девочка, представив бабулю отошедшей в мир иной. – Страх божий…

Она подошла к калитке своего дома, нащупала деревянную щеколду и откинула её. Калитка со скрипом и под натиском девичьей силы отворилась, приглашая Наташу войти.

– Лучше бы я на физру пошла, – буркнула она, закрывая за собой «ворота в ад».

Ноги не слушались, не переступали, как только Наташа оказалась на своей территории. Щиколотки отяжелели и не желали сгибаться, сустав как будто застрял, как механизм часов, у которого заржавели шестерёнки. Передвигая свинцовыми ногами, Наталья добралась до крыльца с пятью ступеньками и встала как заворожённая.

– Не хочу-у, – пронеслось в её голове с диким отвращением и брезгливостью. – Почему я?

– Наташенька, – окно кухни открылось, и в проёме появилось улыбчивое лицо соседки. – Ты уже пришла? У меня время поджимает. Ниночку я уже покормила, ты только попить ей дай.

Довольная голова скрылась за занавеской, и Наташа, набрав в лёгкие свежего майского воздуха, поднялась по ступеням вверх.

– Привет, бабуль! – вошла в дом, как обычно раскидала свои вещи: сумку – к порогу, туфли – в полуметре друг от друга и подошвой кверху.

Помощница смылась за секунды, оставив после себя немытую тарелку, где была бабкина каша, и кружку, из которой сама же пила чай… или компот…

– Что? – Наташа прошла в комнату бабули, присела на стул, пустующий у постели болезной, и уставилась в грустные глаза пожилой женщины. – Совсем встать не можешь?

Нина смотрела на внучку с каменным лицом, не пошевелив ни одним мускулом. Хотела поздороваться, но неуправляемый рот и волнение за свою немощность не дали произнести ни звука. Правый уголок губ потянулся книзу, оттягивая щеку назад, и Нина стала похожа на уродливого мужчину из фильма «Человек, который смеётся». До сих пор мурашки от этого кошмарного героя с разрезанным, а после зашитым вкривь и вкось ртом.

– Уф-ф, – вспомнив Гуинплена с ярко выраженным уродством, Наташа отскочила к стене. Её лицо побледнело моментально.

Наконец старушка смогла справиться с рукой и приподнять её над одеялом. Её кривые, пухлые пальцы вытянулись, и рука развернулась к Наташе.

– Чё тебе надо? – с каким же отвращением смотрела внучка на любящую бабулю. – Пить хочешь? – вспомнила слова соседки. – Сейчас принесу.

Набрала кипячёной воды из чайника и сквозь неприязнь и мерзкое состояние души поднесла кружку к неподвижным губам.

– И как тебя поить? – опешила девушка, представив, что бабуля сейчас захлебнётся, если ей налить в рот жидкость. Нина находилась больше в полулежачем состоянии, чем полусидячем.

Немного подумав, Наталья поставила кружку на стул, подхватила бабушку под мышки и потянула наверх, пытаясь её усадить. Бабка не сдвинулась с места ни на миллиметр. Естественно, комплекция ребёнка не совместима с весом толстой женщины.

– Ну, и что мне делать? – покрасневшая от натуги девочка прерывисто дышала и расстёгивала пуговицы платья, чтобы освободиться от жара, пробравшегося под плотную ткань школьной формы. – Может, ты мамку подождёшь? – спросив с надеждой в голосе, Наташа вышла из комнаты и подошла к умывальнику.

Вся запаренная, не понимающая, как обеспечивать уход лежачему больному, она открыла кран, набрала полные ладони прохладной воды и окатила лицо. После ополоснула потную шею, прополоскала рот, сопровождая сие действие звуком «А-а», и вытерлась чистым мягким полотенцем.

– И что теперь? – посмотрела на своё растерянное отражение в небольшое овальное зеркало без рамы и повесила полотенце на железный крючок, пристроенный рядом с зеркалом. – Позвать кого? Так все ж на работе…

Вроде и бабку жалко… но Наташа не подписывалась на эти трудности жизни. Никто её заранее не готовил, не предупреждал, да и надо ли? Вообще-то, бабуля – мать отца, вот пусть он и корячится над её телом, ну, на крайний случай, мама – её невестка, она тоже может поухаживать… Они же взрослые, в конце концов! А Наташа – ещё ребёнок, несмышлёный, слабый, ранимый… Котёнка, видите ли, заводить не разрешают, а немощную бабку подсунули. Нет, с ними однозначно нужно, просто необходимо поговорить серьёзно.

Из комнаты послышалось шипение, чем-то напоминающее отдельные звуки или слоги. Повернув голову набок, девочка прищурила глаза и настроила слух на нужную волну.

– А… ша… а… ша…

– Заговорила, – с сожалением выдохнула внучка и поплелась к с сегодняшнего дня ненавистной полумёртвой старухе. – Что? – облокотилась рукой на косяк и состроила недовольную мину.

Бабуля через силу подняла правую руку и оставила её висеть в воздухе.

– Ну что ещё? – изображая плаксивость, девчушка сгорбилась и приблизилась к постели. – Что, а? – встала ровно посередине, разделив визуально кровать напополам своим телом. – Фу! Что это?

Ощутив ужасно отвратительный, гнилостный запах, сдобренный нотками свежей блевотины, Наталья зажала нос двумя пальцами и выбежала на крыльцо.

– Да пошли вы все! – проговорила вполголоса, хватая ртом насыщенный, свежий воздух и избавляясь от приступа тошноты. – Я не обязана! Это не мои проблемы! – непрошенные слёзы покатились из глаз давящейся рвотными позывами девочки. – Сами за ней говно разгребайте, а я и пальцем не пошевелю…

Отдышавшись и вытерев слёзы отчаяния, Наташа села на верхнюю ступень, сунула руки под мышки и устремила свой безразличный взор вдаль, туда, где засаженная картофелем усадьба соприкасается с соседским высоким забором Володьки Калинина. Сегодняшнее утро расколотило более-менее хорошее настроение на мелкие прозрачные стекляшки, не оставив приятного впечатления.