Одноклеточная

– Ну вы и сволочи, – вытер ребром ладони красные ручейки под носом, – не брат ты мне больше, – направился к умывальнику, чтобы умыть лицо. Открыл кран и с ненавистью в глазах посмотрел на жену. – Змея, ну ты и змея Анфиска.

– Да вы совсем, что ли? – потирая отбитые пальцы на правой руке, Игорь пересел на лавку. – Она-то тут причём? Не ей писалось, а Машке Шубиной.

– Как Машке? – удивилась Нина. – Зачем Машке?

– Можешь врать, сколько влезет, – Федя уже никому не верил. Ополаскивая болезненный нос, распухшие губы, набирал в рот воды и сплёвывал. – Но прикрыть Анфискины гулянки не получится.

Анфиса стояла рядом с мужем и хлопала ресницами. Ей точно никто из местных писем не писал, тем более, брат Феди.

– Машке это письмо предназначалось, – Игорь стоял на своём. – Мы с ней встречались, так-то.

– Да как ты мог встречаться, она же замужем уже была? – матери не верилось, что Маша, местная скромница, в тайне от мужа имела любовь на стороне.

– Да вы много не знаете, – суставы ломило, и Игорь не переставал растирать правую кисть. – А письмо я Анфисе оставил, в комнате на подушке, когда в дорогу собирался.

– Ой, я вспомнила, – прошептала Анфиса, – ты же просил передать ей… – поймав на себе пристальные взгляды мужа и свекрови, сразу замолчала.

– Э-эх, – покачала головой разочарованная Нина, – сводница. Тьфу.

Надежды на разлуку сына с невесткой рухнули в одночасье. Расстроившись, Нина медленно поднялась с лавки, махнула на всех рукой и потопала вразвалочку на улицу. Ну что за день такой? Ни тебе новости хорошей, ни душевного удовлетворения. А планов-то, планов за последние полчаса успела настроить! Видимо, придётся ещё пятнадцать лет терпеть мерзкую невестку. Да на неё взглянешь – плакать хочется! Серая вся, лицо какое-то задумчивое, ни поговорить, ни слова ласкового…

– Жить с ней – одна тоска, – Нина вышла на крыльцо, покряхтывая спустилась, подошла к огороду и позвала внучку. – Наташка! Подь сюда, поговорить с тобой хочу.

Наталья подошла к бабуле, протянувшей руки, и крепко обняла, демонстративно шмыгнув носом.

– Я так тебя люблю, бабушка, – уткнулась лицом в её плечо. – Они поругались, да? – полюбопытствовала о родителях.

– Наташ, вот скажи мне. Кто для тебе дороже всех на свете? – ласково спросила Нина. – Кого ты любишь больше всех?

– Вас, – вздрогнула девочка, уставившись на бабушку. Вопрос застал её врасплох.

– Кого «вас»? Скажи конкретнее, – Нина улыбнулась, и, чтобы добиться нужного ответа, поцеловала внучку в лоб.

– Тебя, – вполголоса произнесла растерянная Наташа, вглядываясь в хитрые глаза бабушки.

– Ты ж моя девочка! – восторженно воскликнула Нина и ещё сильнее сжала в объятиях драгоценное дитя. – Я так и знала! Ты – мой котёнок, золотце моё, счастье ты моё!

Слёзы потекли из глаз ранимой бабушки. Наташа не смогла удержаться и заплакала вместе с ней.

– А мамку, мамку свою ты любишь? – Нина подходила к главному вопросу осторожно, издалека.

– И мамку, – захлюпала носом растроганная внучка.

– А папку?

– И его тоже.

– А кого больше, мамку или папку?

Наташа нахмурила брови.

– Не знаю, – плакать расхотелось моментально. Сердце девочки предчувствовало, что-то здесь не так. – А что? Зачем ты спрашиваешь?

– Мамка твоя Федю не любит, – выдала Нина без зазрения совести. – А он с ней мучается. Уже пятнадцать лет мучается и не знает, как поступить.

– Они хотят развестись? – сообразила девочка и заплакала ещё громче.

– Хотят, но не могут.

– Почему?

– Из-за тебя, девочка моя, из-за тебя.

– А что я такого сделала? – рёв поднялся на весь двор.

– Жалеют они тебя, вот поэтому и не расходятся. А вот ты мне скажи, скажи, Наташенька, – Нина взялась за мокрый подбородок Натальи и приподняла голову, чтобы видеть её глаза. – С кем тебе будет лучше, с папой или с мамой?

– Не знаю-у! – допекла бабуля внученьку, ужалила в детскую душу.

– А со мной? Со мной тебе, как будет?

– С тобой? – Наташа перестала убиваться. Всхлипнула два раза и ответила с улыбкой. – С тобой мне всегда хорошо.

– Ну вот и славненько, вот и договорились.

Дверь дома распахнулась настежь, благодаря сильному толчку ногой, и на крыльце появился Фёдор. Уже не такой нервный, но задумчивый. Наталья повернула голову, думая, что на улицу вышла мама, но, увидев ужасный вид отца, застыла на месте.

– Во-от, видишь, до чего мамка твоя отца довела? – зашептала Нина. – Из-за её прихоти два брата подрались.

Переведя напуганный взгляд с папы на бабушку, Наташа вздрогнула. Отца избили… Нос набок, губы распухли, на нижней губе трещина, под глазами синяки. Ужас какой, ему же больно!

– Папа! Папочка! – жалость к побитому отцу вывернуло детскую душу наизнанку. Наталья бросилась бежать на крыльцо, пожалеть любимого папочку.

Позади Фёдора показалось зарёванное лицо матери. Устремив на неё озлобленный взор, Наташа сжала губы и нервно засопела.

Стоя по стойке смирно, Фёдор смотрел изумлёнными глазами на мать. Его душа оттаяла от крепких объятий Наташи. В последний раз она обнимала папу в семилетнем возрасте в Новогоднюю ночь, когда он нёс её сонную в постель. Лицо Феди расплылось в улыбке.

– Не плачь, – погладил девочку по спине, – всё хорошо. Повздорили, и будет.

– Папочка, – расстроенная Наташа захлёбывалась слезами, – прости меня! Я больше никогда тебя не подведу!

– Ну что ты, что ты, девочка моя, ты ни в чём не виновата.

Глядя на умилительную сцену, Нина полностью приняла тот факт, что одержала победу над сыном и внучкой. Ну, держись, Анфиска, твоё время кончилось, по краю лезвия ходишь. Нагулялась и хватит.

«Не позволю моего Федьку за дурака держать, – пронеслось в голове ехидной женщины. – Сегодня-завтра подаст на развод. Хватит нас дурить и позорить на всю округу. Правильно Верка сказывала: в тихом омуте черти водятся».

Ох уж эта Верка – продавщица местная. И всё-то ей дело есть до каждого. Всюду лезет, всё обо всех знает. Сто́ит только увидеть кого-то поздно вечером (рано утром) или в деревне, или в городе – слухи о чужой репутации мигом разлетаются среди её любопытного окружения. Вот и Анфиса попала под раздачу, так, невзначай. Съездила в городскую клинику да по местному рынку прогулялась в компании случайно встретившегося Бориса, который когда-то ухаживал за ней. И надо ж было этой Вере на рынке появится? Совпадение. К мило беседующей паре подходить она не стала, но, уставившись со стороны, сделала кое-какие выводы, мол, если улыбаются друг дружке и ходят в одиночестве – значит, любовь у них.

– А то как же? – Вера распиналась перед Ниной в пустом магазине, выдавая ей сдачу. – Он без жёнки, и эта без Федьки. Идут между рядками, медленно так, не спеша. Он ей что-то рассказывает, а она улыбается и в глаза ему заглядывает.

– А ты? – недовольно спросила Нина, укладывая в сумку свежий хлеб.

– А что я? Иду себе сзади и думаю, ни стыда ни совести. У него ж жёнка в родильном, а он на свиданки бегает.

– Да ты что? – Нина обомлела от такой новости. – Ой, какое бесстыдство. А потом что? Обнимались, не?

– Откуда мне знать? Я за товаром приезжала. Покуда время было, сбегала на рынок, а тут – они… Ой, Антиповна, я б на твоём месте Федьке доложилась! Это ж какую чёрную душонку надо иметь, чтобы честного мужика перед людя́ми позорить?

– Да не поверит он. Ты думаешь, я не старалась глаза ему открыть? Не верит матери, и всё тут.

– Видать, она ему подмешала чтой-то, раз уж расставаться не желает, – всезнающая продавщица высыпала звонкую сдачу в блюдце.

– Да ну-у, – возмутилась Нина, забирая монетки. – По ней и не скажешь, что она способна на такое.

– Нин, вот ты меня удивляешь, ей-богу! – вспылила Вера. – Я тебе говорю об измене, а ты о каком-то привороте сомневаешься!

– Ох, Верочка, я уже и не знаю, во что верить, – пригорюнилась Нина, положив кошелёк в сумку поверх душистого хлеба. – Вроде тихая она была, слова поперёк не скажет, а потом как чёрт из табакерки – раз! И выскочила сущность бесовская. Смотрит исподлобья, вся какая-то себе на уме. Корову подоит, придёт в дом и молча цедит в банку. Ужин готовит и молчит, молчит. Мне иногда боязно с ней говорить. Федя тоже другим стал. Задумчивый. Грустный, что ли… Ох, Верочка, попортила эта девка моего Феденьки жизнь.