Страница 4 из 15
— Мудак, — беззлобно ухмыляется друг, качнув головой. — Так и чуяла моя жопа подвох.
Ну, ну. Вангующий по анусам.
— В таком случае, братан, тебе не в хоккеисты надо было идти, а в проктологи, — по скептическому выражению лица друга, понимаю что был отомщен за «мудака» и не сдерживаю довольной ухмылки. — Если быть до конца честным, этого я и опасался. Итак вокруг клуба много шумихи, — уже куда более серьёзно, продолжил я. — Да и не прельщает, вместо тебя капитанить. Наших то я могу построить, но каждый раз когда в начале матча, приходится жать руку кэпу соперников, не понимаю, как у тебя ещё не появлялось желание двинуть ему в морду. Так ещё и следующий матч с «Витязем», а ты знаешь какое у меня отношение к Соколу.
Бравый капитан «Витязя», Алексей Соколов, ещё каких-то четыре года назад, был человеком, которого я даже не думая, мог назвать своим братом. Братом, к которому упорхнула моя невеста, спустя жалкие два дня, после того как меня поломали. Братом, которого у меня не стало в тот же день. А через полгода, когда мой собранный, едва ли не по крупицам, голеностоп пришёл в норму, я снёс ему лицу и продолжал наносить удары, пока тот не отключился.
Возможно, в этом мире все же существует такое знамение, именуемое кармой, ибо моя несостоявшаяся невеста, все же осталась у разбитого корыта, когда он так же ушёл от неё к другой девице.
— О, поверь, это самое безобидное желание, которое у меня на уме в эти моменты.
тремя часами ранее...
Первым, слышу звук падения мобильного телефона, а потом чей-то шумный выдох, словно сквозь плотно стиснутые зубы. Желание извиниться перед бедолагой, которого мне посчастливилось припечатать тяжёлой, металлической дверью деканата, пропадает одновременно с появлением резкой головной боли и женским криком:
— Мать твою, да что за день-то такой?!
Неприятно морщусь, когда вслед за беспощадной головной болью похмелья, которая накрывала ещё с самого утра, накатываяет новая пульсация в висках.
Пытаюсь понять, с какой стороны доносится это противное бурчание и замечаю миниатюрную девушку, которая практически сидит передо мной на коленях.
В голове вихрем проносятся картинки предыдущей бурной ночи. Подмечаю, что этой девчонке наверняка бы понадобилась подушка, или даже несколько, чтобы быть одного уровня.
Закатываю глаза и ухмыляюсь самому себе.
Замер как дурак и сравниваю двух баб.
— ... мог бы извиниться, придурок! — девушка на миг отрывается от попыток собрать какие-то листы, один из которых приземлился чётко на мой кроссовок. Поднимает голову и морщится, словно у самой мигрень. Рядом, в перевернутом состоянии, лежит изумрудная папка-скоросшиватель.
Точно.
Ей же наверняка не хило досталось после того, как поцеловалась с дверью. Хочу было и правда извиниться перед девушкой. Замечаю, что личико у неё вполне себе миловидное, когда доносится слова, которое к чертям собачьим сносит все мои «стоп-краны»:
—... не будь ублюдком, ногу подними!
Меня накрывает, не замечаю как ладони со все ещё сбитыми костяшками, сжимаются в кулаки. А девчонка на меня больно странно поглядывает, не решаясь смотреть в глаза.
Правильно делает, ибо ничего хорошего, сейчас, она в них точно не увидит.
— Реже подпирай двери и потом не придётся никого просить извинится, — одному богу известно, как у меня получилось подобрать правильные слова, а не разразиться благим матом. Вернее, вовсе не благим.
Целенаправленно сбрасываю ногой листок, стандартного формата А4, и тут же на него наступаю, оставляя ярко выраженный, песчаный след от кроссовка.
Титульный лист, какая ирония.
— Вот теперь да, из ве ни, — с удовольствием протягиваю последнее слово.
Девчонка начинает закипать, сминая тот самый лист бумаги и, поднявшись во весь рост, который, по моему определению, возводит её на один уровень с хоббитами, вручает мне в его руки.
На автомате беру этот пыльный комок, а бровь так и дёргается в верх. Всегда ненавидел эту особенность организма, когда тебе что-то протягивают — бери.
— Урну сам найдёшь, псих, — говорит так, что я на секунду подвисаю от мелодичности голоса, от чего-то ставшего абсолютно спокойным.
Бровь поднимается ещё выше, когда мимо меня, с оглушительным хлопком дверью, проносится этот миниатюрный ураган, бурчащий что-то под нос про ретроградный Меркурий.
Больная.
Однозначно, больная.
То едва не кричит, то ледяное спокойствие, затем снова взрыв.
Сам не могу понять, от чего на лице расползается придурковатая улыбка. Даже злость на девицу отступает куда-то на второй план, когда смотрю на комок бумаги и исправно несу его к урне. Не знаю, что мной движет, когда решаю прежде, чем выбросить макулатуру, развернуть листок и узнать её имя.
"Вероника Рафанова. 3-й курс. Юридический факультет. Специализация: Таможенное право."
— Больная ты, Рафанова. Хоть и задница что надо.
***