Спой для меня

Сколько раз я это слышал? Признания, клятвы, мольбы остаться. Ни разу не трогало за живое.

А сейчас, стоило только нежной розе произнести эти слова, душа сжалась, как брошенный щенок под лютым ветром от январских морозов.

Подхожу к ней так, чтобы чувствовать напряженное дыхание на своей коже, руки тянутся к ее подбородку, чтоб заставить смотреть в глаза, чтобы прочувствовать дрожь ее тела, чтобы раствориться в свете прозрачного и ясного взгляда. Осторожно притрагиваюсь к ее губам и чувствую, как пьянею с первого прикосновения, как тяжелеет плоть под штанами и как в голове набатом чеканят острые мысли о близости с непорочным и родным человеком.

Малинова охотно отзывается на поцелуй, все еще робко, будто спугнуть боится, но уже гораздо увереннее, чем предыдущие разы. Дрожащие пальцы юной любовницы скользят самыми кончиками по обнаженному торсу, оставляя под кожей огненные пульсации.

В этих прикосновениях хочется жить.

Опускаю хрупкое тело на постель и нависаю сверху, всего мгновение медлю, осматривая взволнованное раскрасневшееся лицо Вики и вновь целую пухлые живые губки, жадно вырываю с них мучительный стон. Сегодня я покажу ей, каким бываю нежным, каким ярким может быть наслаждение, каким томительным и острым.

Уверенно распахиваю полы халатика и стягиваю вниз белые трусики, откидывая их на пол, как бесполезную вещицу. Целую шею, грудь, живот, задыхаюсь от естественного аромата тела, пальцы смело скользят ей по ребрам, и красотка несмело смеется, как от приступа щекотки. Губы опускаются ниже, по гладкому лобку, и, наконец, язык с напором нажимает на потемневший от возбуждения клитор. Малинова взрывается в приступе стона, пальцы зарываются в моих волосах, стараясь убрать мои жадные губы с пульсирующей горошины, но я с большей страстью откровенно целую ее. Неопытное тело выгибается дугой, стон разрывает тишину, глубокий вздох, новый стон. Снова и снова. Падает на кровать, изгибается, сходит с ума. А я продолжаю ласкать, посасывать, выуживать наслаждение и наслаждаться в ответ.

— Герман! О, боже, да! — кричит нелепо, смелее нажимая ладонями на мою голову, опасаясь, что я остановлюсь, не дам ей вспыхнуть, получить желаемую разрядку, молнию в глазах.

Но я не собираюсь останавливаться. Языком зарываюсь в складки, выписывая красивые узоры, задеваю каждую эрогенную точку и тону в ее глубоком горячем дыхании, переходящем на крик. Она взрывается, тело сильно трясется в приступе удушающего оргазма, маленькими ручками старается отодвинуть меня. И спустя пару секунд я поддаюсь, наблюдаю со стороны за ее изгибающимся телом, бьющимся в экстазе. Не даю остыть, резко стягиваю домашние штаны и проникаю в глубину пульсирующей плоти, заполняя ее без остатка. Она узкая и мокрая, то, что надо!

Целую горячие губы, пожирая громкие стоны. Вика толкает бедра навстречу моим движениям, царапает мою спину ногтями до крови, неосознанно причиняет жгучую и резкую боль, не может сдержаться, остановиться, кричит и тонет в эмоциях.

И я двигаюсь в ней в уверенном ритме, сливаясь в одно целое, покоряя недоступный цветок. Она раскрывается передо мной, как на ладони, в глазах горячая похоть и первобытные секретные инстинкты, которые ломятся наружу, разрывая и убивая сознание. Я чувствую скорую разрядку, ускоряю движения, наши смелые стоны сливаются воедино, бросая вызов тишине огромного дома. Нас определенно услышат, и пусть! Пусть завидуют этому необузданному огню, который бывает только между влюбленными до одури, до сумасшествия. Пусть!

Сегодня она моя, только моя, и я никогда не поделюсь этим ангелом с другими. Привяжу ее к себе, стану ее одержимостью, ее глотком воздуха, ее волшебником, исполняющим глубинные мечты и страстные желания.

Малинова извивается подо мной, ищет губами моих ласк, жадно накрывает мой рот и толкает язык внутрь, громко дышит, прогибается. И мы одновременно доходим до пика, бурно и громко кончаем, переходим черту безумия.

Я не спешу выходить из нее, терзая губы поцелуями. Стараюсь перевести дыхание, но ее дрожащее от удовольствия тело вновь и вновь меня заводит, сбивает пустые попытки прийти в себя.

5.5

И телом, и душой:

Вика

Проснуться в объятиях мужчины — новое и на удивление приятное чувство.

Амурский обнимал меня и крепко прижимал к себе, а я задыхалась от его пьянящей близости снова. Рассматривала его лицо на расстоянии десяти сантиметров, слушала мелодичное посапывание.

Подумать только, такая, как я, считай оборванка с улицы, которая никогда даже не мечтала жить в золоте и довольствовалась ванильными мечтами о собственной однушке, попала в постель к миллиардеру. И, самое страшное, я испытывала к Герману нежные и теплые чувства, а еще… ревностную боль.

Эту боль причиняли мысли о прошлом Амурского, представление женщин, с которыми он спал до меня, навязчивое ощущение, что я лишь платоническое удовольствие, но никак не желанная и любимая. Я отгоняла от себя эти серые и грустные домыслы, но они, как злобный порыв сквозняка, закрадывались в голову все чаще и чаще.

Я хотела, чтобы каждый миллиметр души Германа принадлежал только мне. Чтобы весь он являлся лишь моим. Чтобы его прошлое стерлось, вместе с фотографиями на просторах интернета, где он на яхтах, в теплых странах, в барах, и с ним рядом обязательно красивая кукла, типа Валесовой Оксаны.

Сегодня с упоением поняла, что спала дольше, чем обычно, и стрелки часов уже подкрадывались к полудню, когда я выбралась из объятий спящего Амурского и шмыгнула на кухню, портить настроение повару французу своим присутствием. Рафаэль, как ни странно, сегодня принял мой порыв готовить вместо него, как должное, и я наслаждением принялась месить тесто для шоколадных блинчиков и запекать на сковороде банан.

В комнату я вернулась вместе с сервировочным столиком на колесиках (его мне помог везти Рафаэль), и Герман проснулся от дурманящего запаха свежего сваренного кофе, распространившемуся по всему огромному дому. Он забавно щурил глаза, прикрываясь руками от солнечных лучей, и издевался над моим нутром своей дьявольской чертовски привлекательной улыбкой. Ну что, Герман, у меня получилось отблагодарить тебя за оплату обучения?

Я молча придвинула столик к кровати, и Герман приподнялся на локтях, все так же щурился и рассматривал завтрак.

— Сама приготовила? Или французу заплатила, чтоб помог? — Амурский весело усмехнулся, окидывая меня взглядом.

— Сама, — не без гордости ответила я.

Я забралась на постель с ногами и поджала к себе колени, обняв их руками. Следующие минут десять я с упоением наблюдала, как миллиардер жадно поедает мои блинчики с бананом и корицей, запивая все это кофе — мне нравилось просто за ним наблюдать и наслаждаться его реакциями.

— Наверно, повара нам все же лучше уволить, на его место встанешь ты, — с нескрываемым удовольствием на лице, выговорил Герман, пережевывая пищу.

Я вновь залилась розовым румянцем, ни чуть не переживая за судьбу повара.

— Какие планы на сегодня? — Амурский улегся рядом со мной, и его рука осторожно скользнула по моей ноге от щиколотки к колену, заставляя тело моментально среагировать на его прикосновения.

— Репетиция в театре в шесть вечера. Потом свободна.

— Во сколько заканчивается репетиция? — миллиардер вскинул бровь, вызывая мою улыбку.

— В восемь.

— Ты пойдешь со мной в ресторан? — от его слов я невольно втягиваю шею, вспоминая нашу первую встречу в «Дежавю». Мне непреодолимо хочется спрятаться, отвернуться, укрыться одеялом. Амурский моментально улавливает мое смятение и смотрит вопросительно.

— Я не люблю рестораны. Разве ты не понял это в прошлый раз? Мне было жутко некомфортно! А эти устрицы… — я поморщила нос, вызвав усмешку мужчины напротив.

— Хорошо, что ты любишь? — я смотрю на него с непониманием, поэтому он продолжает: — Я просто стараюсь понять тебя. У меня еще не было таких женщин.

— Каких? — сама пугаюсь своей внезапности и снова ежусь, как от озноба.