Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 106

– О чем это вы, подполковник? – от тяжелого предчувствия сжалось сердце. С момента появления здесь этого типа чувствовал скрытую тревогу.

– Я преемник генерала Ухтомского. Помните такого?

– Ухтомского? – Как он мог забыть о страшном человеке, знающем всю подноготную его жизни? Это по его приказу к нему явился писатель Субботин, шантажируя тем, что он скрыл в автобиографии. А главное, он знал о валютных делах его юности; и, самое страшное, – о методах и технологии «спасения» им, Гороховским, металлургических заводов. Словом, данных Ухтомского вполне хватило бы на десятилетнее заключение. – Допустим, я помню генерала, – попробовал прощупать кагэбешника Гороховский, узнать, что у него за душой. Вдруг Ухтомский не передал преемнику досье на него.

– Не будьте наивным, Григорий Григорьевич! – укоризненно качнул головой подполковник. – Нам все известно, все! Даже больше, чем вы можете предположить.

– Например?

– Пожалуйста. Самый свежий пример: вы нашли подход к человеку, занимающемуся созданием различных средств воздействия на человека. Как вам это удалось? Признаюсь, наши люди следят за каждым вашим шагом, нет, нет, не с целью дискредитации, с целью охраны.

– Что вы говорите? Какая трогательная забота? – съязвил Гороховский. – Хочется спросить, почему вы и ваши люди, обладающие гораздо большими возможностями, сами не подступили к этому тайному профессору?

– Вопрос на засыпку! – позволил себе чуточку расслабиться Гринько. – Дело в том, что мы работаем не только на свою фирму. Вас, кажется, предупреждали об этом?

– Было такое дело, – согласился Гороховский. Оказывается, его постоянно, но незримо держали мертвой хваткой люди из некой сверхмогущественнейшей организации. По его разумению, это были «спецслужбы из тумана», так называли специалисты органы, о которых знают лишь избранные. Агенты этой организации, ее мощь и влияние на руководство страны были несравненно больше, чем у пресловутого засекреченного ГРУ.

– А вы не возьмете откупного? – неожиданно предложил Гороховский. Мысль пришла неожиданно и показалась вполне уместной.

– Мы покупаем не тело, а душу! – отшутился Гринько. – Не стоит торговаться, нам предстоит работать вместе.

– Конкретно, что вам угодно?

– Мы же договаривались, – укорил Гринько, – суперсекреты делить на две равные части в обмен на наше молчание, не считая, что мы по-прежнему будем служить вам ангелами-хранителями. Кстати, как называется новый метод воздействия на людей?

– Спецаэрозоль.

– Договоримся так: вы снимете копии с полученных материалов. Одну отдаете нам, под соответствующую расписку. И мы оставляем вас. Делайте с профессором все, что хотите.

– Можно пойти по более рациональному пути: сообща вывезти профессора из мафиозной лаборатории, внедрить его в наши сферы, предоставить тайную квартиру, охрана у вас надежная. Каждый из нас будет пользоваться аэрозолью и прочими деликатными штучками по своему усмотрению.

– Мысль. А профессор? Не взбрыкнет ли?

– Мы сообща создадим ему полный комфорт, лучшие условия для работы.

– Хорошо. – Подполковник потер лоб. – Я доложу своему руководству о вашей идее. Рад был познакомиться!..

– Подождите, подполковник, могу я задать вопрос?

– С удовольствием отвечу.

– Что с генералом Ухтомским?

– Люди, Григорий Григорьевич, имеют обыкновение иногда умирать.



– Да, но… – Гороховского это известие поразило. Опять пошел густой туман.

– Мы с вами работаем не в цветочной оранжерее! – Гринько ясно давал понять, с Генералом произошло нечто страшное. – Еще вопросы?

– В каких пределах мы можем сотрудничать с вашей организацией? Я не имею в виду КГБ.

– Предела нет. Вы умный человек, Григорий Григорьевич, не можете не предвидеть, какие события грядут, а когда рушатся небеса, лучше держаться друг друга. Помните, в Библии: «Кроткий отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость».

– Словом, я всюду буду чувствовать вашу тяжелую руку?

– Несомненно. Еще Вильям Блейк писал о нас: «Но вижу я, поднялся змей меж двух колонн ее витых. И двери тяжестью своей сорвал он с петель золотых».

– Что ж, мы прекрасно поняли друг друга. – Гороховский встал. – До встречи!..

Алексей Русич и нынешний начальник ОТК Пантюхин распрощались довольно мирно. Пантюхин давно тяготился высокой должностью, извлекая из нее малую выгоду – регулярно принимал бутылки от бракоделов. Не раз клял в душе Петра Кирыча: «На кой ляд подвел его под монастырь?» Пантюхин то и дело попадал впросак, не подозревая, что его заместитель, молодой карьерист Губин, нарочно «подставлял» начальника, пропуская партии бракованной продукции, акты-то были загодя подписаны Пантюхиным.

На прощание Пантюхин извлек из сейфа бутылку армянского коньяка, наполнил две жестяные кружки.

– Давай хлестанем за то, чтобы я никогда в жизни больше таким дерьмом, как ОТК, не занимался! – И, не дожидаясь Русича, стал жадно пить обжигающую жидкость. Закусив бананом, пояснил деловито: «Коньяк, брат, огурцами не заедают».

Свою кружку Русич отодвинул.

– Эх, зима-лето, зима-лето – и срока нету! – почти пропел Пантюхин. – Кончилась катушечка. – Сощурил и без того заплывшие глаза. – Поставь свечку святому человеку Кирычу.

– Ему-то за что? – удивился Русич.

– Свечку ему поставь. – Пантюхин склонился к плечу Русича, обдав его крепчайшим спиртным запахом. – Под секретом скажу, по-дружески, по-корешански. Было у шефа желание сгноить тебя в зоне. Сам знаешь, это просто делается: тебя задирают, ты отвечаешь и… новый срок.

– Понимаю, не дурак. И свечку поставлю, – загадочно заулыбался Русич. Едва не сорвалась с губ фраза о том, что поставит не одну свечку: за упокой души Щелочихина.

– Я, кореш, маленький человек, фраерок в большой колоде, шестерка, а более тебе знать не следует. Есть у «воров в законе» так называемый «общак» – касса взаимопомощи, она завсегда подсобит. Устроят меня на хлебную должностишку, а тут… едва не пропал со скуки… промеры, контроль, акты, партии брака. Пантюхин чужую волю выполнял. – С удовольствием сказал о себе в третьем лице. – А тебе ОТК по душе, вот и кантуйся. Покедова! – Пантюхин встал, оглядел тесный кабинетик. – Вроде ничего не забыл, окромя пустопорожней винной посуды, уборщица нехай сдаст. Покедова, правдолюб. И на будущее раскинь мозгой, как проживать далее. – Надвинул кепку на лоб.

– Погоди, Пантюха, останься на минутку, – Русич придержал его за полу пиджака. – Сядь. – Ему так много нужно было выяснить у этого типа, который, без сомнения, является особо доверенным лицом у нынешнего первого секретаря обкома партии Петра Кирыча Щелочихина. Неужто и поныне «губернатор» продолжает использовать в своих тайных делишках этого субъекта? Русич готов был положить голову на спор: за этим неравным «браком» кроется нечто страшное, далеко уходящее в прошлое, от которого ни тому, ни другому не откреститься вовек. А рука у Кирыча поистине длинная и, как говорят, «мохнатая», если власть его дотянулась аж до воркутинской «девятки», заставила пересмотреть его дело. «Эх, был бы я независимым сыщиком, – подумал Русич, – копнул бы этого вождя. Уверен, вынырнуло бы такое…»

– Ну, что еще выдашь на-гора, правдолюб? – остановился у дверей Пантюхин. – Может, в морду дать хочешь на прощание, а?

– Не говори глупостей, – отмахнулся Русич, поманил Пантюхина. – Негоже как-то получается, ты выпил за мое возвращение, за свой уход, а я даже не успел пригубить. – Он взял кружку Пантюхина, разлил коньяк на две порции, придвинул недавнему хозяину кабинета. – Не пропадать же «солнечному напитку».

– Христиане, я слыхал, впрямь так не поступают! – с удовольствием согласился Пантюхин, возвратился на свое место, машинально смахнул с табуретки воображаемую пыль. – А за что выпьем? Без тоста не принимает душа.

– Ладно. Грузин Шалико не ночевал дома. На следующее утро жена Шалико получает двести телеграмм: «Шалико ночевал у меня». Так выпьем за мужскую дружбу!