Страница 24 из 106
Русич осмотрелся, куда бы выйти из толпы, но не тут-то было. Изуверившиеся во всем люди выплескивали свой гнев на кого попало. Бились, как обреченные гладиаторы, до тех пор, пока не завыли милицейские сирены. Алексей повернул голову и… потерял сознание – тяжелый удар обрушился на его затылок. Стало тихо и темно. Русич не видел ни милиции, ни Пантюхина, ни боевика, который ударил его металлической трубой.
Очнулся в больничной палате. Превозмогая боль в голове, попытался вспомнить, что с ним произошло?
Потом снова тьма поглотила его. Исчезла белая палата, занавески на окнах. Однако, как показалось Алексею, через мгновение сознание вернулось. И даже стало чуточку легче дышать. И тут в палату заглянула миловидная медсестра.
– Вы большая умница! – заботливо поправила одеяло, взбила подушку. – Как здорово, что вы наконец-то пришли в себя, а то…
– Я умирал?
– Нет, но врачи и ваши многочисленные друзья очень волновались.
«О чем это она? – Голова шла кругом. – Откуда друзья? Кроме мамы Зины, Толи Булатова, пожалуй, больше и нет никого. А если в дело вновь вмешался всемогущий Петр Кирыч? Я ведь для чего-то ему надобен?» – Русич закрыл глаза, стараясь ни о чем больше не думать. Однако против его желания перед мысленным взором вновь и вновь всплывали отрывочные картины митинга.
Снова неслышно приотворилась дверь, и в нее бочком, с явной опаской проскользнула медсестра. В руках она держала шприц с приподнятой вверх острой иглой. Мило улыбнулась, будто старому знакомому сказала:
– Чуточку потерпите, Алексей Александрович. Я сделаю обезболивающий укол!
– Умертвить меня хотите? – слабо пошутил Русич. – Валяйте, мне теперь все едино.
– А вы, однако, шутник! – медсестра покраснела.
Сколько Русич спал, неизвестно. Очнулся уже под утро. Блеклые тени робко пробирались в полузатемненную палату… Заслышал легкие шаги в коридоре. И заволновался, томимый предчувствием. Почему? Мало ли сколько людей ходит по больничному коридору. Но эти шаги были явно предназначены ему, звучали необыкновенной райской музыкой. Русич криво усмехнулся: «Видимо, поднимается температура, начинаю бредить». Однако шаги приближались. Отворилась дверь палаты. И на пороге, решительно отстранив медсестру, появилась женщина-фея. По палате разлился тончайший аромат духов. Русич очень удивился, чувствуя, как румянец заливает щеки.
– К вам можно, товарищ больной? – пропела фея удивительно знакомым голосом.
Алексей ничего не ответил, боясь, что спугнет прекрасное видение. Но… фея решительно прошла в палату, скинула с плеч халат. И он узнал ее. Перед ним была Нина Александровна Жигульская.
Когда они остались вдвоем, Нина осторожно наклонилась, поцеловала Русича прямо в губы.
– Ну, бедолага, привет! Не представляешь, как я рада тебя видеть живым.
– Милая Нина! Спасибо!
– За что?
– За то, что вспомнила про маленького человечка.
– Ты не обиделся, что я так поздно появилась?
– Да какое я имею право обижаться? – Алексей не поверил своим ушам: Нина-умница, предмет его тайных воздыханий, директор завода, оправдывается перед ним, как жена перед любимым мужем.
– Что тебе завтра принести? – заботливо спросила Нина Александровна.
– Еще один братский поцелуй.
– Почему именно братский? Хотя понимаю, ты и раньше-то был незарегистрированным баптистом, а теперь… – Она легко встала, открыла прикроватную тумбочку – пусто. – Понятно, позабыт, позаброшен. А тебе нужно хорошее питание. Я обо всем позабочусь. И не возражай. Скажи лучше, Алексей Русич, ты после освобождения встречался с Петром Кирычем?
– Случалось. Произошло странное совпадение. Я сидел в камере предварительного заключения, а он с генералом Ачкасовым прибыл инспектировать милицию и…
– В этом мире, где обитаем мы с тобой, случайностей не бывает, запомни, глупыш. Все закономерно. Встреча в милиции устроена ради тебя. Кстати, как твое досрочное освобождение? Разве Петр Кирыч тебе об этом не говорил?
– Намекал. Довольно прозрачно, но я подумал…
– Не продолжай. И еще. Разве Петр Кирыч не посоветовал немедленно явиться на «Пневматику», ко мне?
– Приказал.
– Почему не пришел? Пора браться за ум, налаживать работу ОТК в новых условиях.
– Вот чуток подштопают меня и, честное слово, приду. Соскучился по настоящему делу. – Русич, изломанный тюремными порядками, отвыкший пугаться начальства и авторитетов преступного мира, почему-то робел перед Ниной Александровной. – Ты, пожалуйста, не обижайся на меня, дорогой товарищ директор.
– Мы новейшее измерительное оборудование получили из Австрии. А ты, говорят, коробейником заделался, газетки продаешь. Стыд и позор.
– Власть имущие прибили, – Русич старался не смотреть ей в глаза. – Вот я и подумал, кому нужен освобожденный из мест заключения хозяйственник, осужденный за хищение соцсобственности? В отделе кадров бы не пропустили. – Алексею вновь стало жалко самого себя, едва не заплакал.
– Не помню, рассказывала я тебе или нет, – Нина склонилась к его лицу, – я тоже в свое время прошла лагерную школу, чалилась, как тогда говорили, за милую душу. И, как видишь, не сломалась. Даже совсем наоборот. Мне помог человек, не ангел, и я тебя поставлю на ноги. Долг платежом красен. – Нина Александровна взглянула на свои золотые часики, рубанула воздух ребром ладони. – Ну, мне пора! Поправляйся. А завтра… Завтра за тобой приедут.
– Из КПЗ?
– Из нашей заводской больницы. Там под моим недремлющим оком тебя быстрее поставят на ноги. Да и я всегда буду рядом. Такими Русичами нужно дорожить, иначе просчитаемся, пойдем по миру. Вопросы есть?
– Дай твою руку поцеловать!
– Как мало тебе нужно, глупыш. Оставь эти мелкобуржуазные штучки. Выгляни на улицу: переворот умов, новая революция, перестройка, пересменка, перестрелка, всеобщее одичание, называемое ныне переходом к цивилизованному рынку, а ты… ручки целовать. Будь пожестче, помужественнее. Понял?
1987 год. Москва, Комитет государственной безопасности
Подполковник Аркадий Гринько был малозаметным человеком даже в своей литерной лаборатории, которая занималась психотерапией. И невдомек было кагэбешному начальству, что под их крышей напряженно трудится не только агент ЦРУ, но и лидер Всемирной ассоциации, получивший благословение на эту должность после смерти Ухтомского.
Аркадий Гринько происходил из семьи чекистов, проживавшей на Западной Украине. Смышленого мальчугана приметили еще в школе, зная его пристрастия к наукам, после десятилетки пригласили в спецшколу КГБ, а затем и в академию того же ведомства, где готовили агентуру для работы за рубежом. Как само собой разумеющееся, его, отличного специалиста по психотропной технике, направили на стажировку в США, а затем оставили при советском представительстве в Калифорнии. Он быстро шел в гору, получал звания. Но… однажды попал в самую банальную историю: его застукали в постели с чернокожей проституткой. К тому же Гринько еще и здорово «подставили», выкрав у него из кабинета казенные деньги. Что было делать? Гринько никогда не считал себя слишком идейным, как отец, поэтому, согласился выполнять «отдельные поручения» ЦРУ, дал подписку.
Шесть месяцев назад его отозвали в Москву. Лидеры ассоциации, как и обещали, определили Гринько в одно из самых престижных учреждений – психотропную лабораторию, где ставились опыты по созданию человека-робота. Одного начиняли националистическими идеями, другого – демократическими.
Но последнее задание слегка его удивило. Ему предстояло выехать в подмосковные Люберцы и тайно провести смотр боевых учений неких полувоенно-полуспортивных формирований. Договоренность с руководителем группировки была достигнута неизвестно кем.
На люберецком автовокзале к Гринько подошел гражданин, назвал его по имени.
– Вы к нам?
– Да.
– Поехали.
В «уазике» Гринько завязали глаза. Он недоумевал, зачем такие игры в шпионов, если КГБ посылает его с инспекцией? Не сразу дошло, что задание получено не в целом от комитета, а от непосредственного начальника.