Страница 4 из 8
В этот же день, ответственный сотрудник музея, Елена Меркулова, получила в бухгалтерии командировочные документы, для сопровождения в Москву, в адрес Всесоюзного комитета по делам искусств, подготовленные для эвакуации экспонаты музея. Как следует из описи, в их числе были наиболее ценные предметы, в основном произведения живописи, как русских классиков, таких как Брюллов, Васнецов, Репин, Шишкин, Верещагин, так и зарубежных художников, в том числе и Спинелло, Беллини, Ливене, Греза и других авторов. Туда же вошли и семнадцать ящиков с предметами передвижной выставки. Ровно тридцать ящиков с произведениями искусства, спокойно разместились в кузове автомобиля ГАЗ-АА, в простонародии, «полуторка». Водителем «полуторки», для доставки груза на железнодорожную станцию Сталино, был некто Кравцов, (известный нам, как вор по кличке «Чемберлен»). Для сопровождения груза выделили двух молоденьких бойцов ВОХРа. В восемнадцать часов, машина и сопровождающие груз работники, покинули территорию музея.
С тех пор и до сегодняшнего дня, не о Меркуловой и сопровождавших ее бойцов, не о самих произведениях искусства, вообще никому и ничего не известно, – после этих слов Володя сделал театральную паузу, а затем загадочно добавил,
– Никому. Кроме меня. -
– Меня интересуют два вопроса. Какова на сегодняшний день, хотя бы примерная стоимость экспонатов выставки? Ну и меркантильный вопрос. А что, я с этого буду иметь? – спросил я.
– В отношении долей, предлагаю пополам, на пополам, за минусом расходов. А в отношении стоимости, вопрос пока открыт. Нужно, сначала, вывезти их за «бугор», но в любом случае, время играет на нас. Цены на произведения искусств, с каждым годом растут. Тебе, как экономисту, думаю это хорошо известно. – ответил на мой вопрос «Цунами».
– Меня это устраивает. Как говорит Жванецкий, «Лучше маленький доллар, чем большое спасибо». – сказал я, и мы дружно рассмеялись.
После чего перешли к обсуждению деталей предстоящего мероприятия.
ЛЕНИНГРАД
Ленинградский рок и прочий андеграунд
1983 год
I
Тем временем наши барышни создавали домашний уют, вернее Агата Николаевна занималась этим. Оказалось, что она изучала Фэн-шуй, (на тот момент наимоднейшее веяние), и была ярым адептом этого учения. У нас в квартирах появились колокольчики, статуэтки жаб, кровать переместилась в другой угол комнаты, и вообще, мебель в квартирах, совершала пируэты, позволяющие «…улучшить общий фон жизни и привлечь в дом удачу и благополучие…». Мы с Владимиром Леонтьевичем, спокойно относились к этим нововведениям в нашей жизни, тем более, что они ни коим образом нам не мешали.
Через пару месяцев Агафья закончила преображение жилища, и предложила поехать в Ленинград, что бы перевезти Елизавету Карповну, и спустя два дня, мы звонили в дверь её квартиры, на улице Чехова.
Владимир Леонтьевич изъявил желание побывать в Ленинграде, чем несказанно обрадовал свою тётку, с которой он не видался с пятьдесят третьего года. Дело в том, что после амнистии, Махно был в Ленинграде только один раз проездом, что бы забрать Агафью. По условиям освобождения, он не мог проживать в Ленинграде, как и в ряде других городов Советского Союза.
Елизавета Карповна время даром не теряла, и всё, что ей было необходимо, уже собрала, а то, что не собиралась брать с собой, раздала соседям. Эта оперативность обрадовала всех, поскольку Агата спланировала обширную программу экскурсий по Ленинграду и лишнее время, намеревалась провести с пользой для дела.
– Наверное, мне необходимо заняться продажей квартиры и мебели? – спросил я.
– Нет, Никитушка, – ласково сказала бабушка Лиза,
– Мы подумали, и решили, что квартиру, и всё, что в ней находится, я подарю тебе. И не спорь, мы посовещались в семейном кругу, и пришли к заключению о том, что ты для нас не чужой. Ты член нашей семьи, и эта квартира по праву должна принадлежать тебе. – твердо произнесла она.
Признаюсь, это немного удивило меня, но в душе, я был польщен тем, что эти люди, считают меня членом своей семьи.
На следующий день, старшая часть семьи отправилась на экскурсии по Ленинграду, а я поехал к Лёхе, нам было, что обсудить.
Лёша больше не приставал к гостям Ленинграда, с предложением запечатлеть свой образ на фоне «Медного всадника». Благодаря многочисленным связям, появившимся у него в результате «теневой» деятельности, в сфере валютных операций, он смог получить должность начальника сервисного центра завода «ЛОМО». Находился этот центр на Невском проспекте, в доме № 20. В послевоенные годы этот адрес был хорошо известен многим фотографам. Здесь располагалась лаборатория, знаменитого Ленинградского оптико-механического объединения. Кроме ремонта фотоаппаратуры, была и фотолаборатория по проявке пленок и печати фотографий. Благодаря, всё, тем же связям, Лёха добился того, что фотографы, работающие в службе быта Центрального и Адмиралтейского районов, обязаны были сдавать фото пленки в лабораторию сервисного центра «ЛОМО». Таким образом, Алексей стал фактически монополистом в этой сфере. Да и для фотографов это было выгодно, во-первых они не отвлекались на проявку пленки и печать фото, а во-вторых, качество фотографий намного улучшилось. Улучшилось и официальное благосостояние Лёхи, и он смог купить себе кооперативную квартиру в Сестрорецке.
На втором этаже сервисного центра, у Алексея был свой кабинет с секретаршей. Когда я вошел в кабинет, Лёха, с умным видом разглядывал журнал «Фото», но увидав меня, подпрыгнул от радости, и кинулся обниматься. Затем, он достал початую бутылку коньяка, тарелочку с лимоном и шоколадку. Выпив по рюмашке, я предложил прогуляться, и заодно поболтать за обедом. Лёха понял, что разговор будет серьёзным, и не став спорить, накинул пиджак и направился к выходу, на ходу бросив секретарше,
– Меня сегодня уже не будет. -
На улице он в нерешительности остановился, но, буквально, через секунду принял какое-то решение, и уверенно сказал,
– Как говорят «шестидесятники»: «Вышли мы все из «Сайгона», давай, Никита, для начала промочим горло коньячком в «Сайгоне» и закусим бутербродиками с копченой осетринкой, а там видно будет. -
И мы направились по «Бродвею», именно так в 60-70-х годах назывался этот участок Невского проспекта, заканчивающийся «Перекрестком трех проспектов»: Литейного, Владимировского и Невского, где расположилась агломерация важных для городской молодежи заведений, в том числе и кафе «Сайгон», получившее свое название с лёгкой руки постового милиционера, который сделал замечание двум барышням, курившим в кафе: « Не стыдно вам? Накурили, как в Сайгоне» (может быть, это просто байка), но с тех пор это название прилипло к этому заведению.
У входа в «Сайгон», вдоль знаменитой «стеночки», прогуливались и бородатые семидесятники, и их наследники, «восьмидерасты», поколение хипарей с фенечками, и «хайрасты» с «ирокезами». Вход в кафе был, прямо с угла Невского проспекта. Сразу, при входе, был довольно большой подиум, где размещался бар. Это была наиболее аристократическая часть. Здесь продавали коньяк и дорогие бутерброды с черной и красной икрой, а так же с осетровым и кетовым балыками. Дальше, несколькими ступеньками ниже, располагалась длинная барная стойка с кофе машинами «Balaton», которых было не меньше десятка, и к ним тянулись длинные «хвосты» очередей. Мы взяли четыре по сто молдавского коньяка «Белый аист», бутерброды в ассортименте, тарелку с лимонами, и расположились у окна. Лёха, каким-то образом, моментально, принёс две чашки двойного эспрессо, и, выпив по первому «шоту» коньяка, мы погрузились в обсуждение насущных дел.
Не вдаваясь в подробности, я рассказал Алексею, что имеется «не учтенная» партия предметов живописи и графики, но реализация их на территории СССР, чревата, и может привести к непоправимым последствиям, которые, не минуемо, завершатся для нас, высшей мерой социальной защиты. Для успешного завершения мероприятия, по реализации «неучтенки», необходим канал сбыта этой продукции «за бугор». Лёха поинтересовался объемами, а когда узнал, даже присвистнул, чем привлек внимание посетителей бара.