Страница 6 из 15
Часа через полтора Храмцов с вещами был уже в международном аэропорту, сдавал ключи взятой напрокат легковой «Тойоты» в окно фирмы «Кар рент». Переоформил авиабилет на ближайший рейс до Москвы.
Перед стойкой таможенного контроля его придержал за локоть взлохмаченный и растрёпанный, как нашкодивший подросток, Мишель, отвёл в сторону, долго галдел, мягко и приятно картавил на добродушном французском, изливая собственные извинения, потом спохватился и строго сказал:
– Са ира! (Всё будет хорошо! – фр.) Два недьеля свой счёт. Обратный «десьятый» жюэн. Съёмки древний город, массовый сцен. Как поньял? Быть, как штик! (имелся в виду «штык»!) – Мишель сунул в карман жилета Храмцова остаток гонорара в пухлом конверте, потянулся для прощального поцелуя в щеку.
– Обойдёшься! – уклонился от нежностей Храмцов и выдал «на бис»:
– Подготовь для съёмок приличный объект, Мишаня. Же бёзуэн дюн тэнтюр сандрэ (Покрасьте волосы в пепельный цвет. – фр.). Ле дё зьё плюс дизнёф (Оба глаза + 19! – плохой фр.)! – и показал необходимый размер женской груди. – Как понял? А бьенто! (До скорой встречи! -фр.)
– Бабньик! – презрительно фыркнул Мишель.
– Чао, Мишаня! Чао! – ответил Храмцов и тяжёлой походкой косолапого русского медведя, изгнанного из зарубежного цирка, направился к арке таможенного досмотра.
– Бон вуайаж, – печально проворчал продюсер, усмехнулся тёмному пятну на синих джинсах, от мокрых плавок, на заднице уходящего. Значит, изгой успел искупаться по дороге в аэропорт. – Я зналь! Я всё понималь! Виноватый Витторио. И краш геликоптер, и слабый сцен с Николь, – пояснил он подошедшей миленькой, стройняшке блондинке, актрисе, вызванной на эпизодическую роль из Москвы и для ублажения француза в постели. – Се ля ви! Нет правда жизньи!
Выброс адреналина
Ни через две, ни через три недели Храмцову не позвонили по международной линии, не вызвали на съёмки, но по городской, московской, женским голосом неизвестной сообщили, что с Виктором Брагиным произошёл несчастный случай. Юноша разбился на смерть, в пьяном виде выпав с лоджии верхнего этажа пятизвёздочного отеля Лимасола.
– Витька?! – заорал пьяный Храмцов. – Выпал?! В пьяном виде? Да что за хрень?! Он никогда ничего не пил крепче фанты и спрайта! Ну, ещё минералку. Без газа.
В трубке раздались короткие гудки отбоя.
Был бы исправен определитель на домашнем аппарате, Мирон обязательно бы записал номер звонившей. Дело о гибели милейшего юнца Брагина нельзя было оставлять без внимания. Мирон вспомнил зажигательную, обвинительную речь итальяшки Витторио на последнем собрании группы. Его злобный прищур глаз, когда Брагин упомянул о фотоснимках на борту вертолёта. Это было убийство! Несомненно, итальянец устранил свидетеля и обличающие фотоматериалы. В противном случае, Витторио пришлось бы отвечать финансами по суду за крушение вертолёта, за угробленную киноаппаратуру, за все страховые выплаты, в том числе, и пострадавшим. Однако, официальное решение комиссии по расследованию гласило о «попадании птицы в лопасти Белл UH -1 «Ирокез». Бред и чушь!
– Мичман Бражкин,
Снять фуражку!
Ромом наполняй баклажку!
Выпьем чарку за морских бродяг! – третий день подряд невольно напевал Храмцов вариацию песенки с неудавшихся съёмок полнометражного фильма в Одессе.
В мозговые извилины даже пьяный Мирон прочно занёс, записал начало возможного расследования гибели Витьки Брагина. Но само расследование случится нескоро. Для этого самому Храмцову предстоит долгий путь выживания в суровых условиях бандитского капитализма девяностых годов не только в России.
Третью неделю Мирон возлежал пьяный, бледной тушей в цветастых трусах, на разобранном диване своей холостяцкой квартирки в Свиблово, тупо смотрел в экран телевизора, где выражали постоянный импичмент президенту. Перед диваном держали оборону шеренги пустых пивных бутылок, во главе литровых водочных пузырей. Валялись вокруг дивана, как разноцветная опавшая листва, затейливые поделки – жёлтые бумажные птички, ядовито-зелёные лягушки, уродцы самых невероятных мастей, от драконов до лесных монстров. Шёл третий день пьянки натощак, вернее, глубокого алкогольного забытия.
Русские люди непредсказуемы в своих неожиданных решениях и поступках, особенно, когда их выводят из терпения. Так и Мирон Храмцов. Во второй половине дня, на четвёртый день после сообщения о гибели Брагина, он внезапно разозлился на самого себя, на своё тупое безволие, развалил плотное оцепление стеклянного неприятеля и отправился в ванную комнату. Привёл себя в порядок. Побрился, приоделся. Первый же телефонный разговор втянул его в бурную пучину действия.
– А я прошу, настаиваю, девушка!.. Передайте, если занят!.. Передайте Виктору Павловичу: камерамэн Мирон Храмцов прибыл с Кипра с важными донесениями и настаивает на срочной встрече. Кто-кто-кто! Девушка, кинотермины надо знать, если служите в конторе, что снимает фильмы! Камерамэн – человек-камера. Доклад Виктору Павловичу о «белой» и «чёрной» смете фильма! О реальных затратах на съёмки с французской стороны!.. Да! Алло! Это Храмцов! Добрый вечер… А-а, извините, добрый день. Всё слышали, Виктор Палыч? Тем лучше. Через полчаса? На Арбате? На Новом Арбате. Адрес… пропуск… Всё запомнил. Есть! Буду.
Храмцов выхватил из операторской сумки потрёпанную тетрадку на стальной спиральке, финальный том путевых записок. Перелистал, нашёл нужные заметки, загнул уголки страниц. Выписал необходимые цифры на отдельную, мятую бумажку. Никто, ни в русской, ни во французской группе не догадывался, что Мирон Храмцов, после окончания операторского факультета киноинститута, проучился три года на заочно-вечернем экономического и «завалился» на двух экзаменах. Академотпуск брать не стал. Решил, что обучения достаточно. Тогда факультет ещё не значился продюсерским, готовил администраторов и директоров съёмочных групп.
И завертелась, медленно, но верно карусель суетной столичной жизни. Зануда-частник в жаровне дребезжащей «пятёрки» прокатил его до центра пыльной, летней столицы. С полчаса потеряли, выстаивали в душных пробках на Садовом и Бульварном. Пропускали на «зебрах» толпы нервных пешеходов.
Минуток через сто Храмцов, разгорячённый перемещением в знойном, пыльном пространстве, с некоторым облегчением, повалился в жёлтое кожаное кресло в прохладе офиса Дорошина, коммерсанта и генерального продюсера упомянутого фильма с российской стороны. Это был тучный, важный мужчина, но не рыхлый, а крепенький, как желудь, подвижный, со здоровым цветом лица преуспевающего бизнесмена в расцвете сил.
– Ответный ход мэна з камерой? – спросил Дорошин. – Месть?
В его саркастическом взгляде угадывалось лёгкое презрение к отверженному.
– Скорее приветный, – вяло возразил Храмцов. – Ваши деньги, Виктор Палыч. Ваш интерес. А что Оскар не светит, – по сценарию было понятно.
– Но-но! Не зарывайся! Мы по-крупному вложились в рекламную компанию и на весну заявили Канны! – проворчал Дорошин. – Ты остаёшься в титрах. В финальном барабане. Это немало! Выкладывай соображения. Пиво, вино, виски, водка? Чай – кофе не предлагаю.
– Ни грамма, – мужественно откачнулся Храмцов. По багровому лицу кинооператора вряд ли можно было поверить, что опохмел невозможен.
– Минералки, если можно.
– В контракте с французами забито их право менять творческий состав группы, – на всякий случай пояснил Дорошин, нетерпеливо покачал ногой в блестящей дорогой туфле. Белоснежный, упитанный, ухоженный, он излучал полное жизненное благополучие. В отличие от помятого, опухшего Храмцова в балахоне джинсового костюма «Вранглер».
– Я точно знаю затраты на съёмки за последние, скажем, два-три месяца, – спокойно возразил Храмцов, – сравните с отчётами французов. Если разница не больше двадцати процентов, я умываю руки. Иду работать вышибалой в бар у Черта-ново на задворках.
– И двадцати много, – прогудел Дорошин, неторопливо долил в фирменный стакан «Карлсберг» светлого пива из запотевшей бутылочки, после чего пересел за письменный стол. – На одних американских съёмках, разбитом вертолёте и аппаратуре вы бы меня разорили! Если бы не грамотная страховка! – Дорошин нажал клавишу переговорного устройства. – Леночка, минеральной воды и двойной кофе нашему гостю, для освежения мозгов. Калькулятор и лист бумаги, – добавил он.