Звезда Саддама

– Презент фром раша мафия! – Храмцов отодвинул в сторону назойливую глыбу разговорника и врезал напряжённому Витторио открытой ладонью по лбу. Итальянец кувыркнулся под ноги прохожих. Пластиковая лангетка отскочила к мусорным бакам.

Позже оказалось, сто двадцать баксов на Бродвее, в те бандитские девяностые, даже в Америке, – это вам не талоны на бесплатное питание в столовке трамвайно-троллейбусного парка в Москве на улице Лесной. На сто двадцать долларов можно очень даже прилично набраться двухсот сорока «дриньков» на четверых, что и сделали Храмцов с Брагиным, и двое новых чернокожих дружбанов. С грандиозной попойки Храмцов вернулся в отель под утро в оранжевой беретке. «Мичман Бражкин» – в зелёном жилете.

На просмотр дублирующего видеоматериала с вертолётных съемок над Ньюйоркщиной, что состоялся в люксе продюсера, Храмцов не явился. Не смог. Он лежал, закинув ноги в грязных кроссовках сорок большого размера на спинку кровати, в своём двухместном номере не столько пьяный, сколько злой и растревоженный наездом сексота итальянца, его жалобами и докладными бумажками киношному начальству Италии и Франции. Мирон складывал из бумаги, успокаивая нервы, очередную фигурку, упражняясь в искусстве оригами. Он прилично опохмелился с утра пораньше, с досады за бесполезность своих усилий как оператора, работающего второй камерой. К полудню повторно «нажрался» как говорится, по-русски, не без финансовой помощи бравого вояки Джеймса Кларка, посетовал пилоту на плохом английском, что в своё время не смог убедить генерального продюсера с российской стороны Дорошина Вэ.Пэ. не выкладывать такие бешенные бабки в эту пижонскую киноэкспедицию в Штаты, где должна была сниматься одна единственная сцена «Похищение» с использованием двух вертолётов, с оформлением и проплатой всех разрешений на пролёты над городом, за каскадёрские трюки на смотровой площадке американской статуи Свободы. Сцена, которая обошлась фильму чуть ли не в половину бюджета, всё-таки была снята в Нью-Йорке в угоду французским партнёрам, которые на цыпочках тянулись к заветному, но недостижимому «Оскару». В угоду Николь – дочуре генерального продюсера из Франции, которая, разумеется, играла заглавную роль, для которой и устроили эти показушные вертолётные каталки. В России, к слову сказать, за такие же деньги, со всеми разрешительными письмами, можно было на операторском вертолёте МИ-8, с участием игрового МИ-2 снять с рубиновой звезды Спасской башни парочку приличных французских актрис, скажем, Софи Марсо, Изабель Аджани с их прелестной мамашей, роль которой сыграла бы Катрин Денёв. Для пущей важности и рекламных целей покружить над стенами Кремля звеном новых российских военных вертолётов «Чёрная акула». Привет, так сказать, от наших – боевому, американо-французскому «грому».

– Зачем надо было снимать эту дурацкую сцену похищения у американской статуи Свободы?! Это всего лишь грандиозная копия французской?! – Храмцов забыл напрочь в своём гневе о толерантности и деликатности, находясь в гостях.

– Но-но! – угрожающе проворчал подвыпивший Джимми Кларк, шутливо погрозил пальцем бешеному русскому. – Но – копи! Симбл оф фридом! (Символ свободы – примерный перевод с англ.)

– Ага! Хэндбол энд офф сайд! (Ручной мяч и вне игры! – примерный перевод с англ.) – абсурдно высказался Храмцов и униженно примолк. Нечего было пока перечить американцам при такой зависимости от доллара. Да и Храмцов провоцировал Кларка специально. Он знал, что статуя скульптора Бартольди подарена американцам французами в 1876 году ко Всемирной выставке. Завершена статуя была, правда, только через десять лет. На выставке демонстрировался факел высотой почти в девять метров. К экспедиции в Штаты русский кинооператор подготовился тщательно, даже теоретически по многим политическим и культурным вопросам. Были такие тайные намерения остаться, напроситься работать в Нью-Йорке на телевидении или попытать счастья в Лос-Анджелесе. Мечте не суждено было сбыться.

По американским, даже европейским понятиям, как камермену, Мирону платили на этом проекте приличные деньги. Грех было возмущаться. Платили, во-первых, за то, чтобы оставался последним трезвым на съёмочной площадке и руководил погрузочными работами как самих членов группы, так и ценной киноаппаратуры по окончанию творческого процесса. Во-вторых, конечно, за то, что давали приложиться глазом к видоискателю дублирующей камеры, если была необходима съёмка с двух точек, особенно в массовых сценах.

Мирон не мог успокоить своё творческое эго, поражался столь грандиозной киношной халтуре. Фильм снимался, похоже, чтобы «перемыть» наибольшие безналичные баксы – в «чёрный» нал, как с российской стороны, так и с французской. При этом, разумеется, снять некое подобие боевика, где каждый кадр наглядно показывал: денег на съёмки затрачено минимум, – максимум лёг в нужные карманы.

До катастрофы в Нью-Йорке Храмцов помалкивал, исправно получал частями гонорар вместе с суточными, униженно выслушивая каждый раз от итальянского шефа – Витторио на плохом английском, как нужно снимать фильмы и как нельзя, чтобы они были приемлемы для избалованного западного зрителя.

– Кого ты учишь, макаронник?! – возмущался Храмцов. – Сам учись! У Бертолуччи, Висконти, Феллини, – возражал иногда по-русски Храмцов, – операторы так хреново, так халтурно, как ты, малоуважаемый, никогда не снимали. Где ваша хвалёная операторская школа?! Где экшн и динамика?! Где внутрикадровое движение, второй, третий план?! Хотя, согласен, экшн – можно и в монтаже накрутить. Но это уже задача режиссера.

Витторио не понимал значения многих слов, такие как «хреново» и другие, только зло отмахивался, когда его перебивали при разборах съёмочного дня. Но всё же терпел русского оператора, согласно контракту, как неизбежность совместного проекта.

Терпеливо, хотя и коряво, Храмцов разрисовывал, делал раскадровки сцен перед каждым съёмочным днём. Главный оператор отправлял бумажки в мусорную корзину, не желая выслушивать возражения и советы наглого русского. На некоторое время Мирон замолк, терпеливо дожидался завершения американской экспедиции посещения и возвращения на средиземноморское побережье для продолжения отдыха и досъёмок фильма.

Дня за два до отъезда группы из Штатов, в номер без стука вошёл Мишель Тоти, принёс за собой одуревающий аромат изысканной французской парфюмерии. Большеглазый, с утончённым лицом девушки из высшего света, вне съёмочной площадки молодой продюсер выглядел как клубный пижон: в фирменном, тёмно-синем пиджачке, с изумрудным нашейным платочком и немнущихся светлых брючках. Вместо назидательной беседы и возмущения грубым и бескультурным русским за постоянные нарушения дисциплины, субординации и проч., проч. Мишель по-русски, молча, опрокинул в себя полстакана водки «Смирнофф» из запасов Храмцова, занюхал рукавом и прохрипел:

– Сэ нюль! (Это бездарно! – фр.) Кошмар! Мелко сняль! Очень и очень! Я так ему доверьял. Жё матандэ а мьё. (Я ожидал большего. – фр.)

– О! Сэтэ дроль! (Было смешно! – фр.) Пробило?! Видеоматериал восстановили или позитив в Париже напечатали?! – обрадовался опухший от пьянства Храмцов, сбросил ноги на пол, приподнялся в рукопожатии сочувствия. Они вместе повторили «Смирнова», не чокаясь.

Мишель был задумчив, грустен, на удивление злиться долго не умел. Стоял, очарованный, созерцал в окно, с высоты двадцатого этажа грандиозные в своей примитивной красоте стеклянные столпы «билдингов» ослепительного Манхеттена.

– Рьен дё парэй! (Ничего подобного! – фр.) – молвил он, подводя итоги своим невесёлым мыслям.

Храмцов понял реплику француза по-своему и напомнил:

– В1626 году американы купили Манхэттен у коренных индейцев за двадцать четыре бакса.

– Сэ дэсёван! (Я разочарован! – фр.) – вздыхал о своём Мишель. – Почьему? Почьему так мелко он снималь?! Так близко льетали и так мелко всё сньял этот наглый итальяшка Витторио?! Всё видно в рамке: вертольёт, весь статуй. Льюдей нет, не видно. Одньи букашки. – Мишель увидел на тумбочке очередную бумажную фигурку Храмцова – горбоносого пингвина с большим мужским достоинством между лап, прыснул от смеха. – Витторио и тебье покоя не дает?