Страница 4 из 6
Рад тебя видеть, Ярослав! – говорит тот, откидываясь в кресле.
Я киваю и, смотрю на стопку одинаковых желтых листков на столе – мы все знаем, что это. Во всех листках одна и та же фраза: «Подлодка такая-то не вернулась из боевого похода в такой-то сектор. Причины не известны. Дата, подпись.»
Отрываю взгляд от «листков почёта» и снова смотрю на офицера, тот встал и направился к сейфу, стоявшему у стенки справа от стола.
Значит снова в поход. Какой это у тебя – десятый?
Одиннадцатый, – поправляю его.
Тот кивнул и, наконец, вытащил из сейфа увесистый коричневый запечатанный конверт, обёрнутый ниткой с печатью и красной надписью на немецком: «Каплею Щипанову. Лично! Секретно! В особых случаях – немедленно уничтожить!»
Взяв конверт и спрятав его в кожаном кителе, я расписался в книге и посмотрел на Ганса.
Ну что, Ярослав… Удачи! – говорит он и протягивает бокал с виски – традиция.
Спасибо, Ганс! – говорю я, выпивая бокал до дна и закусывая солёным огурцом.
Выйдя из штаба, я подошёл к Шефу и кивнул ему.
Как все прошло? – спрашивает он, протягивая мне мой чемодан и наплечную сумку из парусины.
Как обычно!
Забираю у него вещи, и мы направляемся к докам.
Пока идем мимо зенитных орудий, складов и железнодорожных вагонов, задаю вопросы:
Проблема с СРП решена?
СРП – счетно-решающий прибор, вычислительное устройство для управления торпедами, в последнем походе что-то часто коротил, чуть пожар нам не устроил.
Да, господин каплей! Заменили пару проводов и контактов – сейчас всё работает! – отвечает Шеф.
А перископ?
Крепление одной линзы расшаталось! Видимо, из-за атаки глубиной бомбы. Затянули и на всякий случай поменяли все линзы.
Хорошо, а проверка корпуса что-нибудь показала?
Да, на правом винте лопасть погнута была! Из-за неё и был звук на малом ходу, поставили новый винт!
И так далее. Шеф – отличный механик! Знает лодку, как свои пять пальцев, ни одна гайка не была закручена без его присмотра!
Пройдя мимо двух пустых доков, подходим, наконец, к нашей лодке. «Ну здравствуй, моя красавица!»
Перёд нами стандартная подводная лодка типа VII C, выкрашенная в серый цвет. Больше всего она напоминает корабль, что даёт ей хорошую скорость в надводном положении. Посередине корпуса возвышается боевая рубка, на ней зелёной краской нанесена наша эмблема – улыбающаяся рыба-пила. На заднем ограждении расположено 25-миллиметровое зенитное орудие, перед рубкой ещё одно «вспомогательное» 88-миллиметровое орудие. На флагштоке развевается флаг флота, на корме выстроен весь экипаж, у трапа стоит старпом и двое автоматчиков из вахтенной команды.
Я подхожу к трапу и слышу:
Экипаж, внимание! Смирно, равнение налево!
Мне отдаёт честь улыбающийся Алексей и докладывает по всей форме:
Господин капитан-лейтенант, экипаж в полном составе построен! Лодка к выходу – готова!
Спасибо, старпом! Виват U 96! – отдав честь, в ответ сказал я, повернув голову к экипажу.
Виват, гер калёйн! – раздаётся дружный громогласный рёв всего экипажа.
Поднимаюсь по трапу на борт лодки и не могу сдержать радостной улыбки! За мной заходят Кригбаум, Алексей и вахтенные матросы. Я прохожу вдоль выстроенной шеренги офицеров и матросов, заглядываю каждому в лицо. Вот Макс – штурман, тоже мой друг детства (кареглазый, подтянутый шатен), стоит улыбается и слегка кивает мне, вот Йохан – старший механик и специалист по торпедам, за ними стоят Красев, Ильман, а рядом другие офицеры и матросы. Парни стоят, и на их лицах улыбки – это хорошо! Дойдя до конца строя, я возвращаюсь и встаю перед ними, ещё раз обводя всех взглядом.
Ну, парни… всё всем ясно?!
Яволь, гер калёйн! – кричит весь экипаж.
Удовлетворённо киваю и, задумавшись на секунду, убираю улыбку с лица.
Все вы знаете, что произошло с лодкой Бекера! Попала под «Каталину» – какая славная лодка и какой бесславный конец!
Все понурили головы и минуту простояли глядя вниз. Я вздыхаю и продолжаю:
Ладно, это не наша вина. И мы такого не допустим. Подтянитесь!
Все смотрят на меня, и на их лицах снова начинают проскальзывать улыбки.
Я намерен вернуться домой с ещё одним победным вымпелом на перископе! Надеюсь, вы мне поможете в этом?!
ЯВОЛЬ, ГЕР КАЛЁЙН! – радостный крик огласил весь порт
Вольно, по местам!
Цу бефель! Ну же, шевелитесь, караси дохлые! – орёт наш боцман.
Я поднялся по трапу на рубку, скользнул в люк, спустился в центральный пост. В нос сразу же ударил слабый запах плохо выветриваемого дизельного топлива, вперемешку с запахами мяса, плесени и застойной водой. Внутри царят хаос и неразбериха. Не толкаясь и не пихаясь, невозможно продвинуться ни на шаг. Из стороны в сторону раскачиваются гамаки, набитые хлебными батонами. Везде в проходах стоят ящики с провизией, горы консервов, мешки. Я кое-как протиснулся в люк в офицерский отсек и сразу же посторонился, так как двое матросов несли здоровенный окорок, закреплённый на палке. Кладовых на лодке всего две, причём одна из них (в офицерском отсеке) хранит запас ремонтных инструментов; оружия с боеприпасами и часть дыхательных аппаратов для экипажа, а вторая (на камбузе) очень маленькая, так что почти всё мясо, колбасы и ящики с продуктами и консервами распиханы по всей лодке: на центральном посту (ЦП), в носовом отсеке (НТО) и даже в гальюне рядом с камбузом.
Подождав пока матросы пройдут, я отодвинул небольшую деревянную дверцу в сторону и прошёл в свою личную каюту. Здесь было всё достаточно скромно: небольшой стол, вмонтированный в шкаф для бумаг, койка, над ней два небольших рундука, слева от входа маленький шкаф для одежды и собственно все! Я сажусь на койку и оглядываю пространство, останавливаю свой взгляд на противоположной от меня стенке: на ней несколько фотографий, беру одну из них в руки, и на моих глазах готовы выступить слёзы. На фото я со своими родителями, дядей и тётей, и их дочкой, моей младшей двоюродной сестрой Викторией. С минуту посмотрев на снимок, возвращаю его на место и принимаюсь распихивать вещи по рундукам.
Закончив, сажусь на кровать, открываю шкаф для бумаг, достаю судовой журнал, делаю новую запись: « 21 октября 1939 года. 11 боевой поход. Выходим из порта Вильгельмсхафен в 8:00. Погода ясная, небо чистое…»
Внезапно раздаётся стук.
Войдите!
В кают входит Шеф, докладывает о готовности лодки. Киваю и, надев фуражку, выхожу из каюты, плотно закрыв дверь. Спустя минуту, я уже на рубке отдаю привычные команды:
Убрать трап! Отдать швартовы!
Включить электромоторы! Обе машины – средний вперед!
Лодка начинает медленно, но постепенно ускоряясь, отходить от причала. «Всё… всё – мы снова в море!», – подумал я, сжав ограждение рубки руками.
Над стеной канала собралась толпа: рабочие из гавани в промасленных спецовках, матросы, несколько офицеров флотилии. Я узнаю Кальмана, которого не было с нами прошлой ночью, Савилова, близнецов Купша и Стакманна, офицеров с U-55, Труманн, конечно, тоже здесь. Он выглядит совершенно нормально, без каких-либо следов ночной пьянки. За ним я замечаю Зайтлера – с пробоинами после встречи с «Каталиной». Явился даже штабной пижон Эрлер, окруженный компанией девушек с букетами цветов. Нет только Томпсона. Музыканты военного оркестра в своих стальных шлемах тупо смотрят на нас. Кривоногий дирижер поднял свою палочку и грянула медь; еще секунда – и все разговоры потонули в музыке, в которой я сразу же узнаю флотский марш, мозг сразу же выдаёт и первые строчки текста:
Der mächtigste König im Luftrevier
Ist des Sturmes gewaltiger Aar.
Die Vöglein erzittern, vernehmen sie nur
Sein rauschendes Flügelpaar.
We
Da
Ja, wir sind die Herren der Welt
Die Könige auf dem Meer.
Tirallala, tirallala, hoi! hoi!
Wir sind die Herren der Welt3
3
Der mächtigste König im Luftrevier (Самый могущественный король в воздушном пространстве – бурный могучий орёл) – старый немецкий марш, неофициально используется как песня флота Королевства Пруссии.