Страница 1 из 3
Виктор Улин
Красные трусики
«…Итак, берегите дух ваш,
и никто не поступай вероломно
против жены юности своей.»
(Мал. 2:15)
Часть I
1
В колледже нам на курсе всем было по восемнадцать лет, и даже больше.
Девчонки имели все внешние признаки.
Они бесстыдно делались особо заметными на физкультуре, которая продолжалась тут, как в школе.
Бюстгальтеры проступали сквозь форму, дразнили кружевами, лямками, пряжками и застежками.
Обновление подняло одногруппниц на новый уровень.
От них и пахло иначе, чем прежде.
В телесном отношении каждая гордилась чем-то своим.
Гайдамак имела самую большую грудь в группе – казалось, ее бюст увеличивается от недели к неделе; было непонятно, как этой дуре удается удерживать равновесие.
Сапронова не могла похвастаться подобным, она пошла иным путем: укоротила юбки, до трусов обнажила ляжки, восполнила недостаток верхней части избытком нижней.
А Кузина не потрясала ни титьками, ни булками; у нее сама собой раздалась задница: вширь, ввысь и в толщину.
Прочие девчонки не дотягивали до вершин, но тоже радовали глаз.
Лишь одна Аня Чумичёва по прозвищу «Чумичка» не участвовала в буйстве плоти.
Очкастая, неизящная и нескладная, она застопорилась в развитии.
Чумичка не носила бюстгальтера; на физкультуре через трико виднелись ее огромные соски, но они не волновали.
Мамцев утверждал, что волосы на Чумичкиных руках растут сильнее, чем у него.
Впрочем, ему верили не до конца.
Мамцев был толстым и одутловатым, его никто не считал за человека.
А Чумичка носила платья с длинными манжетами, вряд ли он мог рассмотреть ее руки.
Но, конечно, такие детали не могли остаться в стороне.
Нас интересовали все мелочи.
Под словом «мы» я подразумеваю нас пятерых.
То есть Гошу Андреева, Сашу Елина, Лёву Соломацкого, Вадика Смакова и автора этих строк.
Меня звали – вернее, все еще зовут! – Олегом.
Фамилию свою называть не стану, скажу лишь, что моя общегрупповая кличка была нецензурной.
Сейчас трудно понять первоисточник нашей дружбы.
Мы были совершенно разными.
Оставалось удивляться как мы попали в этот колледж; но таким образом сложилась жизнь.
Смаков считался компьютерным гением, его подкованность и способность поражали даже учителей.
Слоново серьезный Соломацкий был самым начитанным и – единственный из всех нас – знал свое будущее, но поступить в колледж при медуниверситете не смог, довольствоваться этим отстойным экономическим.
Впечатлительный, как Пятачок из мультфильма про Винни-Пуха, Андреев отличался невероятной чувственностью – иррациональной при отсутствии опыта, иногда переходящей предел.
Елин был самым энергичным и самым злым на язык, не мог произнести фразы без крепкого слова.
Что касается меня, то я не имел никаких особенных качеств.
Я был приставкой к более ярким друзьям.
Я мало участвовал в разговорах, предпочитал слушать, а не высказываться, думал о происходящем и пытался что-то понять.
Я любил наблюдать за людьми, а еще больше – за природой, которую чувствовал и понимал.
Иногда я удивляюсь, почему по итогам жизни стал не биологом, а программистом.
Но это не имеет отношения к теме.
Возвращаюсь к нашей тесной пятерке.
Кем были эти самые «мы»?
Мы не являлись ядром группы.
Скорее мы представляли отколовшийся спутник светила.
С нами никто не считался, но мы считались сами с собой – и это казалось главным в далекую эпоху взросления.
Мы существенно отличались от прочих: не курили, не пили, не ширялись и не закидывались наркотой.
Мы, конечно, подтрунивали – порой даже насмехались – друг над другом.
Но то казалось естественным, никто ни на кого не обижался.
В целом наша пятерка напоминала семейку выдр, сплотившихся в единый организм.
Несмотря на разницу приоритетов, у нас имелся общий вектор, который в то время казался главным: интерес к противоположному полу.
Он проявился в нужном возрасте, с течением становился все острее.
Как любые дети двадцать первого века, мы выросли на порнографии, к которой приобщались, невзирая на препоны.
В описываемые времена интерес перешел на иную ступень.
Вдруг стало ясным, что – при всех достоинствах порнодив – реальные женщины волнуют больше.
Первые существовали в ином измерении, отделенные экраном монитора.
Вторые – к которым относились одногруппницы – находились рядом.
Все их выпуклости можно было потрогать без очков виртуальной реальности.
Впрочем тут я перескочил в нынешнее время; в начале «нулевых» о таких очках никто даже не слышал.
Я просто хотел сказать, что одногруппниц можно было осязать, протянув руку.
Хотя на самом деле возможность оставалась иллюзорной.
Андреев однажды тронул пальцем подушкообразную грудь Гайдамак, но в ответном потоке брани разобрал лишь слово «твою».
Смаков попробовал подержать Сапронову за ногу и упал, как подкошенный, от пинка в коленную чашечку.
После этого он три недели хромал, пропустил шесть физкультур.
Елин подошел сзади к Кузиной, разумно закрыл глаза и двумя руками сграбастал ее задницу – за что получил несколько ударов по темени.
Правда, потом он хвастался, что успел прощупать трусики.
О собственных опытах предпочту умолчать.
Жизнь шла в ритме парадокса.
Девчонки взрослели и по мере возможности заголялись.
Но любое физическое внимание к ним каралось безжалостно.
Несмотря на солидный возраст, мы пятеро оставались девственными.
2
Стоял ясный май, обещая скорые каникулы.
Конец третьего курса был волнующим, но младенчески беззаботным.
Большая перемена только-только началась, мы сидели на детской площадке за оградой двора и чувствовали себя необъяснимо счастливыми.
Сама природа радовалась за нас.
Каждая былинка готовилась стать цветком, бегущие по небу облака казались е-мэйлами непрочитанных сообщений.
В воздухе дрожали невнятные предчувствия чего-то нового – как всегда бывало весной и как никогда не оправдывало ожиданий.
– Послушайте… – заговорил Андреев. – Вот бы взять Гайдамакины сиськи, Кузину жопу, Сапрохины окорока, и…
– И что дальше? – насмешливо спросил Соломацкий.
Что-то подобное постоянно лилось из Гошиных уст, мы к такому привыкли.
– Объединить в одну. Вот была бы девчонка.
– Зачем объединять. По одной бы каждую отттрахал, всех по очереди, – злобно процедил Елин. – Во все дырки вдоль и поперек.
Мы помолчали.
Все знали, что ни Кузина, ни Гайдамак, ни Сапронова – равно как и синтетическое чудище – не позволят прикоснуться к своему телу.
– А смотрите, что у меня есть…
Оглянувшись по сторонам, Андреев вытащил из кармана пластиковый пакет, оттуда достал черный бюстгальтер с белым цветком между чашечками.
– Это что? – спросил Соломацкий.
– Это лифчик.
– Сами видим, что не портянки, – сказал Елин. – Где спиздил?
– Вчера на физкультуре, – без смущения ответил Андреев. – Слегка опоздал, по дороге заглянул в девчоночью раздевалку, и…
Ситуация не вызывала сомнений.
Некоторые одногруппницы занимались в спортивных «бра» – дразнили пупками и казались более голыми, чем были.
Обычные бюстгальтеры, носимые под одеждой, они бросали в раздевалке.
Украсть оттуда все, что угодно, не составляло проблем – особенно для такого страдальца, как Андреев.
– Чей? – поинтересовался Соломацкий.
– Гайдамакин.
– С чего ты взял?
– Он ею пахнет!
– Ты уверен?
– Уверен. Запах Гайдамакиных подмышек я учую среди тысячи с завязанными глазами!