Инклюз

На сцену вышли еще две марионетки. Они приблизились к главной героине на качели и затеяли разговор. По большей части они восхищались цветущим садом. Одна из них сорвала с дерева яблоко и протерла его о свою одежду. Оскар поразился: такой трюк никогда не сделает кукловод-любитель. Нужна была не только сноровка, но и умение устроить декорации так, чтобы фокус вообще был возможен. Музыкант сразу понял: участвовало два яблока. Одно было заранее закреплено ниткой на дереве. В решающий момент нить ослабла и плод опустился за черную ткань, закреплённую между ветвей дерева. Второе яблоко, поменьше, было спрятано в широком рукаве самой куклы. Джоанна натянула отвечающую за него нить, и оно скользнуло в руку марионетки.

Ставя такие сложные сцены, легко запутаться с дополнительными нитками и испортить спектакль.

Музыкант посмотрел на других гостей и улыбнулся тому, как не осведомленные о сложности трюков зрители спокойно наслаждаются иллюзией.

Оскар совсем перестал играть. Будто бы для того, чтобы не заглушить реплики героинь представления. Но на самом деле, ему хотелось еще немного почитать дневник. Он поставил тетрадь дочери Джоанны на пюпитр, и стал перелистывать по несколько страниц сразу, попадая на случайные истории. Еще раз посмотрев на сцену театра и убедившись, что действующие лица продолжали вести диалог, он пробежал взглядом по тексту, где было несколько рисунков, на которых изображён мальчик, ведущий свой мопед. Нарисованные котята прятались за загнутыми уголками тетради. Порой примитивные стишки описывали события в шуточном стиле, а порой риторические вопросы заканчивали детские истории.

Как маленький принц, на краю Калистоги

Считаю я птиц, лицезрею дороги.

Какая из них приведет ко мне гостя?

Из стран внеземных и душою межзвездной.

Дорога какая подхватит меня?

Лесная? Ночная, звездою маня?

Быть может по пыльной дороге прибудет?

Быть может приедет, уедет, забудет?

А может быть день ото дня приезжает?

Цветы в этот миг для меня он сажает?..

Как маленький принц на краю Калистоги,

С самою собой я веду диалоги.

Наткнувшись на страницу, где были согнуты фигуры, он развернул сгибы и удивился, как точно девочка вклеила туда объемное изображение дельтаплана. Планер был размашистым, насыщенно-красного цвета. Внизу были нарисованы лежащие в траве дети. Вокруг них, как догадался Оскар, ползали котята. Хотя были скорее похожи на муравьев. В углу детским почерком было выведено: “Теперь папа летает с Плуто”. В его памяти всплыл голос знакомой из госпиталя. Он представлял, как она писала эти строки, что чувствовала и что думала в тот момент.

Ему попалась надпись: “К маме приходил почтальон. Я все рассказала Плуто”.

Оскар оторвался от дневника и туманным взглядом уставился на кукольное представление. Однако смотрел его как бы сквозь сцену, думая об истории этой семьи. О Джоанне, о когда-то резвящейся в доме маленькой Эмме, танцующей под папины шуточные песни в стиле кантри. Он перевел взгляд на Брайана – крепкого телосложения мужчину, который вырос без родителей и стал чудесным человеком. Его ежегодные визиты в день рождения этой пожилой женщины есть акт искренней дружбы, исполнение долга. Он приходит ее поддержать, дать женщине уверенность, что она кому-то в этом мире нужна. Присылает ей письма, которые стопками аккуратно сложены на рояле. А может, он видит в ней мать, которую так искал? С детства он пытался заполнить в душе пустое пространство, предназначенное для семейного уюта. Нужен ли он сам кому-то, кроме своей бабушки? Ценит ли его страна, ради которой он рискует жизнью? Нашел ли он ту, которая ждет его по вечерам? Даже если девушка появилась, он все равно перелетной птицей, в одну и ту же дату, спешит в дом Джоанны. В голове отчетливо всплыл образ Эммы – узел, связавший присутствующих в этом театральном подвале. И Оскар заново почувствовал глубокую привязанность, появившуюся в госпитале.

На следующей странице было крупно написано: ”Брайан – мамин идеал?”. Музыкант вновь погрузился в чтение.

“Сегодня после длительного отсутствия явился Брайан с новостью, что он поступил в колледж. Я никогда не могла бы представить его, типичного Гекльберри Финна, например, в паре с какой-нибудь девушкой. Его прическа всегда была комком торчащих завитушек, веснушки сильно проступали на лице, руки мозолистые, голос скромный. С момента предыдущего визита он заметно возмужал. Мама, словно влюбленная, порхала вокруг него. Я же смотрела на него глазами своего бойфренда. Он точно бы невзлюбил Брайана за то, что тот сильнее. Хотя, если посмотреть глазами подружек – они тотчас бы перессорились между собой, чтоб завоевать внимание Брайана. Мужская красота тоже была присуща моему другу детства. Но он для меня слишком родной друг».

Оскар всматривался в спину очень сильно повзрослевшего Брайана. Он ждал момента, когда тот посмотрит на него, и они сделают то, о чем договаривались.

На сцене появлялись и исчезали новые действующие лица, и кульминация сюжета уже была упущена Оскаром. Ему показалось, что Джоаннин спектакль был не слишком замысловат. Иногда до него доносились фразы, как: “Мне кажется, нет никого в мире, кто бы сейчас пожалел ее”. Оскар даже не пытался вникнуть в суть постановки. Он все еще думал, в первую очередь, об увиденном и прочитанном в дневнике. И о желании стать ближе к матери хотя бы сейчас, когда уже, казалось бы, слишком поздно. Эмма попросила вклеить в дневник страницы о том, как любит ее, как понимает, насколько тяжело ей пришлось. Оскара очень тронули слова о том, какой правильный выбор сделал ее отец, что он, как золотоискатель, нашел самый большой самородок.

Наконец, Брайан обернулся, и взгляды мужчин встретились. Военный тихо пересел поближе к музыканту, и тот молча передал ему дневник. Оскар жестом поднятого указательного пальца задержал Брайана, потянувшись к одному из своих музыкальных футляров. Тихонько его приоткрыв, он вытащил оттуда букет цветов и, передавая другу детства Эммы, кивнул головой на Джоанну.

– Благодарю, – тихо сказал Брайан.

Оба уставились на сцену, но каждый думал о своем. Вскоре Оскар вновь стал наблюдать за Брайаном со спины. Пальцы человека в военной форме гладили краешек тетрадки. Он, как незрячий, считывал каждый бугорок на обложке, словно они представляли собой символы шрифта Брайля. Перевернув несколько раз дневник на обратную сторону, Брайан окинул его взглядом и вновь стал наблюдать за происходящим на сцене. Он гладил и сжимал вещь девушки, которая внезапно попала в его руки, но так и не решился открыть.

Вдруг на сцену из щелей начали вылезать деревянные, выкрашенные в серый, крысы. Кукла на качели будто не замечала их, но ее собеседники стали молча отходить. Они были испуганы, и Джоанне отлично удавалось это передать походкой каждой марионетки.

Музыкант поспешно прислонил к себе виолончель и стал играть тревожную, эпическую музыку.

Вскоре одна из кукол с криком бросилась бежать. За ней последовали другие, оставляя главную героиню в беде. Мастерски оперируя огромным количеством марионеток одновременно, Джоанна отлично справлялась со сложным эпизодом. Каждую куклу ей удавалось увести со сцены по-своему. Кто-то прятался под скамейку, но вскоре выскакивал оттуда и пропадал за ширмой. Другая кукла сложилась на полу, падая в обморок, но ее успели подхватить стоящие рядом героини-подружки и унести за боковую штору. Действия происходили по всей сцене, а не только у края ширмы, что ощутимо расширяло восприятие.

Оскар был крайне потрясен, как искусно все продумано заранее. С такой сложной постановкой справлялась всего лишь одна леди. Ни одного неверного движения не было допущено. Разбегаясь по углам, куклы несколько раз пересекали друг другу путь, что тоже часто требует, как минимум, двух кукловодов, которые могли бы передавать друг другу свои ваги, либо одному из них пришлось бы обходить другого за спиной. Да и то, часто такие ситуации сказываются на поведении кукол. Джоанна добивалась успеха тем, что притормаживала одну из марионеток и, по всей видимости, закрепляла ее вагу рядом на подмостках, давая другой кукле приоритет.