Отблеск цепи

– Я никуда не поеду.

Ну и иди ты на хер.

– Это круглосуточный транспорт. А ты водитель на смене. Заводись и катись прямо.

– Знал бы у меня инженер, куда ехать, я бы поехал. А так я рассвета подожду.

Базара нет. Знал бы у меня водитель. Ну, ничего, связь тут уже ловит.

– Дмитрий Егорович? Романов Георгий, участок эксплуатационной службы поселка Уват. У вас водитель отказался выходить на смену. – Наши аутсорсеры предоставляли полный список контактов, вплоть до директоров. Как в особо тщедушного и молодого, кинуть в меня камнем хотелось всем. Поэтому я заблаговременно и дотошно заносил все возможные административные рычаги в телефон. На связи у меня был их директор по транспорту из Тюмени, который, уверен, впервые услышал, что у него есть какой-то участок в каком-то Увате.

– Да нет, знаю кто, он же рядом сидит. Тут с тобой поговорить хотят, держи, – я передал Габуру трубку.

Упершись в трубку, гордая кавказская борода теперь лишь жалобно тряслась на суетливом подбородке. Подбородок пытался подобрать заплетающиеся слова, но терпел фиаско на первых гласных звуках. В общем, поначалу выходило лишь мычание. Вскоре он все-таки выдавил «нет-нет, сейчас поедем» и, одеревеневший, вернул мне телефон.

На что он рассчитывал? Что я, как двадцатидвухлетний новичок, расплачусь и начну его умолять? А если и позвоню, то своему, хорошо подмазанному нашими транспортниками начальнику?

Габур был практически личным водителем моего руководителя. Машину наш престарелый шеф сразу всем обозначил как «аварийную». Аварии за последние пять лет случались трижды. Поэтому в основном ее отправляли по личным делам нашего руководящего хозяйственника. Два дома, трое взрослых детей – дел хватало. Но чаще всего она просто стояла. Габур спал, при этом работая как бы за двоих на круглосуточной машине, а шеф получал два ежемесячных литра дагестанского коньяка в придачу к халявной тяговой силе. Правда, иногда приносил коньяк на корпоративы.

Подрагивая, Габур вышел и походил вокруг машины.

Потом завелся и погнал по лежневке как сумасшедший. Отчего я, отдельно от очков, подлетал к потолку машины каждые несколько секунд. Было забавно, но болезненно.

Через сорок минут мы прибыли к вагончику на нашем крановом узле. Тому самому, утонувшему в грязи почти по самое днище. Внутри кипела жизнь, хоть и было почти двенадцать.

Я вышел из машины и пошел на ночлег.

– Стой. Поговорить хочу. Просто, по-человечески. Как мужик с мужиком, – окрикнул мой удаляющийся силуэт Габур.

Я остановился на полдороги, но на задушевные беседы меня как-то не тянуло. Хотя подготовить ответ на ожидаемые наезды я успел по дороге.

– Ты думаешь, ты кому плохо сделал? – начало было улыбчивым и загадочным, как хорошая горная притча.

– Думаю, я всем сделал хорошо, раз мы здесь.

– Думаешь, что хорошо? А что хорошо? Думаешь, показал, кто главный тут?

– Я думаю, что по договору предоставления транспорта и по твоей должностной инструкции ты обязан знать проезды ко всем производственным участкам. Думаю, что если еще раз увижу тебя в джинсах, а не в спецовке за рулем, я выпишу тебе и твоей шараге штраф. И, думаю, что если ты хотел по-человечески, или по-мужски, что ты там хотел, то ты малость опоздал.

Оставив горца злобно улыбаться дальше, я зашел в вагон.

Внутри застолье шло полным ходом. Зависнувший над столом, кричащий тост Гена застыл со стопарем в руке, оглядываясь на меня.

Сюрприз. Это не моя бригада. Тобольчане.

Сцена была немой и очень напряженной. Работяг было трое, без инженера. Полупустые бутылки водки предательски сияли на столе, а пьяные, одутловатые рожи пытались резко просветлеть. Самый дружелюбный и бесхитростный из бригады, Булат, наконец нашелся, что сказать.

– Э, смотрите, кто приехал! Идем! Водку будешь?

– А то, – как самый свой пацан, ответил я.

Кто не с нами, тот против нас. Самое русское из всех русских кредо.

– Кто еще приехал? – Голубев Коля, самый подозрительный и авторитетный, решил полностью оценить диспозицию перед тем, как наливать.

– Габур.

– Этот не зайдет. Садись, выпьем.

Мужики начали суетиться. У меня появился стопарь и все виды трассовых яств. Мужики наперебой предлагали соленья, особое сало, лучшую селедку. Махнув рукой, сказав «один раз живем», Булат сходил к холодильнику и достал муксуна.

– Брат прислал с Салыма. Пробовал такую? Думал, как закончим… да ты попробуй!

Булат был глуховат и часто кричал. Да так, что хотелось закрыть уши руками, когда он открывал рот.

Вскоре стол почти опустел на три четверти, а моя смущенная харя была обставлена едой со всех сторон.

После трех стопарей меня размазало по шконке. Было хорошо. Вкратце мне поведали, куда подевалась моя родная бригада.

Оказалось, по тревоге дернули и тобольский участок. Сам узел был пограничным, но все же нашим. Тем не менее на всякий случай сгребли всех.

Хоть расстояние было примерно одинаковым с обоих концов, тоболяки приехали чуть раньше. Наши, увидев, что вагон уже занят, отказались даже запитываться электричеством от оккупированной неприятелем точки, не то что делить вагон пополам. И уехали куда подальше, ночевать в «Урале».

Участки входили в одну и ту же тобольскую службу, но непримиримо враждовали. Корень вражды был финансово обоснованным. Служба, в которой я работал, была создана всего три года назад. При ее создании всем мужикам из соседнего Тобольска предложили перейти на новый участок. Мотивацией для работяг служила северная надбавка, увеличивающая зарплату почти вдвое. Граница северных зон проходила как раз по Увату. Мотивация для далекого руководства – перетащить хотя бы часть опытных работников для обучения молодняка. Тем не менее ни один работник не согласился. Номинально и те и другие работали вахтами по пятнадцать дней, но тобольчане после смены шли домой, а уватские жили в вахтовом городке посреди богом забытой деревни. Сами вахты, кстати, друг друга тоже терпеть не могли и постоянно грызлись. Но не так фанатично, как подразделения в целом.

Итак, тобольчане, поголовно предпенсионные и со стажем от двадцати лет, презирали молодежь, которая едва пришла, жизни не видела, а уже зарабатывает в два раза больше их. Наши в долгу не оставались и потешались над тобольскими тунеядцами, которые работают на почти прожиточный минимум, а на любых совместных работах в основном нажираются в дрова, держатся за спину и бухтят о несправедливости этого мира.

Несмотря на то, что среди работников этих бригад было даже несколько родственников, их ненависть была непримиримой, и пару раз доходило до рукоприкладства.

Именно поэтому наши ребята отказались даже ночевать с ними на одном куске леса. Старое, ультимативно межующее друзей и врагов выражение – с тобой в одном поле срать не сяду – здесь имело самый что ни на есть буквальный смысл.

Я же был перебежчиком. Стажировку линейным трубопроводчиком первые три месяца я провел в Тобольске, а инженером меня отправили в Уват.

Беседа тем временем неторопливо текла вокруг охоты, лосятины, патронов и соболей.

– Ну, расскажи про Юльку-то. Хоть порадуемся за молодого, – внезапно вбросил Гена.

– Что за Юлька? – Булат встрепенулся.

– А геодезку не помнишь? К нам тоже приезжала, месяца три как.

– Уууу, помню. Блондинка которая, вся вот такая? – Булат очертил на себе контуры самой притягательной женщины, которую могла изобразить его жестикуляция.

– Она, она.

– Хрена! – Булат ударил кулаком по столу. – А что, есть что рассказать?

Обоим было под шестьдесят. Седые усы и школьное нетерпение.

– Ну, мне рассказывать нечего, – я был категоричен и немного смущен.

– Да ладно, все же свои, – Гена добродушно настаивал.

– Да нечего мне рассказывать.

– Сашка же мой видел вас.

Трепло твой племяш. Идиоты из моей бригады уехали на трассу и забыли разрешение на проезд через газовиков. И вернулись за ним очень некстати.