Шоумен. Ментовские оборотни

– Ладно, с Аллой я решу! – сказал подполковник, и по его уверенному виду можно было догадаться, что за ним не заржавеет. – Я тебе жену наш      ёл, Филипп. Справная девка. Кровь с молоком. Ещё меня благодарить будешь.

И он эти слова в аккурат тогда произнёс, когда они нос к носу с Клавой очутились. Клава глупо хихикнула и сделала книксен.

– Вот! – сказал подполковник Байстрюков. – Уже и в белом платье. Хоть прям сейчас под венец.

– Нет, ну нельзя же так вот сразу, – капризно произнёс Филипп.

– Именно сразу! – сказал с нажимом Байстрюков.

– Нет, я не хочу, – продолжал капризничать Филипп. – Ну что это такое, в самом деле! Да и Алла …

– А Алла с тобой уже, считай, в разводе, – сказал безжалостный подполковник Байстрюков и посмотрел на собеседника холодным взглядом инквизитора. – Ты забыл, что на гастролях в Сыктывкаре отчебучил?

– А вы откуда знаете?! – дрогнул Филипп.

– У меня работа такая – всё знать. И у тебя теперь два пути. Или ты ведёшь эту красавицу в загс, или я веду тебя к прокурору, – сказал словами киношного героя Байстрюков. – Но к прокурору – это я тебе очень не советую, Филипп. Реальный срок. На зоне тоже можно петь, конечно. В художественной самодеятельности. Но Алла тебе туда передачки возить не будет.

– Почему? – заметно занервничал Филипп.

– У неё ж гастроли, – сказал Байстрюков рассудительно. – Творческий человек себе не принадлежит, он служит искусству. Сам знаешь, где-то не доешь, где-то не доспишь, а культуру в массы нести надо, это святое. Тут не до тебя, ты же понимаешь.

Филипп посмотрел задумчиво на Клаву, как будто взвешивал для себя, что для него ужаснее: тюрьма или семейная жизнь с этой вот девахой. Чтобы он сдуру не выбрал тюрьму, подполковник Байстрюков подсказал вкрадчивым голосом:

– А тут тебе никакой тюремной самодеятельности, Филипп, а сплошная семейная жизнь со всеми её, бляха-муха, прелестями. Пирожки с капустой, водочка по пятницам и совместный просмотр телепередачи «Поле чудес». Поди плохо?

Кажется, Филипп испугался нарисованной картины даже больше, чем тюрьмы, да теперь уж этого не узнать, потому что пребывавший в крайне расстроенных чувствах Миша Брусникин вдруг чему-то сильно удивился и молвил изумлённо:

– А Филипп-то ненастоящий!!!

И снова очень по-киношному получилось.

– Как – ненастоящий?! – поразился подполковник Байстрюков и посмотрел на Мишу Брусникина.

– Как – ненастоящий?! – поразился я и посмотрел на Илью Дёмина.

– Женька! – вскинулся Илья. – Так получилось, ты пойми!

Я захлебнулся воздухом и таращился на монитор, где был, как мне казалось, взаправдашний Киркоров.

– Ну, не сложилось с настоящим, Женька, – бубнил у моего уха Дёмин. – А двойник был чудо как хорош! И экономия опять же, всё-таки тут мы, считай, что за бесплатно …

– Но похож-то как! – сказал я потрясённо.

Это Миша Брусникин, который, в отличие от нас, находился с этим лже-Филиппом буквально нос к носу, что-то подозрительное там в конце концов углядел. А издали – вылитый Киркоров.

– Я не хотел говорить раньше времени, – бубнил Илья. – Думал, что обойдётся. Ты же сам видишь, любо-дорого было смотреть.

– Тут только одна проблема, – сказал я. – Понимаешь, мы Клаве обещали присутствие настоящего Киркорова. Она только ради этого своего Мишку и подставила. Чтобы потом при случае рассказывать о том, что у неё на свадьбе сам Киркоров был. Так что тебе теперь придётся с нею объясняться.

– Ой! – сказал насторожившийся Илья. – Что угодно, Женька, только не это! А ну как осерчает? Мы с ней в разных весовых категориях всё-таки. Ты ведь можешь запросто администратора лишиться, Колодин. Тебе меня не жалко?

* * *

Кого мне было жалко, так это Светлану. Съёмки наши закончились, я отдавал последние распоряжения, прежде чем отбыть восвояси, и тут краем глаза увидел Светлану. Не человек, а тень. И лицо такое серое, будто пеплом обсыпано. Я нагнал её уже возле машины.

– Привет! – сказал я жизнерадостно. – Как тебе сегодняшняя съёмка?

Она посмотрела на меня затравленным взглядом. Значит, делать вид, что всё нормально, не получится.

– Ты всё из-за письма того дурацкого? – сказал я понимающе.

Светка кивнула в ответ.

– Чья-то неумная шутка, – сказал я. – Выбрось из головы.

– Шутка не неумная, а злая, – поправила меня Светлана. – И вообще на шутку это не очень-то похоже.

– Брось! – удивился я её словам. – Покойники не воскресают. И писем не пишут.

– Я не о том. Если мне там было хорошо и всё нравилось, а теперь разонравилось и я боюсь – это ведь уже не шутка. Правильно?

– Но чего же там бояться? – попытался я её приободрить.

Не получилось.

– Жень! Ты никогда не задумывался о том, что взрослые и дети могут видеть вроде бы одно и то же, но воспринимают это «одно и то же» по-разному? Вот я была взрослым человеком, когда покупала тот дом. Мне всё там нравилось. И уединённость эта – потому что взрослому человеку требуется такое приватное пространство, где можно остаться одному. И лес этот сказочный – потому что красиво. И далеко от Москвы – потому что где ты в ближнем Подмосковье так задёшево купишь два гектара леса. А теперь вдруг я из взрослого человека превратилась в ребёнка. Я боюсь этого леса, я боюсь этой глухомани, где в случае чего не докричишься – не услышат. Я боюсь, в конце концов, что из-под елок этих в сумерках вдруг вылезет ужасный дед Бабай …

– Что это за дед такой?

– Это из детства, Женька. Страшный старик, которого я никогда не видела, но которого очень боялась. Дед Бабай приходит к тем детям, которые не слушаются и манную кашу не едят, и …

Светлана запнулась, обнаружив вдруг, что не знает, каким таким ужасным образом поступает страшный старик с непослушными детьми. Да это и не важно, вдруг подумал я, что именно вытворяет тот Бабай. Потому что неосознанный страх страшнее. Неизвестность держит в напряжении сильнее, чем то, что уже стало свершившимся фактом.

– Всё изменилось, Женя, – горько сказала Светлана. – Я боюсь там находиться. Я боюсь туда возвращаться. Мне там страшно.

Я прекрасно понимал, о чём она говорит. День у телевизионщика долгий, и разъезжаемся мы обычно уже ночью. Потом Светлане ещё полтора часа по загородной трассе. И где-то за полночь она приезжает в свой лес. А там такие шутки.

– Писем больше не было? – спросил я.

– Нет! – нервно дёрнула плечом Светлана.

– Может, больше и не будут так шутить? – высказал я предположение.

Светлана судорожно вздохнула. Не очень-то ей в это верилось, похоже.

– Ну, хочешь, сегодня поедем к тебе? – предложил я.

Как-то само собой с языка сорвалось. Просто мне хотелось хоть чем-то ей помочь.

– Да! – с готовностью отозвалась Светлана.

Это выглядело так, как бывает у измученных долгой ноющей болью людей. Уже сил терпеть не остается, и тут им предлагают сделать обезболивающий укол.

– Хотите? – спрашивают.

– Да!!!

А какого можно было ждать ответа от человека, долгое время остававшегося с этой своей болью один на один, и никого вокруг, и все его покинули. Как вдруг нашёлся кто-то, кто вызвался помочь. Пусть не насовсем, а лишь на время облегчить. Ну, хотя бы так. И за это спасибо.

* * *

– Мне никто ничего не говорил про прежнюю хозяйку, – рассказывала Светлана. – Дом этот я покупала через фирму. Владельцем дома была записана фирма, юридическое лицо, а не конкретный человек. Я всё делала через агентство недвижимости. Они проверили бумаги – бумаги в порядке. Заключили договор продажи-покупки. Всё выглядело очень прилично и респектабельно.

Мы со Светланой ехали в её загородный дом, и уже успело стемнеть.

– А что теперь в той сделке кажется тебе таким подозрительным? – пожал я плечами.

– Хозяйку прежнюю убили! Ты же слышал!

– К тебе это какое имеет отношение? – произнёс я мягко и гипнотизирующе. – Ты приобрела собственность. Юридически чистую. С хорошими и правильными документами, в которых юристы ничего подозрительного не нашли, никаких там подводных камней нет. Владей и радуйся! Какие проблемы?