Штормовой предел

Ударили пушки "Ушакова". Бой начался. Не ожидавшие столь решительного отпора после сдачи небогатовского отряда, японцы долго не могли пристреляться. Умело маневрируя, командир все время сбивал им наводку. Вот получил подряд несколько попаданий и отвернул в сторону на некоторое время "Ивате". Снаряд ударил в борт крейсера, впереди кормового левого трапа, пробив в борту дыру, а затем разорвался внутри, убив три десятка японцев.

Вот завилял на курсе объятый пожаром "Якумо". Русские пушки били безостановочно. Точность их огня была поразительна, и это при их-то низком качестве! Долгие месяцы напряженной учебы и тренировок не прошли даром.

Получив сдачи, крейсера отскочили в сторону и некоторое время крутились вдалеке, не зная, что предпринять. Затем Самимура изменил тактику. Оба крейсера отошли на предельную дистанцию стрельбы своих орудий и начали обстреливать русский броненосец.

Владимир Миклуха немедленно открыл огонь по "Ивате" из обеих башен главного калибра и двух 120-миллиметровых орудий правого борта. Точные по направлению выстрелы сразу начали давать недолеты. Японцы, спустив бесполезный сигнал, ответили с дистанции около 50 кабельтовых. Недолеты и большой разброс снарядов "Адмирала Ушакова", наряду с погрешностями дальномера, объяснялись сильным износом орудий и установок. Эти недолеты заставили Миклуху повернуть для сближения с неприятелем. Вокруг броненосца мгновенно выросли столбы разрывов начиненных шимозой снарядов, по надстройкам застучали мелкие осколки.

Минут около десяти японцы, несмотря на всю легкость для них стрельбы, не могли пристреляться, и их снаряды, по большей части 3-дюймовые, давали часто недолеты, хотя и ложились довольно близко от борта.

Затем пошла небольшая серия перелетов, а за ними огонь неприятеля стал до такой степени прицельным и метким, что каждый залп приносил "Ушакову" все новые и новые разрушения.

При этом ведомый твердой рукой Миклухи "Адмирал Ушаков" постоянно подворачивал вправо — к западу, сближаясь с противником. Камимура был вынужден отходить. Одновременно "Адмирал Ушаков" поворотами сбивал японцам пристрелку, но это ухудшало и условия собственной стрельбы. Постоянные недолеты снарядов вынуждали броненосец временами прекращать стрельбу. После первых четырех выстрелов вышло из строя гидравлическое наведение носовой башни. Перешли на ручное управление. Огонь "Ушакова" сразу ослабел. А через десять минут после начала боя в броненосец попал первый крупный снаряд. Он ударил в борт против носовой башни и сделал большую пробоину у ватерлинии. Вскоре попаданием 152-миллиметрового снаряда в батарею вывело из строя правое носовое 120-миллиметровое орудие, а другой такой же снаряд вызвал возгорание и взрыв трех беседок со 120-миллиметровыми патронами.

Положение "Ушакова" становилось безнадежным. Ни скорость хода, ни дальность стрельбы его орудий не оставляли теперь ни одного шанса на успех. Броненосец то и дело дергался, как в судороге, при попадании неприятельских снарядов. Загорелась обшивка корпуса и матросские рундучки на жилой палубе…

— Обе вперед полный! — скомандовал Миклуха.

Подобного история морских сражений еще не знала! Избиваемый, обреченный на гибель корабль шел в свою последнюю атаку. Вид его был ужасен: из рваных дыр борта вырывались фонтаны огня, на палубе гулял пожар, рушились мачты и шлюпбалки. И враг побежал.

— Ага, не нравится, желтопузый, получи еще в разлуку! — кричали в азарте артиллеристы, отскакивая от стреляющего орудия.

Японцы, не подпуская к себе русский броненосец, снова отбежали в сторону от него и продолжали обстрел.

Перо писателя бессильно описать весь ужас последнего боя "Адмирала Ушакова". Поэтому предоставим слово его непосредственным участникам.

Из воспоминаний бывшего офицера "Ушакова" A. А. Транзе: "Несколько раз был он (Андреевский флаг. — B.Ш.) сбит во время боя, но стоявший под флагом часовой строевой квартирмейстер… Прокопович каждый раз вновь поднимал сбитый флаг. Когда разрешено было спасаться, старший артиллерийский офицер Николай Николаевич Дмитриев в мегафон крикнул с мостика Прокоповичу, что он может покинуть свой пост, не ожидая караульного начальника или разводящего, но Прокопович, стоя на спардеке вблизи кормовой башни, вероятно, оглох за два дня боя от гула выстрелов и не слыхал отданного ему приказания. Когда же к нему был послан рассыльный, то он был уже убит, разорвавшимся вблизи снарядом".

Из воспоминаний лейтенанта Н.Н. Дмитриева: "…Минут через 20 после начала боя было разбито правое, носовое, 120-миллиметровое орудие, а несколькими последовательно попавшими в батарею неприятельскими снарядами был произведен взрыв трех беседок с 120 патронами, вследствие чего начался сильный пожар. Этими же снарядами и взрывом беседок были произведены большие разрушения на правой стороне батареи, да и левая ее сторона была вся завалена кусками и обломками от разбитой динамо-машины и развороченного камбуза. Местами попадались залитые кровью и изуродованные до неузнаваемости трупы убитых матросов.

Через полчаса пальбы огонь обоих неприятельских крейсеров, сосредоточенный на сильно уже подбитом "Ушакове", был ужасен по своим результатам. Кроме пожара в батарее от взрыва снаряда в жилой палубе загорелась обшивка борта и рундуки с командными вещами. К концу получасового боя нашим броненосцем были получены следующие повреждения, вдобавок ко вчерашним: 8-дюймовым снарядом была произведена большая пробоина по ватерлинии под носовой башней, несколько пробоин по всему борту, и наконец, огромное отверстие в борту под кают-компанией от снаряда, взрыв которого был ужасен по своей силе.

После перечисленных разрушений "Ушаков" быстро накренился на правый борт настолько сильно, что стрельба из башен стала недействительна вследствие уменьшения дальности, а затем и полной невозможности вращать башни против крена. При таких условиях командир, видя бесполезность дальнейшей стрельбы и использовав всю боевую способность своего корабля, приказал потопить "Ушакова". Были открыты кингстоны, затоплены бомбовые погреба и подорвана труба циркуляционной помпы в машинном отделении. Машины были застопорены, стрельба была прекращена, и людям было приказано выходить наверх и бросаться за борт, пользуясь имеемыми под руками спасательными средствами. Все наши шлюпки были избиты снарядами и осколками и вдобавок к матрацам и пробковым поясам могли служить лишь… большие спасательные круги, подымавшие на себе до тридцати человек… Вплоть до самого прекращения огня простояли на площадке, у дальномеров, мичманы Сипягин и Транзе с помогавшими им сигнальщиками… среди вихря проносившихся вокруг осколков. Едва успел я крикнуть дальномерщикам, что они больше не нужны и чтобы уходили вниз, как снаряд, разорвавшийся у основания боевой рубки, вдребезги разбил оба дальномера, снес стоявший на марсе пулемет и наповал убил последнего из спускавшихся с площадки — сигнальщика Плаксина, тело которого кровавой массой упало на мостик, около самой рубки…"

— Переборки не держат! — докладывали Миклухе-Маклаю механики.

Вслед за носовой башней замолчала и кормовая башня главного калибра, стволы ее орудий черпали воду. Огонь вела только последняя, 120-миллиметровая пушка, но и ее снаряды падали с большим недолетом.

"Все, — глухо сказал Миклуха самому себе. — Корабль погибает, теперь надо думать о людях".

Он обернулся к стоявшим рядом офицерам:

— Застопорить машины! Затопить бомбовые погреба! Подорвать циркуляционные помпы и открыть кингстоны! Команде спасаться! Первыми грузить раненых!

Удивительно спокойно и с полным самообладанием держал себя находившийся рядом с командиром старший офицер капитан 2-го ранга Мусатов. В кителе, с надетой поверх портупеей, с револьвером на боку, самым невозмутимым голосом он отдавал с мостика приказания плававшей за бортом команде и затем так же спокойно докладывал командиру о положении судна. В это время в рубке находились кроме командира старший штурман и старший артиллерист.