Страница 64 из 92
Так странно. Почему плохое забывается, словно и не было, а хорошее остаётся вопреки всему? Разве не наоборот должно быть?
Снова злилась на себя и, понимая, что сама заточаю себя в склепе никому не нужных воспоминаний, и решительно выходила в люди. Знакомилась с соседями по подъезду, записалась на фитнес для будущих мам, нашла репетитора по биологии, твёрдо решив, что когда-нибудь обязательно снова поступлю на ветеринара.
«…Какой-нибудь большой город, где есть конюшня и академия для лошадиных докторов. Если не передумала, конечно…»
Я не передумала, и это было сущее наваждение. Словно не было ни лжи, ни предательства, и я просто в очередной раз жду его из затянувшейся поездки «кое-куда, кое-что проверить», и единственное чего действительно боюсь, так это этих его «А если вдруг что, с тобой свяжутся…»
Говорят, время лечит, но чем дальше, тем чаще я плакала. И окончательно понимала, что действительно жду его, так мучительно и на износ, что встреча, какой бы горькой она ни случилась и чем бы ни закончилась — стала бы избавлением.
Ещё через месяц, обычным поздним вечером перед телевизором, я вдруг поняла, что, постоянно погружённая в себя, давно уже не ощущала шевеления малыша. И вот тут-то накрыло по-настоящему! Едва дождавшись утра, я рванула в женскую консультацию и сразу же загремела на сохранение.
— Там всё нормально? — с трудом сдерживая дрожь в голосе, пытала я лечащего, а та в это время вдумчиво рассматривала результаты анализов и УЗИ.
— Ну-у, у плода никаких явных патологий не видно, основные показатели в нижних пределах нормы…
— Это опасно? Честно, скажите!
— Честно? — подняла врач взгляд с бумажек на меня, и взгляд её оказался неожиданно строгий. — Если честно, то обратись ты на день-другой позже, то, возможно, и сохранять было бы уже нечего. А если ещё честнее, то либо ты прекратишь издеваться над собой и ребёнком, либо сразу смирись с тем, что не выносишь.
— В каком смысле… — обмерла я.
— В прямом! Посмотри на себя! Ты набирать должна, а не сохнуть день ото дня! Кожа да кости, под глазами чернота, как у енота! На учёт вставала — почти на семь килограммов больше весила! А по анализам, ты гляди-ка, здорова, и на токсикоз жалоб нету! Тогда что, диета какая-то? Фигуру бережёшь? А о ребёнке подумать не хочешь?!
Словом, она отчитала меня до слёз, правда под конец приобняла и, понизив голос, добавила уже по-матерински ласково:
— Вас ведь теперь двое, Слав, и если ты сама о своём ребёночке не позаботишься, то и все доктора в мире будут бессильны…
Меня выписали через две недели, набравшую целых полтора килограмма, в кои-то веки выспавшуюся и словно даже обновлённую. У меня как будто появился новый смысл, которого я раньше не понимала — ребёнок. И я окунулась совсем в иное ожидание. Ожидание не возврата к прошлому, а нового, крепнущего во мне чуда. И моё чудо, я теперь точно это чувствовала, радостными толчками отзывалось на прикосновения к животу и чутко реагировало на перепады настроения, побуждая искать в жизни светлую радость и отпускать печали.
Это было похоже на возрождение, и оно было настолько мощным и уверенным, что потащило за собой добрые перемены — подружки по фитнесу, новая соседка с грудничком, с которой так интересно было болтать о насущном и тискать её карапуза. А ещё, совсем уж неожиданно, в моей жизни появился вдруг мужчина — брат соседкиного мужа.
Почти тридцать, высокий симпатичный владелец клиники детской стоматологии. С открытой, доброй улыбкой и поразительным умением находить общий язык вообще со всеми. Правда, поначалу я отнеслась к нему настороженно, чувствуя непраздный интерес к себе и на корню пресекая любые попытки сближения. И всё же однажды, месяца через полтора деликатных ухаживаний, подумалось вдруг — а почему нет-то? Ребёнку ведь нужен отец, а Роман не только не чурается моей одинокой беременности, но и относится к ней с почти отцовским трепетом…
Мы как бы были парой, но в тоже время просто друзьями — гуляли, ходили в кино и кафешки, он отвозил меня до женской консультации и ждал, пока окончится приём, а потом искренне интересовался как дела у малыша. Рядом с ним я не чувствовала себя одинокой, некогда было рефлексировать и тосковать. И всё же, когда однажды на прогулке он неожиданно позволил себе больше обычного — обнять, заглядывая в лицо так близко, что стали заметны тонкие зеленоватые прожилки в серой радужке его глаз, я испуганно напряглась.
— Поехали ко мне? — осторожно предложил он, но я видела, что за этой осторожностью скрывается целый океан невысказанных, рвущихся наружу чувств. — Давно хочу показать тебе свой дом. Мне кажется, он тебе понравится.
— Да уж наверняка! — неловко хихикнула я. — Мне вообще дома больше, чем квартиры нравятся.
— А уж как они нравятся детям!
— Могу представить…
Мы вроде бы говорили о доме, но на самом деле оба понимали, что речь идёт о нас, и от этого мне почему-то становилось ещё больше не по себе.
— Ну так что, едем? — слегка сжал объятия Роман.
На душе вдруг так заскребло, отдавая застарелой болью в сердце и перехватывая дыхание, что я закрыла глаза. Ну что опять? Отболело ведь уже, забылось и успокоилось, ну?
Только бы не разреветься!
— Слав, ну мы же не дети, чтобы до бесконечности играть в жмурки…
Закрытые глаза всё-таки запекло слезами, но я глубоко вдохнула и решительно мотнула головой.
— Да. Конечно да. Поехали!
Глава 34
Около 7 месяцев назад
— …Какого хрена ты задумал, Гордей?
Пауза, во время которой Гордеев ещё раз мысленно пробежался по схеме. Да, шансы есть, причём немалые. Но лишь при условии абсолютной секретности. И в то же время, и без помощи не обойтись.
— Предлагаю поиграть в кошки-мышки, Ген.
— Это с Утешевым-то? Гениально, да. И если это и есть твоя новая концепция, то…
— Для начала выслушай, здесь действительно есть перспектива. Я бы даже сказал — Джек-пот. И его главная фишка в том, что Утешев знает о нём не понаслышке, но уверен при этом, что больше не знает никто.
Дед обречённо качнул головой:
— Как всегда ничего не понятно, но очень интересно. Тебя бы в рекламщики неведомой херни — карьеру бы построил.
— Спасибо, так и сделаю, — хохотнул Гордеев. — Если случайно не сдохну. Короче, к делу. Наш господин «У» из тех, кто в девяностые активно выслуживался перед пиндосами, так? Интегрировал, так сказать, «Западные ценности» в «немытую Россию» И была тут у нас в то время такая парочка общественников, журналист Грей Джонс и председатель религиозной миротворческой миссии Си Джей Макковерт. Слыхал о таких?
— Допустим.
— Так вот однажды они были обвинены в налаживании канала спонсирования Чеченских боевиков. Правда, обвинения те прозвучали лишь на уровне некоей региональной газетёнки, и тут же объявлены голословными и спешно замяты. Но угадай, кто громче всех тогда орал, что эта недопустимая ложь есть подрыв демократии и будущего нашей страны?
Дед пытливо сощурился:
— Утешев?
— Точно. Больше того, он тогда, как раз в составе этой гуманитарной миссии, рука в руку с Макковертом и Джонсом, частенько наведывался в горячую зону. Налаживал, так сказать, конструктивный диалог между «повстанцами» и властью. Этакий самоотверженный миротворец, новый русский представитель Западной демократии.
— На должности советника при этой миссии, если мне память не изменяет.
— Не изменяет. Другое дело, что этих миссий тогда тоже было до чёрта: гуманитарные, религиозные, просветительские, фонды-однодневки, фонды-пузыри, финансовые пирамиды. До хрена, короче. И на появление новой очередной уже даже внимания никто не обращал.
— Это всё общедоступная информация. Давай к сути.
— А суть в том, что громкая Утешевская должность «советник при миссии» на самом деле была ни о чём, как и сама эта миссия. Посмотреть со стороны — так Утешев просто мотался за боссами, выслуживался и пытался засветиться в прессе, в надежде построить публичную карьеру. До кучи, думаю, выступал англо-русским переводчиком. Одним словом, холуй на побегушках. На самом же деле он активно нарабатывал личные связи, причём, сам понимаешь, на виду были лишь официозы, а вся чернуха, о которой не напишут в Википедии, но имеющая для Утешева истинную ценность, оставалась за кадром.