Страница 63 из 92
Нет, ничего не изменилось, и один по-прежнему не равнялось тысячам, а сам он не превратился из циничного расчётливого мудака в плюс-минус нормального человека. Но стало вдруг ясно, что «меньшее ради большего» — это лишь бесконечный фрактал, в котором и сам он всего лишь меньшее, а вот Славка… Она как минимум имеет право на шанс.
— Ну допустим, — согласился-таки Дед. — И чего же ты хочешь?
Гордеев оборвал напряжённую игру желваками. Взгляд глаза в глаза, безмолвный разговор о степени доверия. И доверие было — крепче стали и надёжнее любых подписей, слишком уж через многое прошли эти двое вместе до того, как один подался в командование, а другой в спецагентуру.
— Мне нужны гарантии, Ген. Для неё.
Дед обречённо мотнул головой.
— Да кто бы сомневался! Но ты хоть понимаешь, насколько это непрофессионально?! Недопустимо!
Гордеев упрямо молчал, и Дед, недовольно посопев, махнул рукой:
— Ладно, продолжай!
…Тот разговор продлился весь день и завершился далеко за полночь. Что-то Дед прекрасно знал сам, но что-то, словно козыря из рукава, вывалил перед ним Гордеев. Например факты, безоговорочно указывающие на Утешева, как на верхушку пирамиды.
— Ты в своём уме? — строго, но, судя по потяжелевшему взгляду «в себя», вовсе не отвергая услышанного, буркнул Дед. — Утешев недосягаем. У него крыша на уровне правительства. Нас либо ещё на подготовительном этапе завернут по бюрократической линии, с понижением в чине, естественно, либо вообще устранят физически, если мы вопреки всему окажемся хоть сколько-нибудь близки к истине. И ты никогда не узнаешь, кто именно из своих сработал против. Слишком высоки ставки. Слишком.
— Именно поэтому я и предлагаю рискнуть в обход вообще всех. До определённого этапа, конечно.
— Рискнуть… — постучал карандашом по столу Дед. Он не трусил, нет. Он уже думал на два-три шага вперёд, и Гордеев это знал. — Только почему-то в расход ты готов пустить наши с тобой головы, а для девочки этой выбиваешь гарантии. Гарантии, которых я тебе дать не могу! И никто не сможет, слишком много тут неизвестных переменных!
— Я понимаю риски. Поэтому прошу лишь главного — это дело буду дорабатывать я. Никого из Конторы ты к Славке и близко не подпустишь, никаким Жагровским или кому угодно ещё её не отдашь. Я всё сделаю сам, но лишь тогда, когда она будет готова, и когда ляжет нужная карта. А когда — это тоже решу я сам. Словом, мне нужна полная свобода действий и незамедлительная поддержка по первому же запросу.
— Охренел совсем! — устало растёр Дед затылок. — Может, тебя сразу в это кресло посадить, да и командуй сколько влезет?
— Спасибо, обойдусь, — так же устало выдавил усмешку Гордеев. — Просто пообещай, чисто по-дружески, что на уровне управления сделаешь всё для её безопасности. А когда это всё закончится, оградишь от любых наседаний Конторы. Просто сделаешь её одной из случайных пострадавших и при первой же возможности поможешь исчезнуть с радаров. Финансы я обеспечу.
Дед поднял на Гордеева прозрачно-голубой взгляд.
— Это что, мать твою, завещание? — Нахмурился, вглядываясь в непроницаемо-тёмные глаза друга и давнего боевого товарища. — Какого хрена ты задумал, Гордей?
Глава 33
Прошёл месяц, за ним второй, третий… Я жила в собственной купленной квартире в новостройке, под настоящим именем и с приличной суммой на счету. Эти деньги, как объяснил, передавая восстановленные документы Виктор, достались мне от мамы. Вот уж не думала, что у неё была возможность накопить столько в тайне от отца! А может, она и правда украла у него камни и успела продать? Куда-то же они делись! Или… Или это послание от Игната?
Ну уж да! Отступные, ага. На случай, если меня случайно не замучают насмерть в лаборатории, куда он меня фактически продал. Нет, бред. Проще поверить в тайный след Коломойца, как раз у него, вроде, папа олигарх. Или я снова всё путаю?
Словом, что-то с этими деньгами было не так, но именно благодаря им у меня теперь имелось всё для красивой, сытой жизни. При этом сама я походила на иссохшее море. Мне не хотелось ничего, пустота выедала изнутри с утра до вечера. А по ночам снился Игнат. Я ненавидела эти сны, но ждала их. Ранилась об них, словно об острый край разбитого сердца, но расстраивалась, если снилось что-то другое.
Периодически мне казалось, что я чувствую его взгляд, и иногда это ощущение становилось настолько нестерпимым, что я оборачивалась и всматривалась в лица прохожих… Но не находила ни одного знакомого. Игнат словно дышал мне в спину, я словно осязала его присутствие, всё глубже погружаясь в болезненно-тоскливый анабиоз. Ни живая, ни мёртвая, потерявшая смыслы, но упорно ждущая чего-то.
Встречи? Да, пожалуй. Хотя и не знала, зачем мне это. Скорее уж понимала, что ни к чему.
Спрашивала его во снах — за что он так со мной? Хотела быть жёсткой и непреклонной, подогревала обиду в сердце, тщательно раздувала, ища в ней спасения… Но в ответ, как на зло, чувствовала лишь его любовь, от которой хотелось жить дальше, и просыпалась в смешанных чувствах — и радостная, и потерянная.
Набравшись, решимости разобраться с этой зависимостью, даже сходила пару раз к той самой психотерапевту Илясовой… Но рассказать ей свою постыдную правду так и не смогла, снова и снова оставаясь с больной любовью к предателю один на один.
Я словно жила в выдуманной реальности, где если и были какие-то обиды, то давно уже найдены все оправдания и подобраны нужные слова для встречи… И самой же становилось от этого тошно — надо же быть такой безвольной тряпкой!
Снова пыталась собраться, забыться, отвлечься… но лишь ещё больше погружалась в злую тоску. А реальная жизнь в это время проходила мимо, и за все почти четыре месяца я не обзавелась ни подружками, ни хотя бы добрыми знакомыми.
А он говорил Феникс. Говорил, восстану из любого пепла. Смогу.
Лжец. От первого до последнего слова — лжец и предатель!
…Хоть бы на миг его увидеть. Может, хоть тогда это наваждение отпустит?
Становилась иногда возле зеркала, смотрела на плавно круглеющий живот и думала — зачем мне это? Я ведь даже не знала, будет ли ребёнок здоровым. Но и об аборте упрямо не желала и слышать. И похоже, что именно беременность и держала меня на плаву. А может и нет. Может, это был всего лишь страх потерять последнюю связующую нас с Игнатом ниточку?
Как же глупо! Как будто не он эту нитку безжалостно оборвал!
А вдруг не он?
Дура. Хватит уже.
А ещё я смотрела на крыло. Шрамы, как и пророчил Игнат, становились всё плотнее и светлее, окончательно походя на невесомый ажур, а то счастливое время, когда я их только выпрашивала и потом, когда шрамы уже заживали, окончательно заволакивалось дымкой, неизменно-ясным в которой оставалось лишь одно — поцелуи. Трепетные, жаркие, жадные, впопыхах или неторопливые, хозяйские или украдкой, мимолётные или долгие, до головокружения и последней капли дыхания… Каждый миллиметра тела, каждый пальчик, каждая прядь волос, каждая родинка… И от этих воспоминаний до сих пор тут же щекотливо высыпали мурашки и наворачивались слёзы.
Если бы я только знала тогда, чем всё закончится, я бы отбросила страхи и сомнения, и жила каждый день, как последний! Целовала бы в ответ его губы, каждую линию на ладонях, каждый шрам. Держала бы его за руку во время ночных приступов, не давая страху и боли власти над ним. Оберегая своей любовью и верностью. И пусть потом было бы его предательство — это неважно пока есть сладкий дурман лжи. Важно лишь то, что тогда я была действительно счастлива, а сейчас… Сейчас меня как будто просто нет, хотя у меня теперь есть всё.
И ведь именно вот это всё и обещал мне когда-то Игнат! Легальность, спокойствие и достаток. Сейчас я даже могла в любой момент поехать на Карибы, хотя, подумать только, ещё прошлой осенью смеялась, как сумасшедшая, услышав об этом! Да, у меня теперь было всё… кроме него. Впрочем, как раз себя-то он мне и не обещал. Никогда.