Страница 54 из 92
Игнат напряжённо застыл в полуобороте ко мне… но так и не повернулся, и лишь продолжил собирать вещи.
— Не знаю.
— Но не отрицаешь, да?
— Однажды все расстаются, Слав. Просто кто-то раньше, кто-то позже. Одни приходим, одни уходим — правда жизни, о которой не стоит забывать.
— А, вот так, да? — истерично рассмеялась я. — Вот так просто, да? А ты хоть, — голос сорвался, и мне пришлось постараться, чтобы проглотить очередной сухой комок в горле, — хоть представляешь, каково мне это слышать? Или ты реально… бревно, плывущее по течению?!
— Ну почему сразу бревно? Просто мудак, ничего особенного. А расставаться… научишься, Слав. Ты молодая, свободная, у тебя характер из стали и душа мягче облака. Ты Феникс, в конце концов, а значит, всё будет хорошо.
— Господи, какой же ты всё-таки непробиваемый! — сорвавшись с места, замолотила я его по спине. — Ну на хрена мне твои утешения? Вся эта твоя философия — на хрена? Неужели так сложно просто соврать, что никогда меня не оставишь?!
— Почему соврать? — перехватил Игнат мои руки. — Это правда. Пока не сдохну буду с тобой. — Помолчали, глядя друг другу в глаза, и Игнат отпустил. Как ни в чём ни бывало, чмокнул в лоб. — Справишься тут сама или прислать человека из хуторских?
— А, то есть у меня ещё и перспектива остаться одной имеется? Зимой, в тайге. Правильно я поняла?
— Ну вообще это было бы максимально предпочтительно. Мы всё ещё в бегах, не забывай.
— А если… А если меня медведь сожрёт?
— Не сожрёт. Потому что ты не будешь выходить из избы. Надеюсь, это понятно?
Снова встретились взглядами. Меня раздирало спросить, а что будет, если случится худшее, и он не вернётся вообще, но эти слова застревали в горле вязкой ключей массой. Я же не ворон, кликающий беду, а, типа, Феникс. Мне положено вить гнёздышки и, периодически в них сгорая, выколупывать себя из пепла и кукарекать о том, что всё ещё обязательно будет хорошо.
— А если что-то пойдёт не так, — многозначительно выделил он, — то ты знаешь, где стоит снегоход и как с ним управляться. Но лучше не рискуй, не хватало ещё заблудиться. Просто используй сигналки. Три подряд: красная, зелёная, красная — и за тобой в течение суток придёт лесник.
После его ухода время потекло медленно и скучно. И эта скука однажды занесла меня в подпол с припасами, где моя неугомонная чуйка нашла тайник. А в нём — два левых паспорта и водительские удостоверения с фотками Игната. Карта местности. Несколько телефонов-кирпичиков и целая горсть симок. А ещё здесь лежал Дневник. Тот самый.
Сердце взволнованно заколотилось и жарко вспотели ладони — так непреодолимо захотелось схватить эту секретную тетрадь! Но я не стала. Даже не притронулась. Лишь выскочила из подпола и, словно для надёжности запирая от самой себя, перетащила на него тумбочку из кухни.
Если что-то случится, что-то плохое, то о чём не хочется даже думать — я заберу его с собой в город и прочту. А сейчас нет. Сейчас я клялась Игнату, что верю ему, и что не стану смотреть в его записи, даже если они окажутся без присмотра на самом видном месте! И пусть никто бы даже не узнал, что я нарушила обещание — для меня самой оно стало вдруг зароком того, что Игнат вернётся. И что всё будет хорошо. В конце концов, работа у него такая — ходить по краю и не таясь смотреть в лицо любой беде. И всё он правильно говорил о том, что рано или поздно все расстаются. Он просто говорил честно, по-мужски и по-взрослому. И может, именно потому он раз за разом и выбирается из жутких переделок, что не строит иллюзий?
Но я не он. Я хочу верить в то, что ночь всегда сменяется рассветом, и не встречи заканчиваются разлуками, а наоборот — разлуки встречами.
Его скорое возвращение я почуяла ещё утром восьмого дня. Накатило вдруг такое беспокойство, от которого места не находилось и всё валилось из рук. Но оно было светлое, радостное. И я, словно сказочная царевна, просидела весь день у окна, а когда в синих сумерках на тропинке у дальних сосен показался знакомый силуэт на лыжах, выскочила к нему — как была в одних шерстяных носках, не успев даже накинуть бушлат. Скакала по сугробам, будто заяц, высоко поднимая ноги, увязая и падая, а Игнат, как нарочно остановился поодаль и лишь смеялся, широко открывая руки мне навстречу…
С того раза и началось. Игнат уходил ещё, оставляя меня то всего на пару дней, то аж дней на девять, а я ждала и привыкала к этому странному, знакомому, но каждый раз новому чувству веры в то, что всё будет хорошо.
Вернувшись однажды из очередной отлучки, Игнат спросил:
— Помнишь мужика того? Магницкого?
От неожиданности я виновато отвела взгляд. До сих пор было стыдно.
— Ну да. А что?
— Нашлась жена его, представляешь? Через полгода. Там такая история, хоть кино снимай! Шпионский триллер.
— А она… — сердце тревожно заныло, — живая?
— А то! И очень даже беременная. Только без памяти. Вообще ничего не помнит. Какая-то замороченная амнезия, то ли от травмы, то ли психическое. Словом, Доку подфартило. Он всегда любил такие задачки.
— Почему Док? Он же не занимается гражданскими?
— Да там… — осёкся, помолчал. — Не важно, короче. На днях пошлю твоему дорогому Магницкому видеопризнание. Даст Бог, жена оправится, и он сможет показать его ей. — Снова помолчал. Вздохнул. — А ещё, мы возвращаемся в люди, Слав.
Я замерла от неожиданности и только сейчас заметила, что и Игнат явно чем-то озабочен, но старается не подавать виду.
— В смысле… Как возвращаемся? Куда?!
— Ну, думаю, в какой-нибудь большой город, где есть конюшня и академия для лошадиных докторов. Если ты не передумала, конечно. А если передумала, решай сама куда хочешь.
Он говорил нарочито небрежно, но я-то видела — в глазах его снова та самая тоска. Дикая-дикая, настолько острая, что он даже словно избегал встречаться со мной взглядами. В груди непонятно запекло.
— А как же Жагровские? — словно утопающий за соломинку, ухватилась я за самое, казалось бы, ужасное, но неожиданно единственное, в чём можно искать спасения. — А контора твоя? Они же за тобой охотятся!
— Больше нет. Я всё разрулил.
Врал. Я видела это, но не понимала в чём именно, а поэтому ничего не могла предъявить по существу. Просто до дикого, ледяного ужаса, сосущего под ложечкой, чувствовала, что возвращаться нельзя.
— А давай останемся здесь? — Тянула улыбку, старалась выглядеть вдохновлённой и лёгкой, но в горле уже перехватывало. — Ну правда, тебе же нравится, я же вижу! Охота, лес, лыжи, — говорила и всё больше впадала в панику. — А там что, ну подумаешь, город. Тем более, что нам и скрываться теперь не от кого. Игнат, ну пожалуйста! Давай останемся! Здесь, только ты и я! Ну пожалуйста!
Я бы, наверное, и заистерила, если бы Игнат не сжал меня в объятиях.
— Чшш… Ну чего ты? Ну всё же хорошо! Я и так здесь, ты здесь, мы вместе. Тебе по привычке страшно, я знаю, но бояться больше нечего. Нужно просто сделать вдох и идти дальше. Поначалу тебе будет неуютно жить открыто, под настоящим именем, но это временно. Потом освоишься, в институт поступишь, или куда там ещё. Куда захочешь…
— А ты? — перебила я, — Ты где будешь?!
— Рядом, где же ещё, — зарываясь лицом в волосы, жал он меня так сильно, что становилось трудно дышать. — Я же обещал, что пока жив — не оставлю тебя.
— Да иди ты! — вырвалась я, заглядывая ему в лицо, но почти ничего не видя. Глаза горели слезами. — Что за оговорочки вечные, про «если останусь в живых»? Какого хрена происходит, Игнат?!
А он… рассмеялся вдруг. Так легко и непринуждённо, как умеет только он, и как десятки раз записано в моём диктофоне.
— Так вот ты о чём! Глупыш, да я же просто про жизнь. Просто о том, что ничто не вечно. Но я с тобой, вот он, хочешь — пощупай! И перестань грузиться, а то как-то… У нас с тобой новая жизнь начинается, а ты в соплях, ну?
— У нас? — всхлипнула я.
— Ну конечно! Думаешь, мне не хочется бросить якорь? Да я об этом больше всего мечтаю! Я же всё это время смотрел на тебя и примерял, какая ты хозяйка будешь, какая любовница. И меня всё устраивает на миллион процентов! Ну ни хрена себе, Слав, я этот джек-пот у самого Коломойца из-под носа увёл, а ты в сопли! Ну-у-у… — ласково потрепал меня по щекам. — Кончай сырость разводить, дурочка. — И подхватил вдруг на плечо: — И вообще, предлагаю отметить свободу горизонтально!