Страница 54 из 289
Оставалось лишь одно, и я решился на то, чего никогда в жизни не делал, — нарушить правила поведения на уроке.
Осторожно вытащив смартфон, я набрал Аято сообщение: «После этого урока на западном балконе. Ты, я и Куша. Нужно поговорить». Он ничего не ответил, и оставалось надеяться, что он получил и прочел послание, а также понял, о чём именно мы собирались беседовать.
Как только прозвучал сигнал об окончании с урока, я медленно встал с места, чтобы отвесить традиционный прощальный поклон учителю. Ноги плохо меня слушались, а пальцы рук мелко подрагивали, как у горького пьяницы.
Но через это просто надо было пройти.
Мы с Кушей переглянулись, и я кивнул. Он повторил мой жест, и мы вместе направились к выходу. Никто не смотрел в нашу сторону; сегодня, когда Осана не было в классе, ни один ученик не проявлял желания посплетничать о неудачнике Сато Масао.
Поднявшись на крышу и отойдя подальше, на западный балкон, я облокотился о высокие перила и посмотрел вдаль. Шла середина сентября, и деньки были на редкость погожими, но со следующей недели, если верить предсказаниям синоптиков, всё изменится. Именно поэтому уже вышел указ о том, что с двадцать третьего сентября мы переходим на зимний вариант формы, то есть, надеваем пиджаки и — по желанию — меняем рубашки с коротким рукавом на их точных близнецов, но с длинным. Я сам помещал распечатанный документ на школьную доску объявлений, немного расстроившись, что скоро пойдут дожди, но, в целом, принимая как данность то, что моё любимое время года полностью входило в свои права.
Деревья только-только начали желтеть, но это уже выглядело, как художественная картина, особенно с высоты.
— Красивое время, — вымолвил Куша, пристраиваясь рядом со мной. — Все почему-то в восторге от нашей весны, с цветением сакуры, ароматом цветов персиковых деревьев и свежим ветерком, но лично я всегда предпочитал осень — время, когда лето постепенно уступает свои права, и чувствуется едва ощутимое дыхание зимы.
— Да ты романтик, — улыбнулся и, поправляя очки.
— Вовсе нет, — добродушно отозвался Куша, толкая меня плечом. — Это ты романтик, а я прагматик до мозга костей. Осень — это идеальное время для мозгового стимулирования, знаешь ли. Все мои самые лучшие изобретения, все мои самые потрясающие патенты, все мои самые знаменательные открытия — всё это обычно происходило осенью. Видимо, в этот сезон моя креативность возрастает в разы, оттого я так люблю его.
Он указал рукой в сторону клуба садоводства — отсюда он отлично просматривался — и усмехнулся.
— Наши зелёные друзья уже готовятся к осени вовсю, — Куша вздохнул. — Пусть по календарю она уже пришла, эти хлопоты продолжатся до октября.
Я крепко вцепился в перила и медленно выпустил воздух через сжатые зубы. Понятно, что здесь происходило: Куша благородно давал мне время подобрать слова и мысленно подготовиться, и я мог отплатить ему за это только одним способом: поведав ему всю правду.
— Это Осана Наджими, — выпалил я, втянув голову в плечи. — Она… Её останки… В общем… Там, в печи…
Я осёкся, не зная, что ещё прибавить, чтобы рассказать Куше о произошедшем в субботу. Я удалил видеозапись убийства, чтобы никто и никогда на неё не наткнулся, пусть даже случайно, и воспоминания о том жутком событии постепенно стирались из моей памяти — видимо, так действовал защитный механизм моего сознания.
— Ясно, — помолчав, протянул Куша. — Как он её убил и за что?
— Думаю, это не имеет значения, — узнаваемый голос, внезапно раздавшийся у за спиной, заставил нас синхронно вздрогнуть.
Я резко обернулся. Аято стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди и спокойно глядя на нас.
— Мне кажется, я имею право знать, в чём дело, — мягко заметил Куша, развернувшись всем корпусом. — Особенно если вы хотите, чтобы я участвовал в этом деле.
— Я признаю, что вы правы. Кага-семпай, но, при всём уважении, думаю, этот разговор лучше отложить, — Аято вежливо поклонился. — Моя история слишком личная и длинная, и я не успею рассказать обо всём за жалкие десять минут. Предлагаю встретиться после уроков у меня — заодно и познакомитесь с моей матерью, ведь она имеет непосредственное отношение к тому, что случилось. Масао, ты тоже приглашен: ты знаешь обо всех обстоятельствах только в общих чертах и явно заслужил послушать полную версию этой части биографии моей семьи.
Я кивнул и искоса посмотрел на Кушу. Он тоже склонил голову и деловито посмотрел на часы.
— Думаю, нам пора расходиться по классам, — сказал он, одёрнув форменную рубашку. — Когда совет заканчивает ежевечернюю работу?
— Мы с Масао сможем уйти в четыре, — пождал плечами Аято, спрятав руки в карманы. — Пока у нас не так много работы; её прибавится чуть позже, когда начнутся выборы.
— Отлично, — Куша улыбнулся. — Тогда в четыре у ворот. А теперь пойдём. Кстати, Масао, ты говорил, что хотел вызваться отвечать по истории; ты всё ещё планируешь это делать?
Он взял меня под руку и повлёк к лестнице, и мы бодро пошли по ступеням, беседуя об уроках.
Как самые обыкновенные старшие школьники.
***
Как ни странно, после этого разговора моё беспокойство улетучилось. Я начал с усердием заниматься учёбой, как и привык, и то, что вокруг меня не раздавалось шепотков о моём происхождении, явно шло на пользу. Нет, сплетни, конечно, не прекратились с исчезновением Осана, но градус негатива явно понизился. Теперь все в классе обсуждали Гейджу и его недавнюю полупобеду в конкурсе молодых художников.
Это мероприятие проводилось в Токио во время летних каникул, и наш Цука, с его талантом, с лёгкостью добрался до вершины, но в день вручения приза он отказался от него и просто молча вышел из зала, что вызвало переполох у устроителей конкурса.
Это случилось в августе, но известно стало только сейчас благодаря тому, что на вручение приза пригласили телевизионщиков, и передача об этом весьма интересном и странном событии вышла вчера.
Сам Гейджу, спокойный и неразговорчивый, как и всегда, отказался давать какие-либо комментарии по этому поводу, но такое поведение лишь раззадоривало наших сплетников, и потому после обеда все только об этом и судачили, а Сато Масао и его происхождение перешло на второй, а то и на третий план.
Но в школьном совете я всё ещё ощущал холодок в свою сторону, особенно от Мегами и поддержавших её. И тем удивительнее оказалось то, что после итогового заседания Ториясу Акане подошла ко мне и, поднявшись на цыпочки, прошептала мне прямо в ухо: «Можно поговорить с тобой наедине? На крыше, за вентиляционной надстройкой, через пять минут». И после этого она изящно убежала прочь, как прелестная нимфа из греческих мифов и сказаний.
Что ж, мне ничего не оставалось: я не мог не прийти на встречу, назначенную ею, поэтому попросил Аято предупредить Кушу о том, что я задержусь, пообещал, что постараюсь управиться побыстрее, и пошёл на крышу.
Акане уже ждала меня в назначенном месте, но она была не одна: с ней рядом стоял Сайко Кенчо, скрестивший руки на груди. Увидев его, я невольно замедлил шаг, но уходить куда-либо уже было поздно.
В последнее время Кенчо вёл себя тихо, чётко выполнял обязанности члена совета и не дерзил сестре. Я с облегчением думал, что все их конфликты в прошлом, но однажды поймал его взгляд, брошенный на Мегами, и понял: это далеко не так.
Младший Сайко смотрел на сестру с явной ненавистью; его глаза просто горели, а побелевшие губы тряслись от злости. Никогда в своей жизни я не видел такого выражения чистейшей ярости, и это меня испугало. Такой человек мог быть способен на всё, и я счёл за благо с тех пор держаться от Кенчо подальше.
И что же он затеял теперь?..
— Масао, — Акане улыбнулась и, изящно протянув руку, положила её мне на плечо. — Как хорошо, что ты пришёл! Он всегда отличается пунктуальностью, верно, Кенчо?
— Верно, — младший Сайко прищурился. — Масао, я не люблю растекаться мыслью по древу, поэтому перейду сразу к делу. Со следующей недели начинается предвыборная агитация, а позже пройдут выборы в совет. Я хочу баллотироваться как будущий президент.