Без лица

— Это всё? — Мегами медленно опустила руку. — Хорошо, тогда кто против? И учтите, воздержавшихся мы не считаем; если против будет один, то Сато придётся уйти.

Куроко и Аято подняли руки, через несколько секунд к ним присоединились Кенчо и Рюгоку Аои.

— Просто поразительно, — Мегами покачала головой. — Вы понимаете, как сильно он опозорил совет? Уже не говоря о том, чьим сыном он является…

— Хватит, — Рюгоку неожиданно выступила вперёд, сжав кулаки. — Нельзя ставить на человеке крест только потому, что его родители в жизни проштрафились. Ты не можешь указывать Масао на дверь после стольких дней усердной работы только из-за того, что он не хотел, чтобы о его происхождении знали!

Мегами изумлённо воззрилась на Аои.

— С чего ты так рьяно бросилась на его защиту? — в голосе Сайко явственно слышались металлические нотки. — Ты знаешь его только около полугода…

— Неважно, — Аои нахмурилась. — Мы проработали всё это время бок о бок, и я считаю, что он хороший человек. Своей интуиции я доверяю — она меня ни разу не подводила.

Кенчо, до сего момента молчавший, вдруг сморщился и едва слышно проговорил:

— Далеко не всем везёт с родителями.

— Вот именно, — Аои резко вздёрнула подбородок. — Девичья фамилия моей матери — Курияма, и она была дочерью того самого печально известного политика, который покончил с собой после того, как его поймали на взятках. И что теперь, кем это делает меня по твоей логике?

Аято подошёл ближе и положил мне руку на плечо. Тепло от его ладони мигом распространилось мне прямо в душу, и я робко поднял голову.

— Всё хорошо, Масао, — мягко промолвил он. — Никто ни в коем случае не будет тебя выгонять. Согласен, история неприятная, но мы не выбираем семью, в которой нам суждено родиться. Ты рассказывал мне, как сложно тебе пришлось из-за отца, и я как твой друг всегда готов помочь: я приложу все усилия, чтобы та боль, которую тебе до сих пор причиняет происхождение, притупилась, а также постараюсь сделать так, чтобы эта ситуация как можно скорее забылась. Ты можешь рассчитывать на мою поддержку, друг.

— И на мою тоже, — Куроко коротко кивнула. — Я успела хорошо тебя изучить за полтора года учёбы вместе и работы и уверена: ты совершенно не похож на своего отца. А проблемы с обрушением сайта… Что ж, все совершают ошибки.

— Я тоже поддержу Масао, — Кенчо серьёзно воззрился на меня. — Я на собственном опыте знаю, как это ужасно, когда все ожидают от тебя чего-то только потому, что ты чей-то сын.

— Присоединяюсь, — Рюгоку с силой опустила руку на столешницу, и деревянная плоская подставка для чайника подпрыгнула от этого удара.

Я ничего не ответил — я мог только вертеть головой, как птица, и изумлённо смотреть на всех.

И в груди у меня было тепло, как после набе* зимой.

***

Всю вторую половину дня в среду Аято старался по возможности держаться поближе ко мне. Куша, который смог прийти только к третьему уроку, был быстро введён в курс дела, тоже присоединился к нашей славной коалиции и уверил меня в абсолютной поддержке.

Мегами вела себя немного отчуждённо; в её манерах начал проглядывать холодок — так она относилась ко мне в самом начале нашей совместной работы полтора года назад. Ториясу Акане и Тораёши Широми держались как обычно, но я не забыл, что на голосовании они не поддержали меня.

Куроко была корректной и вежливой, как обычно, и именно она, с подачи Аято, встала за трибуну перед начало третьего урока и попросила наш класс поддержать меня.

— Сато Масао провёл тяжёлую, полную лишений жизнь, — вещала она, сложив руки на трибуне, как древнеримский оратор. — И мы как его друзья не имеем права допустить того, чтобы он снова пережил кошмар одиночества и изоляции. Он не виноват ни в том, что родился в семье Сато, ни в том, что хотел защитить себя и свою репутацию. Я прошу всех поддержать его, ведь он прекрасный человек и заслуживает самого лучшего к себе отношения.

Куроко говорила от души и вдохновенно — настолько, насколько позволяла её сдержанная натура. Стоявший рядом Аято и пристроившиеся с другой стороны Аои и Куша довершали картину, и потому речь подействовала: я почувствовал, как из атмосферы класса исчезла враждебность.

— Прекрасный ход, господа и дамы! — Фред Джонс встал со своего места и зааплодировал. — Я тоже люблю справедливость и готов ратовать за её восстановление!

— Справедливость?! — тут же напустилась на него Осана. — А то, что произошло с газетой моего папы; как ты это назовёшь? Пусть этот Сато платит папе неполученную выгоду!

— Пусть твой предок пишет о чём-нибудь более свежем, чем убийство тридцатилетней давности, бэби, — американец глумливо улыбнулся. — И не травит других людей. Он ведь и про мою семью писал, и я прекрасно помню, какие выражения он себе позволял, так что пусть будет благодарен за то, что мы не подали на него в суд.

Осана открыла было рот, чтобы высказать бледнолицему янки всё, что о нём думала, но её прервала учительница, которая спешно вошла в аудиторию. Последняя не сделала никакого замечания Куроко и всем остальным; напротив, она сказала, что до конца перемены ещё есть время, чтобы пройти по всем классам и в каждом помещении держать эту замечательную речь.

Мы так и поступили и едва-едва успели до начала урока, но позитивный эффект я почувствовал сразу: больше не слышалось перешёптываний за спиной, но моя репутация явно перестала быть безупречной. Конечно, я расстроился по этому поводу, но всё же обстоятельства складывались намного лучше, чем могли бы, потому что на моей стороне были друзья: Куша, Аято, Куроко, а также двое весьма неожиданных личностей: Кенчо и Аои.

Я ходил за ними по всем аудиториям, находясь в прострации: после психологического ада, через который мне пришлось пройти, моя психика никак не могла прийти в норму. В моей голове постоянно прокручивались ужасные сценарии того, что могло бы случиться, если бы Аято не вступился за меня, ведь я прекрасно понимал, что остался в совете исключительно благодаря ему. Если бы он первым не встал на мою сторону и не заверил меня в своей поддержке, то я бы вылетел из совета волей Мегами, не успев сказать ни слова.

После обеда на меня напала чудовищная головная боль — подарочек от пережитого стресса. Я сходил к медсестре и взял таблетку; мигрень утихла через полчаса, но осталось ощущение тяжести и нереальности происходящего.

И я знал, кто именно являлся причиной этому.

Осана Наджими.

Если бы она не начала выступать о жёлтой газетёнке своего отца, ничего этого не случилось бы. Она намеренно напала на меня и попыталась разрушить всё то, что я с таким трудом создал. Семья Осана вновь ворвалась в мою жизнь, разрушая всё на своём пути, и я ничего не мог поделать, но это казалось мне невероятно несправедливым: почему они должны процветать, тогда как я из-за них снова проходил через ужасные испытания?

Никто не мог дать мне ответа на этот вопрос.

Я чувствовал, как во мне поднимается волна ненависти против Осана — не яркого раздражения, не кисловатой досады, а именно ненависти — чёрной, тягучей, сильной.

Неужели она так и останется безнаказанной после всего того, что сделала? Неужели её отец так и продолжит гадить своими статьями и портить мне жизнь?

Почему это происходило именно со мной?

С трудом досидев до конца уроков, я молча выполнил свою часть работы в совете и, коротко простившись, направился домой. Я помнил, что Аято предлагал проводить меня, но мне сейчас отчаянно хотелось побыть одному, поэтому я дождался, когда его позвали в клуб садоводства, и ускользнул.

Дома за ужином тяжесть в висках слегка отступила. Я поел лапши быстрого приготовления, сделал уроки, убрался и принял душ.

И всё это время меня не отпускала одна мысль, испугавшая меня самого.

«Я хочу, чтобы семья Осана страдала».

* Горячее японское блюдо на манер жаркого.

========== Глава 22. Печальная осень. ==========

Пятое сентября оказалось мрачным прохладным днём; противный мелкий дождик и порывистый ветер составляли самый неприятный дуэт на свете.