Без лица

Я оказался в довольно просторной, но, тем не менее, весьма уютной прихожей. Саксофонная музыка, звучавшая теперь явственнее, обволакивала меня и манила к себе. Теперь к ней добавился грудной женский голос, который слегка хрипловато выводил рулады о «тебе, ночи и музыке» {?}[песня Джули Лондон «You And The Night And The Music»]. Эти волшебные звуки околдовывали и манила к себе: хотелось раствориться в них и навсегда забыть о земных делах.

Я снял верхнюю одежду и, повесив её на крючок, неловко избавился от уличной обуви. Купив тут же одноразовые тапочки из автомата, сиявшего голубым санирующим светом, я прошёл в зал.

В такой час, как ни странно, посетителей тут было немного. Большинство из них устроилось вдоль барной стойки, словно птицы примостившись на высокие стулья-табуреты.

Здесь предусматривались и столики — добротные, деревянные, покрытые алыми бархатными скатертями и украшенные безделушками вроде мини-граммофона или громоздкого подсвечника.

Полы здесь были деревянные, проморенные — чтобы не испортить естественного цвета дерева. Слева располагалась невысокая сцена, на которой находился оркестр и ширма, из-за которой доносился голос певицы.

Я прошёл к стойке и, с трудом забравшись на высокий табурет, приветственно склонил голову перед барменом, который с подозрением посмотрел на меня, но всё же ответил поклоном.

— Можно чаю? — наивно спросил я, улыбаясь.

Бармен молча кивнул и направился к небольшой тумбе — там стояла компактная кофемашина и чайник.

Несколько секунд понаблюдав за ним, я снова перевёл взгляд на сцену. Оркестр уже играл другую песню, и саксофон в руках невысокого лысенького человечка плакал и рассказывал свою, известную только ему, историю. Певица вышла из-за ширмы и, спустившись по ступеням, направилась к стойке.

Интересно, а зачем она вообще сидела за ширмой, если вышла, не таясь, и все могли прекрасно разглядеть её лицо? Какой в этом смысл?

Ну да ладно. У всех свои причуды.

Мрачный бармен подал мне мой чай в белой толстостенной чашке. Он не забыл присовокупить сахар в индивидуальных дозировочных бумажных пакетиках, а также добавил блюдечко с нарезанным лимоном, за что я был ему весьма благодарен: мне нравился именно такой чай.

Певица — красивая, рослая, с высокой причёской и дружелюбной улыбкой — присела рядом со мной и кивнула. Я, предварительно отложив сумку на соседнее сиденье, попытался поклониться, насколько это было возможно сидя на табурете.

— Нравится джаз? — спросила она, подперев голову рукой и внимательно глядя на меня.

— О да, — я кивнул. — Очень.

— Вот как, — она кивнула бармену, и он, нахмурившись, начал возиться под стойкой. — А я Коринн, кстати. «Певица-инкогнито» — так меня называют, хотя в последнее время я не особо скрываю лицо. Что толку: по голосу меня всё равно узнают, правда?

Бармен поставил перед ней стакан с жидкостью цвета янтаря, и Коринн, отпив небольшой глоток, снова посмотрела на меня.

— Вот и вы меня узнали, — протянула она, поигрывая стаканом в руке. — А ведь мы виделись совсем недавно…

Я удивлённо поднял брови. Коринн, поставив стакан на стойку, забарабанила по ней своими длинными пальцами с остро заточенными ногтями ярко-красного цвета.

— Мы уже встречались? — спросил я, чуть наклонившись вперёд. — Странно; я совсем не помню…

Коринн засмеялась и поправила локон, кокетливо и явно намеренно не забранный в причёску.

— Сумка подстегнула мою память, — произнесла она. — Ваша сумка. На передней её части довольно крупно вышито название старшей школы, в которой я недавно преподавала.

Я перевёл взгляд на свою сумку. И правда — на грубоватой синей ткани явно выделалось светло-серое слово «Академи».

— Так вы учительница? — я добавил ломтик лимона в чай и надорвал одну упаковку с сахаром. — И как только я мог забыть вас?

Коринн прищурилась и придвинулась ближе.

— Действительно, — глаза у неё были светло-карими, почти золотыми. — А я припоминаю вас — участник школьного совета, примерный ученик. Запоминаю таких, особенно тех, у кого талант к математике.

Я смущённо хихикнул и потупился.

— И имя… — Коринн подняла взор кверху. — Кажется, Сато…

— Да, — я склонил голову, высыпав сахар себе в чай. — Сато Энжи.

Певица вздрогнула и снова внимательно посмотрела на меня.

— Что? — спросила она, подняв брови. — Сато Энжи?

— Верно, — кивнув, я начал размешивать свой напиток. — Мама говорит, что такое имя поможет мне жить вечно {?}[значение имени Энжи — «вечность»].

Коринн подняла брови.

— А как зовут ваших родителей? — спросила она, явно забыв про свой стакан. — И откуда они?

— Отсюда, из Сенагавы, — я улыбнулся. — Сато Юма и Сато Саяка.

Ахнув, Коринн подалась вперёд.

— Вы абсолютно уверены, что являетесь Сато Энжи? — стакан попался ей под руку, и она нетерпеливо отодвинула его в сторону. — Сыном Сато Юма и Сато Саяки?

— Конечно, — я кивнул, удивлённо воззрившись на неё. — А что? Что-то не так?

Коринн пожала плечами.

— М-да… — протянула она. — Тут явно нужно что-то предпринять.

— Вы знаете мою семью? — я улыбнулся.

— Знала, — Коринн скрестила руки на груди и опустила голову. — Прекрасные люди. Я жила с ними по соседству, правда, это было довольно давно.

— Значит, вот где мы встречались раньше! — рассмеявшись, я дотронулся пальцами до виска. — Просто удивительно, насколько тесен мир!

Коринн рассеянно кивнула и поправила причёску.

— Могу взять ваш телефон ненадолго? — вдруг произнесла она. — Я забыла свой.

— Конечно, — я повернулся к сумке и, вытащив оттуда телефон, протянул его ей.

— Благодарю, — она взяла гаджет и, встав с табуретки, отошла на несколько шагов. Спустя полминуты до меня донёсся её потрясающий голос. Правда, фразы были отрывочными, порой непонятными, но само звучание завораживало. Оркестр как раз играл на сцене новую мелодию — менее печальную, но всё же лиричную, — и голос Коринн, словно созданный специально для этой музыки, складывался в моём сознании в волшебную песню.

— Кто вы?.. Да, номер…на быстром наборе… Он… Родственник людей… Давно умерли… Сенагава, бар «Кливленд»… Да, поторопитесь…

Я прикрыл глаза, наслаждаясь музыкой. Побуду здесь ещё немного, а потом направлюсь домой: необходимо ещё убраться, ведь мать и отец любят порядок, кроме того, их нужно встретить с размахом после столь изнурительной северной командировки.

Коринн снова села рядом со мной, вернула мне телефон и начала расспрашивать меня о детстве, о семье. Как оказалось, я уже начал забывать о том счастливом времени, да и имена одноклассников то и дело вылетали из сознания.

А потом, спустя более получаса приятнейшей беседы, в зал ворвался странный субъект в криво надетой шапке и с безумными глазами за сильными стёклами очков.

— Масао! — воскликнул он, ткнув в меня пальцев.

И я почувствовал, как медленно сползаю со стула…

***

Инфо-чан.

Сато Энжи был жизнерадостным юношей, точнее, мальчиком. Юношей ему стать не удалось — не дожил.

Он был ровесником Масао — их даты рождения различались лишь на неделю — именно поэтому чета Сато и взяла моего соседа по душе из приюта в надежде сделать из него второго Энжи.

Конечно, можно понять отчаявшихся родителей, для которых покойный ребёнок, к тому же, являлся довольно поздним, но глупо было ожидать, что у них получится слепить из сломленного жизнью и запуганного человеческой жестокостью мальчика счастливое дитя.

Энжи всю жизнь провёл в любви и воспринимал её как само собой разумеющееся. Его растили родные, истинные родители, которых уважали в обществе, он никогда не сталкивался с издевательствами и свободное время предпочитал посвящать игре в футбол.

Старина Масао, которого уже к двенадцати годам жизнь полностью истерзала, жаждал любви и был от всей души благодарен за малейшее её проявление. Он с трудом сходился с людьми и предпочитал книгу или компьютер подвижным играм и спорту.