Без лица

— Просто замечательно, Таро, — произнесла она. — Можешь садиться.

До конца списка оставалась лишь одна фамилия, и учительница зачитала её прежним спокойным тоном.

Интересно, что это значило? Может, она просто задумалась? Или переволновалась; в конце концов она была новым человеком в нашей школе, кроме того, приехавшим издалека.

Только странно, что она назвала совершенно незнакомого человека, пусть и ученика, по имени — это являлось довольно фамильярным жестом с её стороны. Хотя… Пишут же, что сейчас у нас стало модно, как и в Европе, называть учеников по именам. В Токио даже поставили эксперимент на одном классе, обязав учителей не использовать фамилии в общении с учащимися. Только мне всегда казалось, что в нашей стране такого не получится: слишком уж сильна была культурная привычка ставить семью перед личностью.

Но не мне об этом судить.

Урок новая преподавательница провела довольно толково: она явно знала своё дело. Несколько раз она вызывала к доске Ямада Таро, и тот до зубовного скрежета долго решал там простейшую задачу. Мида-сенсей, стоя рядом, подбадривала ученика: она то клала ему руку на плечо, то ласково пожимала ладони, но ничего не действовало: Ямада Таро функционировал по-прежнему вяло. Решив задачу одним из первых, я провёл скучнейшие пятнадцать минут, наблюдая за потугами Таро. Наконец он домучил несчастное задание, и Мида-сенсей с яркой улыбкой похвалила его. Видимо, она была из тех преподавателей, которым важен результат, а не процесс.

В конце урока она попросила Ямада Таро стереть с доски — видимо, он был единственным, кого она запомнила. Это неудивительно: сложно забыть человека, который угробил двадцать минут на пятиминутную задачу.

После того, как учительница отпустила нас, я встал с места и потянулся. Дел предстояло немало: новый календарный год означал документарную волокиту, и пусть она теперь была не бумажной, а электронной, это вовсе не означало, что работы стало меньше. Кроме того, ряды совета поредели, поэтому на плечи оставшихся легло больше забот.

В работе время летело незаметно: все перемены я проводил за своим компьютером, погрузившись в систему электронного документооборота, а во время уроков усердствовал, силясь сделать так, чтобы мои годовые итоговые оценки не уступали экзаменационным.

Во время обеда за наш стол подсел Кенчо, чем вызвал недоуменный взгляд Куроко и сердитый — своей сестры. Однако негодование Мегами его абсолютно никак не задело: он с жаром начал обсуждать преподавательницу, которая замещала Мацуока-сенсей.

Фред Джонс, пристроившийся чересчур близко от меня, демонстративно игнорировал Кенчо: то ли американец всё ещё злился на младшего Сайко из-за меня, то ли сказывалось утомление от долгого перелёта через океан. Он никак не реагировал на восторги Кенчо по поводу форм Мида-сенсей и предпочитал вести разговор со мной, вполголоса рассказывая о своих каникулах на родине (о которых я и без того всё знал благодаря нашим регулярным беседам).

Голос Кенчо и шепот Джонса сливались в моей голове в странную какофонию, которая, как ни странно, не была неприятной. Однако я не мог различить отдельных слов, и у меня не получилось вникнуть в их речи.

И потому я вздохнул с облегчением, когда мы закончили приём пищи.

А потом всё снова пошло по накатанной колее.

День закончился несправедливо быстро, и вечером, когда я уже заканчивал с делами школьного совета, в дверь нашего кабинета постучали.

В этот час работать оставались только мы с Куроко. Аято сегодня отправлялся на праздник к бабушке со стороны отца, Акане просто ушла, не сказав никому ни слова: после того, как Кенчо исключили из совета, она свела своё общение со всеми к минимуму. Аои завершила свою часть заданий и удалилась, предварительно предложив свою помощь и получив в ответ искренние заверения, что мы с Каменага справимся. Сама Мегами торопилась на очередные курсы; кажется, она училась продвинутой экономике производства.

Куроко, у которой через неделю был день рождения, подтвердила, что ждёт нас на праздник, и я с улыбкой подтвердил своё намерение прийти. Она мне нравилась: в ней была надёжность и стабильность вкупе с интеллигентной манерой держать себя и внутренним спокойствием, которого так не хватало современным людям. Поэтому, когда все остальные уже ушли, я, закончивший свою работу, предложил помощь, настояв на том, чтобы остаться. Куроко с улыбкой приняла моё предложение.

Мы работали около часа, когда раздался стук в дверь. Тот, кто стоял в коридоре, решил не дожидаться разрешения, поэтому створка быстро отъехала в сторону.

Ивасаки Юми быстро вошла в кабинет и, широко улыбнувшись, непосредственно поинтересовалась:

— Масао, когда ты закончишь здесь? Нам нужно поговорить.

Я задумчиво уставился на монитор.

— Если нужно, иди, — тихо промолвила Куроко, отклонившись на спинку стула и медленно массируя виски. — Я справлюсь.

— Об этом не может идти и речи, — твёрдо ответил я. — Мне осталось совсем немного; думаю, задержусь всего лишь на четверть часа. Юми, тебе лучше подождать прямо здесь: думаю, нам стоит пойти домой втроём, так как уже стемнело.

Ивасаки кивнула и, поставив сумку на наш стол, бросила: «Только схожу за курткой!».

Мы с Куроко синхронно вернулись к работе.

Юми отсутствовала совсем недолго; вскоре она вернулась с верхней одеждой и, заняв один из стульев, на удивление тихо и терпеливо ждала нас.

Как и ожидалось, я закончил работу за пятнадцать минут. Ещё пять потратил на уборку нашего рабочего места, пока Каменага завершала свою часть заданий.

Всё получилось так, как я и планировал: мы втроём собрались и вышли из кабинета. Я следовал последним, пропустив девочек вперёд.

В такой поздний час коридоры школы были пустынны, как склеп, и гул шагов давал страшное и таинственное эхо. Сама атмосфера давила, а чернильные сумерки за окнами не прибавляли позитивного настроя, поэтому хотелось как можно скорее выбраться отсюда.

Словоохотливая Ивасаки начала беседу на самую нейтральную тему — об уроках. Куроко охотно её поддержала, заметив, что в следующем году, когда мы перейдём в выпускной класс, программа будет ещё сложнее.

— У меня есть план, — вымолвила она, осторожно спускаясь по лестнице. — Я знаю, в какой университет поступать, но порой становится страшно: вдруг что-то не получится? Порой такие моменты существенно выбивают из колеи.

Ивасаки придерживалась более оптимистичной точки зрения. Она входила в льготную программу для детей, которых воспитывал один родитель, поэтому её поступление в высшее учебное заведение не вызывало сомнений. Уже вовсю фантазируя по поводу будущей профессии (она хотела стать графическим дизайнером), Юми увлеченно строила воздушные замки, которые, пусть и являлись эфемерными, всё же невольно заражали положительной энергии.

Сменив обувь, мы вышли из здания школы и деловым шагом направились вниз с холма. Все мы устали, потому спешили оказаться дома, в уюте и тепле.

По большей части нам было по пути с Куроко, и я намеревался сделать небольшой крюк, чтобы проводить её, но она наотрез отказалась.

— Мне осталось всего около пятидесяти метров, — вымолвила она, поправляя на волосах простую вязаную шапку. — Лучше вам с Юми поторопиться: она и так ждала очень долго.

И потому мы, распрощавшись с Каменага, поспешили в сторону Канко.

— Ты как? — Ивасаки, быстро шагая, покосилась на меня. — Общаешься с отцом? С настоящим отцом, я имею в виду.

— Общаюсь, — вяло кивнул я, обходя фонарный столб. — Сайко Юкио звонит через день, и мы говорим… Ну, на отвлечённые темы.

— Это хорошо, — Юми широко улыбнулась, гордо демонстрируя щель между передними зубами. — Слушай… Ты только не подумай, что я расспрашиваю тебя из праздного любопытства. Просто за последнее время мы стали друзьями, поэтому я принимаю близко к сердцу всё, что происходит в твоей жизни.

— Спасибо, — я поднял уголки губ кверху. — Я ценю это.

— Здорово, что ты не считаешь меня назойливой, — Ивасаки остановилась у почтовый ящиков и заглянула в щель своего. — Вы не собираетесь… Ну… Устроить что-нибудь вроде семейного обеда?