Без лица

Мы зашли за Аято и потом направились по домам, как самые обычные школьники.

До конца недели так ничего и не произошло; дни проходили спокойно и мирно, словно Юкина, Сато Кензабуро и иже с ними остались в какой-то иной реальности. Я проводил почти всё своё время с Кушей; иногда — несколько чаще, чем мне бы хотелось, — к нам присоединялся Фред, и в такие времена разговор шёл куда более оживлённый, чем я мог бы вынести. Иногда в речи Джонса прорезался акцент; как правило, это случалось либо когда он сильно волновался, либо когда очень увлекался разговором. Тогда из его манеры держать себя напрочь улетучивалось всё наносное, всё японское: он хватал собеседников за руки, называл всех по именам вместо фамилий, а иногда — даже вставлял в речь английские слова.

А ещё он больше не поднимал тему Инфо-чан и не пытался выяснить у меня детали её существования. С того самого памятного четверга я не встречал его на крыше, и он явно не пытался следить за щитовой.

А ведь основания подозревать меня у Фреда были. Спустя целые сутки после нашей встречи на крыше меня неожиданно осенило, что же так мучило меня после.

Обеспокоившись о судьбе лёгких Фреда, я сказал ему, что, вероятно, не стоило выходить на крышу без верхней одежды, да ещё и торчать там, на ветру, так долго.

Но мы ведь только что встретились; я не мог знать, что Джонс уже какое-то время стоял на вершине здания школы. Если только, конечно, я не следил за ним через камеру и не услышал его недавнего признания, сделанного на восточном балконе.

Осознав это, я, честно признаться, слегка испугался, но Фред вёл себя абсолютно так же, как и всегда; он ни словом не упомянул о том событии. Даже разговоры об Осана, и те стихли: он больше не говорил о расследовании, не делился своими мыслями о том, где она могла быть.

Но иногда я ловил на себе его взгляд: задумчивый, слегка печальный, обычно совершенно ему не свойственный. В такие минуты он спешно отводил глаза и выдавал какую-нибудь шутку, приправляя её фирменной американской белозубой улыбкой.

В общем, Фред был на редкость любопытной личностью, и мне бы хотелось продолжать дружить с ним.

Что же касалось операции «Анти-Юкина» — о ней я вообще не знал. Раздобыв сведения, которые у меня просили, я самоустранился и сконцентрировался на учёбе, теории семи смертных грехов и работе в совете. Время от времени я замечал, как Аято секретничал с Сайко Кенчо и Ториясу Акане — они втроём спрятались в кладовой и, склонившись друг к другу близко-близко, о чём-то шептались. Однажды я случайно распахнул дверь этой кладовой, увидел их, спешно извинился и вновь захлопнул створку, искренне надеясь, что они не затевали чего-то нехорошего.

Но время не желало никого ждать: четырнадцатое октября, понедельник, наступило намного раньше, чем нам бы хотелось. Я уже начал нервничать: ни Аято, ни Куша не заговаривали со мной о Юкине. Честно говоря, я сам избегал этой темы и не поднимал её, но к концу понедельника мне начало казаться, что нам уже пора кое-что предпринять.

Дело сдвинулось с мёртвой точки перед последним уроком. На одной из перемен я сидел за своей партой и от нечего делать листал на смартфоне ленту новостей. Там не было ничего интересного; заголовки являлись совершенно обычными: «Стоимость акций «Корпорации Сайко» вновь возросла»; «Театр «Энодзё» закрывается на реконструкцию»; «Бывший учитель истории одной из старших школ Танака Ёджи не справился с управлением автомобиля и разбился насмерть»; «Мэр Токио обратился к гражданам, предупреждая их об аномально холодной зиме»… И вдруг меня тронули за плечо. Я поднял голову, ожидая увидеть Джонса: это не мог быть Куша, ибо последний пропал в научном клубе, сказав, что он «на пороге потрясающего открытия, которое изменит весь мир».

Но это оказался не Фред; надо мной стоял Аято, и на его идеально красивом лице застыло напряженное выражение.

— Масао, ты свободен после уроков? — спросил он, сплетая пальцы.

Я улыбнулся и кивнул, понимая, что он задал этот вопрос исключительно из вежливости: ну какие могут быть дела или планы у самого скучного человека на свете?

— Очень хорошо, — он наклонился вперёд и опёрся руками о краешек моей парты. — Нужно будет поговорить в приватной обстановке. Как насчёт щитовой? Там нас точно не побеспокоят. А если и увидят, как мы выходим оттуда или заходим туда, то всегда можно оправдаться тем, что мы проверяли электрощитки и решили показать Куше один из них, который показался нам подозрительным.

— Согласен, — я склонил голову. — Сразу после уроков мы с Кушей подойдём туда.

Аято кивнул и, улыбнувшись мне напоследок, поспешил к двери: последний урок должен был вот-вот начаться.

Куша, подобно мистическому вихрю из старого мультика про Страну Оз, влетел в класс со звонком, поэтому у меня не было времени, чтобы предупредить его заранее, но после занятия я потянул его за рукав и шепотом проговорил: «Пойдём на крышу».

После этих слов брови моего друга удивлённо поднялись, но он недаром был весьма сообразителен: не задавая лишних вопросов, он коротко кивнул. Мы тщательно оделись, не торопясь, чтобы не привлекать излишнего внимания; при этом мы обсуждали весьма тривиальные школьные дела: успеваемость, клубы, аттестацию…

Вскоре, кроме нас, в аудитории остались только Ямада Таро — он собирал свои вещи настолько медленно, что невольно вызывал раздражение, — а также Руто Ока — встав на стул, она клеила бумажные амулеты под потолочным плинтусом.

Мы с Кушей переглянулись и вместе вышли из класса.

На нас мало кто обращал внимание, потому что все привыкли к заучке Сато и чудаковатому гению Кага. Все прочие ученики, а также, наверное, учителя были в курсе нашей дружбы, и потому никто не провожал нас глазами, никто не пытался остановить нас, чтобы заговорить. Кроме того, учебный день закончился, и все спешили разойтись по клубам, пойти в библиотеку или начать дежурить, а некоторые даже уже собирались домой.

Мы преспокойно дошли до крыши, которая в этот час совершенно обезлюдела, и юркнули в щитовую.

Сама надстройка была довольно просторной и утеплённой, чтобы избежать перепада температур. Стены щитовой, изготовленные из металла, могли привести к проблемам, так как почти идеальную теплопроводность никто не отменял, поэтому внутренние стены обшили гипсокартоном, добавив в прогал между новым покрытием и первоначальным металлом стекловаты, а также — неслыханное расточительство — провели сюда центральное отопление: небольшая батарея пряталась за одним из шкафов. На случай жаркого лета тут висел кондиционер — слабенький, но стабильно работавший. Так можно было избежать и пронизывающего холода, и изнуряющего зноя, а также их последствий.

Мой кабинет, являющийся частью надстройки, тоже удостоился гипсокартонных стен и даже краешка батареи, но вот кондиционера не предусмотрели, поэтому я повесил его сам — с помощью друзей, разумеется.

Мы с Кушей как раз обсуждали климатические преимущества осени над весной, когда к нам присоединился Аято: он вошёл в щитовую совершенно бесшумно, как прекрасный ангел смерти, и аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Друзья, план близится к завершающей стадии, — вымолвил он, переводя взгляд с меня на Кушу. — Теперь мне понадобится ваша помощь — без этого я никак не справлюсь.

— Хорошо, — я развёл руками. — Мы готовы.

Аято кивнул и, спрятав руки в карманы пальто, произнёс:

— Масао, ты сможешь взломать сайт национального метеоцентра?

Я приоткрыл рот и снова захлопнул его: меня застали врасплох. Интересно, зачем Аято это понадобилось? Сделать так, чтобы скачки отменили? Но что конкретно это даст?..

— Думаю, смогу, — протянул я, дёргая себя за шарф. — Но зачем…

— Пожалуйста, займись этим прямо сейчас, — перебил меня Аято. — Нужно, чтобы шестнадцатого с Кюсю не вылетел ни один самолёт. Используй всё, что тебе покажется нужным: туман, ветра, шторм, цунами — но сделай так, чтобы Мегами осталась там ещё хотя бы на день.

Огорошенный я медленно кивнул, заматываясь в шарф поплотнее.