Страница 97 из 103
— Так сын его единственный умом тронулся… Только он того узнать не успел. С ним что-то страшное произошло. Да еще и смерти эти странные… — задумчиво жуя бутерброд, ответил Роман. — Давай еще по одной.
— С кем произошло-то? — беря вновь наполненный стакан, сдвинул брови Егоров. — С товарищем твоим? Или с сыном? Кто такой хоть? Может, я с ним тоже пересекался?
— С сыном… Да и с ним, похоже, тоже. Не знаю, пересекался ты с ним или нет… Зуев Андрей Петрович. Полковником милиции он был, — начал рассказывать майор.
— Не, знаком не был, — ощутив холодок по спине, махнул головой полковник. — Не довелось… — и, глотнув содержимое стакана, прижал руку к носу. — А чего страшное?
— Да мальчишку в больничку друзья его привезли. Гуляли они где-то, он и отошел в кустики отлить. Нету его и нету… Ну, пацаны забеспокоились, пошли искать товарища. Глядь: а вместо него чуть не мумия лежит. Те перепугались, схватили его, да в больничку. За отцом, за Андреем, то бишь, помчались. Ну, рассказали, как было. Барабанились да орали, жуть! Всех соседей перебудили. Все слышали, что с Максимкой чего-то неладное, — вздохнул Роман. — Выйти-то да спросить побоялись — Зуев-то мужик сурьезный был. Да и страшно… Знаешь, Пал Константиныч, я тех ребят видал на похоронах. Самого жуть взяла: по двадцать лет мальчишкам, а головы точно побелкой посыпали. Седые. Ну, Андрей собрался да бегом в больницу. Что уж там произошло, никто не знает. Да только и сам он… Жена едва узнала… Точно на двадцать лет состарился, — Туманов уставился в никуда. — Волосы как снег стали, представляешь? Да и так… Точно не полтинник ему, а все семьдесят… — майор замолчал, задумавшись.
Егоров молчал. Про Зуева он был от Мишки наслышан. И чуял, что без него тут не обошлось. Наказал, значит… По-своему наказал…
Туманов снова плеснул по стаканам.
— Вот так… Уходят люди хорошие из жизни… Войну прошел. А гражданку не выдержал… Пулю себе пустил, представляешь, Егоров? Боевой офицер… Всю войну прошел, а на гражданке застрелился… — утерев выкатившуюся слезу, Роман резко опрокинул в себя стакан.
— Погоди, Туманов… — продолжая хмуро разглядывать содержимое своего стакана, заговорил Егоров. — Что-то ты в одну кучу все свалил… То пацан Зуева с ума сошел, то в больничке оказался… Ты чего путаешь-то? — поднял на него взгляд полковник.
— Да не путаю. Пацан его без сознания был с неделю. Андрея просто не отдавали хоронить… — помотав головой, ответил Туманов. — А потом, как в себя пришел… Кричал, чтобы в милицию его забрали. Как начал рассказывать, скольких он убил… И твердит одно и то же: имена да как убивал, рассказывает… Ну его в сумасшедший дом и отправили. Буйный он, только странный буйный. Так-то тихий… Тока головой в стену бьется да кричит, кого и как убил. Не узнаёт никого, не говорит ничего кроме… А ведь такой мальчишка был! В академии МВД учился, представляешь, Пал Константиныч? По стопам отца пойти мечтал…
— Ну а про какие ты смерти-то странные говорил? — перевел тему Егоров. — Или ты про то, что Зуев застрелился?
— А! Нет! — оживился вдруг Туманов. — Там вообще чертовщина какая-то… Следующим утром, как Андрей застрелился, в трех районах, плохих районах, Пал Константиныч, очень плохих, где всякая шушера, ворье да бандиты ошиваются, утром кучу тел обнаружили. То ли десять, то ли двенадцать… Не знаю. Вот прям на улице валялись! Ночью, значит, померли. На похоронах только про них и разговоров было. Все бы ничего, да только трупы все как под копирку: с перекошенными в ужасе лицами и абсолютно седые. Говорили, вскрытие делали — так они сами померли, от разрыва сердца. Вроде как и уголовное дело заводить… А с чего? Их не ограбили, не убили… — развел руками Роман. — Вот только столько тел за одну ночь, причем не вместе, нет! Они по трем районам разбросаны! С чего вдруг? А самое главное, товарищ Егоров, знаешь что? — опершись локтями на стол, приблизился к нему Туманов и практически зашептал: — А самое главное то, что ни одного порядочного гражданина среди этих трупов нет! Все как один убийцы и бандиты! — и майор с довольным видом плюхнулся обратно на стул. — Представь, чего творится, товарищ полковник! Страшно…
Чем больше Туманов рассказывал, тем сильнее холодела спина у Егорова. Неужели Мишка сорвался? И хоть бы позвонил, поганец!
Постаравшись поскорее закончить разговор, полковник на ватных ногах вышел от товарища, пообещав тому, что разговор останется между ними. Добравшись до своего кабинета, выставил локти на стол и обхватил голову руками. «Что же ты натворил, Мишка? А если узнают о даре? Балбес… Какой же балбес…»
Позвонил Мишка на следующий день после того разговора. Павел Константинович только пришел со службы и сел ужинать, как раздался звонок телефона. Подорвавшись из-за стола, он бросился к аппарату.
— Алло! — рявкнул он в трубку.
— Павел Константинович, это я… — раздалось из динамика.
— Мишка, сукин ты сын! — хватаясь за сердце, простонал Егоров. — Живой? Ты где?
— Я… Я далеко, отец… — в трубке было слышно, как Ростов тяжело сглотнул. — У меня будет просьба к тебе. Пожалуйста, съезди в Москву, на завод, напиши за меня заявление об увольнении. Если что выплатят, получи и оставь себе. Скажи… Скажи, что я запил сильно…
— Ты когда приедешь? — стискивая трубку до белых костяшек, спросил Павел Константинович. — Миша, мы тебя ждем дома. Слышишь, сын? Приезжай домой. Немедленно.
— Отец, я не приеду… — после недолгого молчания донеслось из трубки. — Я слишком опасен. Я… я уеду. Далеко. Туда, где мало людей. Я слишком вас люблю, чтобы так рисковать… Поцелуй маму и скажи, что я очень ее люблю…
— Миша, я все знаю… Двенадцать человек… Но это преступники! Все до одного преступники! — забыв обо всем, прошептал в трубку Егоров.
— Сколько? — потрясенно выдохнул на том конце Михаил.
— Зуев-старший застрелился. Зуев-младший сошел с ума… — начал Павел Константинович.
— Он жив? — голос в трубке радостно вздрогнул. — Слава Богу!
— Миша…
— Отец, я не вернусь. Я буду звонить и писать вам с мамой, но сам не приеду. Простите меня, если сможете! — ровным голосом выдала трубка.
— Миша!.. — снова начал Егоров, но из трубки понеслись короткие гудки.
Замерев, Егоров долго смотрел на пищавшую трубку, а потом очень аккуратно вернул ее на рычаги и повернулся к выходу. Возле него, прижав к губам платок, стояла Наталья Петровна, по щекам которой катились слезы.
— Я все слышала, Паша… — прошептала она и, уткнувшись лбом в плечо мужа, разрыдалась.