Страница 92 из 103
— А дальше… — нервно сглотнул Федор. — Ну… Вот Сергей это и припомнил. Орал, что не будет с убийцей в форме работать, что Белова самого судить надо за доведение до самоубийства… Он много чего орал… — съежился Иванов, очевидно, вспомнив произошедшее. — Ну Логинов ему и сказал: «Не будешь работать? Пиши рапорт! Тут тебя никто не держит». Ну Сергей и написал… — следователь замолчал, опустив голову и разглядывая свои крепко стиснутые в замок руки. — Я тоже хотел… — помолчав, продолжил он. — Но на меня Василий Петрович наругался… Сказал, что я еще года следователем не проработал, и больше никуда не устроюсь… И вообще, что если увольняться, то надо переводом, или вообще из органов уходить… — Федор расстроенно шмыгнул носом. — А меня не берут никуда… Я даже участковым просился! — поднял на него виноватые глаза парень. — Михаил Сергеевич, заберите меня к себе! Не хочу я с Беловым служить! Он… он… он козел! — в негодовании воскликнул Федор.
— Да некуда мне тебя взять… — задумчиво отозвался Михаил, переваривая полученную информацию. — Я на заводе токарем работаю.
— Как токарем? — опешил парень. — Почему вы в другое отделение не пошли? — уставился он на Ростова расширенными от изумления глазами.
— А ты серьезно думаешь, что Зуев бы позволил мне спокойно работать в другом отделении? — горько усмехнулся Михаил.
Федор поник, опустив плечи.
— Я тогда тоже на завод пойду… — наконец нарушил он установившееся молчание.
— Федь, ты ведь не из Москвы? — помолчав, спросил вдруг Ростов.
— Откуда вы знаете? — быстро повернулся к нему Иванов. — Я никому не говорил… Меня с института по распределению к вам отправили, и сразу комнату в общежитии ведомственном дали… Как отличнику…
— В личном деле было указано, — сморщился Михаил, ни разу не открывавший личное дело Федора. Думать, откуда он знает, что парень из Можайска, не хотелось. — Езжай в Можайск, Федя. Там тоже есть отделение милиции, и там тоже работают следователи. Возьми отпуск, съезди домой, договорись о переводе, — посоветовал он. — Опыт работы следователя у тебя есть. А в Можайск ни Зуев, ни Логинов не дотянутся. Скажешь, что в Москве слишком шумно, по дому соскучился.
— Угу… — задумчиво кивнул парень. — Спасибо, Михаил Сергеевич! — подумав, с чувством поблагодарил он наставника.
— Федь, а что с матерью той девочки? — проигнорировав всплеск чувств Иванова, задумчиво спросил он.
— Ну что… В тюрьме она… — вздохнул Федор. — Она же чистосердечное написала… Осудили.
Михаил молча кивнул.
В тягостном молчании посидели еще какое-то время. Каждый думал о своем.
— Пойду я… — тихо проговорил наконец Федор. — Спасибо вам, Михаил Сергеевич. Я вам напишу, можно?
Михаил рассеянно кивнул.
— А куда? Адрес дайте, — робко попросил Федор.
— Что? — словно проснулся Михаил. — А, адрес… — похлопал он себя по карманам в поисках карандаша.
— Вот, — протянул ему блокнот и карандаш Иванов.
Михаил слабо улыбнулся: а молодец парень! Будет из него толк. Только однажды он ему сказал, что у следователя всегда с собой должны быть блокнот и карандаш. Мало ли… Запомнил.
Быстро написав в блокноте адрес Егорова, Ростов протянул блокнот и карандаш обратно.
— Это адрес моего отца. Я пока снимаю комнату и, скорее всего, буду съезжать оттуда. А отец мне передаст, не волнуйся, — пояснил он.
— Спасибо, — Федор кивнул и убрал блокнот. — Пойду я…
После ухода Федора Михаил поднялся и словно сомнамбула побрел в неизвестном направлении. Избегая оживленных улиц, он шел и шел, переходя от одного двора к другому. Без цели. Без направления.
Москва — город, который никогда не спит. Несмотря на глубокую ночь, по дорогам с сумасшедшей скоростью ездили машины, в тени мелькали подозрительные личности, то громче, то тише раздавались смех, песни, пьяные выкрики… Москва жила своей ночной жизнью.
Бродя по дворам, Ростов не однажды натыкался на компании молодежи. Они были разными: и вполне приличные юноши и девушки сидели и тихонько, красиво напевали душевные песни, и компании алкашей, и шумные полубеспризорные подростки…
Эта компания сильно отличалась от тех, на которые он наталкивался прежде. Хорошо одетые молодые люди расположились возле небольшого костерка, разожженного едва ли не в центре детской площадки, устроенной между домом и начинавшейся почти сразу за площадкой лесополосой. На тот самый костерок пошли доски, которые парни, нимало не задумываясь, отдирали от детского домика и беседки, стоявших неподалеку. Прямо на площадку были подогнаны три машины с распахнутыми дверцами и багажниками. Портвейн и вино лились рекой, опустошенные бутылки летели в разные стороны, девки, одетые в весьма раскованные наряды, довольно взвизгивали и тянулись за выпивкой. Вихрастый бренчал на гитаре, а перед ним, оглаживая себя по природным изгибам, извивались две лохматых девицы. Стоявшие вокруг зрители подбадривали девах, требуя снять кофточки. Шум, гам, пьяные выкрики, гогот, давно переставший походить на смех…
Михаил, не желавший связываться с пьяной компанией, сместился к кустам. Решив обойти развлекающуюся молодежь по краю лесополосы, он высматривал проход между кустами.
Со стороны стайки молодежи послышались свист и улюлюканье, восторженные овации и женский взвизг. Ростов обернулся. В круге объявилась не замеченная им ранее фигура. Молодой человек стянул с одной из танцующих девушек кофточку и присоединился к ее танцу, пристроившись к ней со спины и оглаживая по всем выступавшим частям тела.
Михаил замер. Он узнал эту фигуру. Прямо перед ним собственной персоной был Максим Зуев.
Ростова захлестнуло волной лютой злобы. Вот так. И правосудие не правосудие, и закон не для всех. Невинных людей в тюрьму сажают, жизни губят, убивают, а преступники на свободе развлекаются, портвейн хлещут да девок тискают.
От захлестнувшей его злости кровь в жилах сгустилась, превратившись в деготь, кулаки сами собой сжались. Теряя контроль над собственным телом, Михаил отступил за дерево, сливаясь с ним в единое целое. Чувства его обострились до предела. Точно хищник, выслеживающий добычу, он не сводил глаз с Зуева-младшего.
Максим, подогретый портвейном и выкриками приятелей, сорвал с девушки майку, обнажая ее выше пояса, задрал ей юбку и под смех и улюлюканье гоготавшей толпы разложил девицу на капоте машины.