Целый осколок

— Владетельный господин желает вина, сладостей… И сладостей?

— Для начала вина. Фринийского. Много. Виноград, сыр. И пусть девочки, словно невзначай проходят мимо меня. Все девочки — он не посмотрел, не повернул голову, просто выделил тоном, но он уверен — перед ним пройдут все, даже те, что сейчас «работают» в комнатах на верху — Нет, не все. Только те, что сегодня еще ни с кем не были.

— Есть невинные, владетельный господин. Очень юные.

— Не интересует. Я не собираюсь проводить обучение начальным азам за собственное золото.

— Владетельный мудр.

— Ты даже не представляешь насколько я умудрен. Да, и пусть пройдутся мальчики. Так, чтобы они не мне мозолили глаза, а ей — он кивнул на Зарю — Или пусть будут и мужчины, Заря?

— Простите мою дерзость, мой господин, но — нет! Только мальчики. Ну или нежные, еще пахнущие молоком, юноши. Для меня существует только один мужчина в мире — это вы, мой господин.

И головку склонила и румянец на щеках и ресницы так трепещут, так трепещут! А взгляд буквально плещет смехом. Но необходим подзатыльник:

— Ты почти рядом с границами, Слуга.

— Прости меня, мой господин!

— Все. Запомни. Не забывай. Веселись. Себастьян?

— Мне бы в возрасте, ваша милость. Ну и чтобы побольше сверху… Снизу тоже можно побольше.

Бровь в удивлении ползет сонной мухой вверх — такого скорее ожидаешь от Бруно, но не от юного Себастьяна. М-да, о вкусах не спорят, душа — потемки.

— Ты меня слышал. Их тоже. Исполняй.

Неслишимо появившийся, неслышимо исче. Тут же на столике материализовался хрустальный графин с вином и фужеры. Виноград, плачущий прозрачной слезой сыр. А перед ним запорхали яркие бабочки — махаоны, кометы, парусники. Только блеклых «капустниц» не было.

Он улыбался, пил вино, брызгал соком виноградин, смотрел наслаждаясь или наслаждаясь смотрел. Он отдыхал.

Заря как-то быстро определилась с выбором и уже, вдруг лизнув юношу в щеку, кормила его виноградом с рук. Себастьян же еще мучился муками выбора. Хмурился, вздергивал голову, пару раз невольно развел руки в сторону, задумчиво сравнивая параметры демонстрируемого с массогабаритными характеристиками своего идеала. Наконец выбрал и он.

Ему же приглянулась чернявая, вертлявая, вся какая-то порывистая. Да и она сама крутилась перед ним, отталкивала других девушек, словно бы неосторожно плеснула вином на платья пары товарок, устраняя конкуренток. Ужом проскальзывала вперед, жгла взглядом, сыпала улыбками, расточала себя, не обращая внимания на все более хмурый взгляд — кто он тут? — распорядителя, смотрителя, сутенера. Распорядитель даже сделал ей пару знаков, но чернявая игнорировала всех и все, кроме господина баронета.

— Мне вон ту, черненькую. Заря, Себастьян вы закончили выбор?

— Я выбрала, мой господин. Я выбрал, господин — с секундной задержкой, но почти одними словами.

— Веди нас, Вергилий. В лучшие комнаты.

Тонкие ловки пальчики быстро пробежали невесомыми мотыльками по его телу, избавляя от перевязи со шпагой, оружейного пояса, куртки, взлетевшей облаком сорочки. Стащили сапоги, развязали тесьму штанов, расстегнули поясные пуговицы. Жаркие мягкие губы приняли в себя его восставшую плоть, обхватили, втянули в себя. Язычок чернявой нежно щекотнул, страстно облизал, крепко обвил ствол не дерева.

Снизу-вверх поцелуи торили дорогу вверх. Бесстрашными альпинистами покорили пики сосков, обогнули долины ключиц, рискнули «провесить» путь к ушной раковине. Ее губы коснулись его губ. Руки ее вились вымпелами на ветру. Ощупывали, оглаживали, вцеплялись жадно в ягодицы. Ее руки не находили себе места, в отличие от его рук, твердо возлежащей на груди левой и по-хозяйски обхватившей ягодицу чернявой правой.

Шаг в сторону постели и на нем повисает двурукий и двуногий питон, старающийся задушить его в своих объятиях. Только жало змеи жаркое и не раздвоенное. Он нежно развел ее ноги, скользнул ладонью — мокро, можно, нужно, да заждались его уже! Вошел, вдвинулся-выдвинулся, чувствуя, как его там, внутри, пытаются удержать стенками, не выпустить из себя. Нарастил темп, амплитуду, пытаясь отследить нужную скорость и глубину проникновения. Еще, еще, еще. Так, так, сильнее, быстрее, глубже! Водопад страсти, стремнина чувств уносила, возносила его. Роняя и поднимая. К бесконечным небесам и в бездонную пропасть. На штампы хотелось злобно оскалиться в перерывах между непроизвольным рычанием и жаркими долгими выдохами. Дыхание горело огнем и одновременно затихало, успокаиваясь. Семя давно изверглось, но не эта позорная преждевременная эякуляция, а им самим определенная, бурная. Но он все двигался, он все еще ощущал себя «каменным», не закончившим.

Что-то не то. Что-то не так.

Сила внутри него взбурлила гневным потоком, расплавленное золото глаз диким зверем рванулось из глазниц. Только каким-то чудом не разрывая в клочья оскалившуюся чернявую с выпущенным иглами белоснежных клыкчков. Бушующая внутри него Сила в пыль разнесла одуряющую вязь плетений. Кто-то внутри него скучным голосом прокомментировал: «Магия крови. Так себе, ниже среднего». Внутри метрономом бухнуло ярящееся сердце. Его хотели… Его приняли за пищу?! Что-то клейкое, липкое коснулось его. В голове многоголосием зазвучало, забило каждым звуком, ломая все, что пыталось цепкими лианами связать его. Связать его?!

…Через мощь я познаю победу. Через победу мои оковы рвутся. И великая Сила освободит меня!

Рухнуло осыпаясь. Просочилось сквозь щели половиц измельченным и насильно просеянным прахом, пеплом. Чернявая забилась в угол, крупно дрожа, скаля клычки и метаясь взглядом. Так беспомощный котенок вздувает шерсть, трубит хвостом, скалится и обреченно шипит, встретив на пути крысомордого подслеповатого бультерьера. Бежать некуда, да и не убежать, а так может и полениться связываться с ним это чудовище.

— Все чудесатее и чудесатее, говорила девочка Алиса, выпивая пятую рюмку. Только познакомишься с пудингом, а он на тебя с ножом. С зубами то есть. Ты кто, чудо? Кровосос вульгарис? Или что-то еще из рода пиявочных?

Чернявая молчала. Он пожал плечами, нашел Силой «искры» Зари и Себастьяна, вгляделся. У Себастьяна оттенок искры ровный, сильный, периодически вспыхивающий мощными всполохами — работает человек, трудится в поте лица. А вот у Зари какой-то странный, двоящийся и мерцающий… Гневом? Яростью? Злостью на себя или кого-то еще. Досадой. Надо бы посмотреть, что со Слугой.

— Сиди тут, кусака.

Сила распяла чернявую на стене, вздергивая вверх к балкам перекрытий и невольно раздвигая ей ноги. Он непроизвольно засмотрелся, поймав уже отворачиваемым взглядом притягательное зрелище. Вначале-то не до разглядывания было. Красиво. Хмыкнул:

— Думаю, надо повторить — и погрозил пальцем чернявой — Попортишь себе что ни будь, исцарапаешься — накажу. Виси тихо!

Вышел из комнаты, не обращая внимания на свою наготу, надавил рукой на полотно двери в комнату Зари. Дверь рухнула внутрь, грохоча и выбивая пыль из ковра, но Заря не отвлеклась на шум. Узы Силы позволяют чувствовать своего Владыку. Она оседлала выбранного ей юношу и яростно скакала на нем, держа над его ртом левую руку с которой медленно капала кровь в клыкастый рот мальчика. Еще один любитель гематогена.

Заря стонала, рычала, прикусывала губу, закидывала голову, сжимала свободной рукой грудь, терла промежность. Но она никак не могла кончить. Бедная девочка. Наконец Заря взлетела с вампиреныша, упала перед ним на колени, захлебнулась торопливыми словами:

— Владыка, Владыка! Возьмите меня! Прошу вас! Я… Я не могу…

— Я понимаю тебя, Слуга. Я дам тебе просимое, я дам тебе твою награду — ты порадовала меня зрелищем.

Он подхватил Зарю под мышки, вскинул на себя, резко «насадил». Несколько быстрых и сильных качков и Заря громко вскрикнула-застонала, всхлипнула и обмякла на нем, сотрясаемая крупной дрожью. Что же они так все дрожат? Слуга выскользнула из его рук, откинулась на спину, благодарно и счастливо улыбаясь. Когда ты знаешь, за что «потянуть», где «потянуть», как сыграть на «струнах», то довести до оргазма дело несложное. Нечестно? Вы нормальны? Подарить счастье и наслаждение желающему этого — нечестно? М-да…