Страница 77 из 93
Я все еще чувствовал ее теплую кожу, плотно прижатую к моему телу, пока мы стояли на кухне. Это не было сексуальным. Это даже не ощущалось физическим.
Это было что-то глубоко-глубоко внутри меня, что уговаривало выйти наружу, утешаясь запахом ее свежевымытых волос. Это было самое близкое, что когда-либо было к моему прощению. И хотя потребовалась бы не одна темная ночь на кухне, чтобы залечить мои внутренние раны, помочь мне побороть своих демонов и научиться прощать себя, в тот момент этого было достаточно.
Однако я не мог оставаться там. Не навсегда. Я не живу в мире, где это было возможно.
Неважно, кем мы были. Что случилось той ночью или каким мягким я был. Потому что прямо сейчас я каждая частица моей репутации. Гротескная, мерзкая душа, жаждущая мести. Это все, что меня волнует.
Убедившись, что никто никогда больше не испортит ее крылья.
Мое дыхание становится прерывистым, когда я пересекаю финишную черту, замедляясь до остановки там, где я когда-то стартовал. Мой пульс подскакивает в горле, когда я опускаю подножку, оставляя двигатель урчать.
Тело Каина покатилось, когда я ехал, подпрыгнуло и срикошетило от тротуара из-за силы натяжения. Я удивлен, увидев, что все его конечности все еще прикреплены к его туловищу. Подойдя поближе, я вижу, какой ущерб нанесла неумолимая плата.
Длинный, толстый след из крови и кожи отмечает тропу позади него, петляя по всему пути вокруг дорожки. Части его кожи головы отделены от черепа, застревая в волосах. Я наклоняюсь, рассматривая его дрожащее и изуродованное тело.
Его одежда была сорвана и изодрана из-за дорожной сыпи; обнаженная плоть была опалена от трения. Часть его большеберцовой кости прорвала кожу, мясистая белая кость торчала наружу. Обширные участки разорванной ткани и мышц разбросаны по всему его телу, но я все еще вижу, как его грудь пытается подняться и опуститься.
Кажется, что этого недостаточно, но человеческое тело может выдержать не так много. Если бы я мог, я бы чинил его снова и снова, просто чтобы найти новые способы разорвать его на части.
— П-п-п-ожалу… — булькает он, задыхаясь и давясь малиновой жидкостью, вытекающей из его легких. Утопление.
Волна победы омывает меня.
Сайлас спросил меня об одной вещи.
Заставить его умолять об этом, и я сделал именно это.
Я причинил ему столько страданий, что он умоляет о смерти, но, как любит говорить Тэтчер, смерть нужно заслужить.
— Последний круг.
Это всего один день. Ты можешь справиться с одним днем.
Я говорю себе это, зная, что я прошла через более тяжелые вещи, чем это. Я провела месяцы своей жизни в ловушке в психиатрической больнице, где со мной плохо обращались и издевались. Я потеряла свою сестру-близнеца в результате ужасного убийства и пережила худшее, что только можно вообразить, будучи молодой девушкой.
Я пережила все эти травмирующие вещи, и все же этот весенний обед в честь моего отца кажется мне последней каплей.
— Сэйдж, — слышу я, готовясь к очередному скучному разговору с другим человеком, которого не волнует ни одно слово, которое я скажу.
То же самое для каждой новой группы людей.
Как дела?
Как к вам относятся в колледже? В чем вы специализируетесь?
Некоторые из них вставляют шутку, которую они считают оригинальной, о том, что колледж — это лучшие годы вашей жизни. Отец время от времени хвалил меня за успехи в учебе и говорил о том, каким светлым будет мое будущее.
Но я вижу в их глазах то, что они на самом деле хотят у меня спросить. Им все равно на все это.
Они хотят знать, здорова ли я психически, как я отношусь к исчезновению Рози, как потеря моей матери повлияла на меня как на женщину. Я могу их читать; они тонкие как бумага в этом свете. Но вместо того, чтобы на самом деле спросить меня, они молчат, ожидая, чтобы сделать свои собственные выводы, когда я уйду.
Я моргаю, поворачиваю голову и вижу Коннера Годфри, моего школьного психолога, стоящего рядом со мной с улыбкой на лице и бокалом шампанского.
— Ты выглядишь несчастной, и я подумал, что это может помочь.
— Спасибо, — просто говорю я, прижимая край бокала с шампанским к губам.
Посещение этого нелепого мероприятия было не моей идеей. Это было условием, когда я разговаривала с Каином в церкви. Я не узнала никакой новой информации, и, чтобы оставаться в его благосклонности, я должна была появиться, надеть что-нибудь красивое и сыграть роль поддерживающей дочери.
— Я не знала, что вы дружите с моим отцом, — говорю я, завязывая разговор, не желая ничего догадывать о нем, но также не понимая, почему он здесь. Насколько мне известно о нем, он спокойно живет с женой и двумя детьми, переехав сюда всего несколько лет назад.
— Мы поболтали мимоходом. Мы со Стивеном вместе учились в аспирантуре, — говорит он, очаровательно улыбаясь. — Он фактически устроил меня на работу в Холлоу Хайтс. Я не происходил из семьи с таким богатством.
— Я бы никогда не подумала, что с фамилией Годфри.
— Я слышу это чаще, чем ты думаешь.
Не в силах остановить себя и не заботясь ни о чем, я высказываю свое мнение.
— Стивен всегда был напыщенным мудаком? — я смотрю на него, наблюдая, как он сохраняет улыбку на лице и хихикает.
— Он всегда был… — он на мгновение задумывается. — Ведомый. Но нет, были времена, веришь или нет, что он натыкался на нашу общую квартиру пьяным в мочу. Но его отец был очень строг с ним в отношении того, чтобы взять на себя семейный бизнес. Я думаю, что за эти годы он только что сделал то, к чему мы все стремимся, — заставил наших родителей гордиться.
Он прав. Я не верю, что Стивен способен на что-то, кроме самообладания и дисциплины. Однако, похоже, он передал эту традицию своему сыну, превратив его в другого мужчину, подпитываемого ядовитой мужественностью и властью.
— Не все к этому стремятся, — честно говорю я. — Иногда наоборот.
У меня нет причин лгать или поддерживать имидж. И хотя я не стала бы бегать и кричать, что мой отец замешан в махинациях с целью сексуальной эксплуатации и является причиной смерти моей сестры, чтобы защитить Рука, я не буду притворяться, что он мне нравится. Уже нет.
Это заставляет его задуматься на секунду, прежде чем кивнуть, принимая мой ответ и принимая его намного лучше, чем кто-либо другой.
— У всех нас есть что-то, что движет нами, и неважно, что это такое, главное, чтобы в итоге это сделало нас лучше.
— Это хороший совет. Вы когда-нибудь думали о том, чтобы стать консультантом? — я приподнимаю бровь, ухмыляясь, и он ухмыляется, демонстрируя свою белоснежную улыбку.
Я могу не знать полностью, кто я и чего я хочу для себя — я не думаю, что это больше важно, потому что мы должны расти, меняться, исцеляться, — но я знаю, что мной движет.
Чтобы я никогда не стала такой, как они, все те люди, которые меня окружают. Я отказалась стать той, кем они хотят, чтобы я была. Я никогда больше не позволю никому пытаться слепить из меня образ, который они себе представляют.
И это кажется гораздо более важным, чем незнание того, кто я такая.
— Вот ты где, — слышу я голос отца. — Моя прекрасная дочь. Я купил это платье для тебя в Париже на твое шестнадцатилетие, не так ли?
Я бросаю взгляд на черное шифоновое платье в стиле Хепберн. Оно тает на мне, потому что было сшито специально для моего тела, а также из-за жары, вызванной пребыванием на улице весь день. Я знала, что длинные рукава заставят меня потеть, но я полагаю, что, когда о коротких рукавах и тонких бретелях не может быть и речи, ты выкручиваешься так, как можешь.
Кроме того, я надела это платье не просто так.
— Не приписывай себе такого рода кредитов. Розмари купила это для меня, — я снова смотрю на него таким суровым взглядом, что готова перерезать ему горло.