Страница 23 из 78
Глава 7
Здесь, на почтовой станции только и понимаешь, как хорошо быть генералом. Лошадей проезжающим отпускают не по живой очереди, а по очереди чина. Генерал — пожалуйте-с! Статский советник, в отсутствии генерала, тоже получит лошадей скоро. А вот надворному советнику — как повезёт. Советник же титулярный обречён слышать «нужно ждать». Если он слышит правильно, «нужно ж дать!», и даёт обыкновенную полтину, то лошади находятся быстро, а уж ежели целый рубль — то и сразу.
Беда только, что если ехать из Петербурга в самую Москву, эти полтины и рубли сложатся в изрядную сумму, а деньгами титулярные советники не богаты. Вот и ждут, ждут, ждут, мечтая, как однажды станут генералами, и ужо тогда...
Я сидел, пил мелкими глотками кофий, приготовленный Мустафой дорожным способом, и рассматривал обстановку почтовой станции с интересным названием Выдропуск. То ли выдры из речки Тверцы бегали здесь взапуски, то ли, как рассказал смотритель, в достопамятные дни, проездом в Москву, Екатерина Великая остановилась в селении и приказала какого-то ямщика за пьянство выдрать, и пуще, пуще!
Славные были времена!
Думы мои были отвлечёнными: сам я передвигался не на почтовых, и потому очередь меня не касалась совершенно. Пусть фельдъегерь мчится, делая по двести верст за сутки, а зимой, по санному пути, и больше. Пусть генерал делает в день сто двадцать верст на зависть титулярным советникам. Пусть титулярные советники в счастливый день делают шестьдесят верст — я не завидую никому. Напротив, и фельдъегерь, и генерал, и титулярный советник завидуют мне: сидит, неспешно пьет кофий, а потом столь же неспешно отправится на следующую станцию, по пути останавливаясь то перекусить на лоне природы, то искупаться в летней речушке, то потолковать с актеришкой, бредущим из Керчи в Вологду. Хорошо праздному!
Мой след в виде кофейного аромата тянется от самого Санкт-Петербурга, и остается аромат не сколько в воздухе почтовых станций, сколько в умах станционных смотрителей и проезжающих подданных Великой Империи. Да, знатный кофий варил этому помещику слуга. Должно быть, секрет знает, он же турок! Слуга, а не помещик. Хотя и в помещике, в лице его было, знаете, что-то этакое.
Секрет хорошего кофия простой: не жалеть ни качества, ни количества! Но обыватель всё хочет найти тайный турецкий способ, чтобы и хорошо, и дёшево, а лучше даром.
Еще лучше, чтобы приплатили.
— Барин, лошадей я запряг, можно ехать, — заглянул на чистую половину Селифан. — Мустафа уже и вещи вынес, и не только вынес, а и уложил.
— Жди, скоро, — ответил я, и сделал очередной крохотный глоток. Кофий я пью чистым. Есть любители добавлять корицу, кориандр, кардамон, некоторые даже чеснок добавляют, а уж сахар, так почти все. Нет, не советую. Ломтик рахат-лукума — это можно, вприкуску.
Сделав последний глоток, я рассчитался с прислугой, вышел на крыльцо и огляделся, чувствуя себя капитаном на мостике. Море спокойно, небо ясное, ветер попутный, паруса подняты, команда прилежна, не плавание, а мечта. Если не думать о чудовищах, населяющих глубины.
Не буду думать.
— Поехали! — ободрил лошадей Селифан, и мы тронулись.
Лошади бежали споро, втянувшись в ритм, я посматривал по сторонам, а Мустафа с Селифаном на козлах изображали Нерушимый Союз Армии и Труда: воинственный турок и добродушный славянин.
Мило.
И колокольцы звенели ладно, три колокольца, купленные в валдайской лавке, как уверял Селифан, лучше и не найти. Пришлось изготовить бумагу, разрешение на проезд с колокольцами по тракту. На всякий случай. С подписями людей известных. Хотя строгости закона, как водится, сглаживаются их неисполнением: никто нас пока не останавливал и не спрашивал, по какому праву частное лицо повесило целых три колокольчика. Может, вид Мустафы отбивал подобные желания, может, просто мы нравились дорожным властям, такие красивые, в такой ладой коляске, с такими славными лошадками. Особенно статен Чемберлен.
Колокольцы весело звенят, высоко в небе летают стрижи, благодать.
Селифан обернулся.
— Дозволь спеть, барин, душа просит.
— Попробуй.
Селифан запел. И я наконец-то понял, почему барыня рассталась с таким замечательным кучером. Нет, пел он громко, не отнять, но это лишь усугубляло страдания слушателей.
горланил Селифан.
А Мустафа — Мустафа! — подпевал:
Однако...
Придется, видно, заняться модификацией личности. Добавить Селифану голоса и слуха.
Последнее время я неохотно прибегаю к модификации. Если в одном месте прибудет, в другом непременно убудет, сказал великий натуралист. Так оно и есть. Прибавишь исполнительности — убавится инициатива. Прибавишь преданности — убавится смекалка. Главное, заранее не скажешь, что именно убавится. Поэтому работать нужно неспешно, по чуть-чуть.
Но тут мошка залетела Селифану в рот, тот закашлялся, долго оплевывался, и потом уже рта не раскрывал. Природная саморегуляция на марше!
Миновав Будово, мы покинули тракт, свернув налево. Мест этих Селифан не знал, но у меня была карта, начертанная опытной рукой, да и мужички здесь смирные и приветливые, охотно отвечают на расспросы: до Перовки десять верст, восемь, пять...
Места вокруг спокойны, никаких лесов, нивы и пажити. А разбойство без леса для тверского мужичка невообразимо. В поле? Нет, как можно — в поле?
Однако мой «кольт» под рукою, в специальном кармане коляски. Всегда там наготове, в пути. Мой револьвер быстр. Тем более что он лучше оригинала, я не паладин аутентичности. Пять патронов. Вряд ли разбойников, случись таковые, будет больше.
А если и будет, то Мустафа не зря нарек свою саблю «молнией».
Нет, здесь можно без опаски.
Вот уже и барский дом: каменный, два этажа, флюгер с двухвостым львом, колонны и портик. Рощица с непременной беседкой, под навесом мраморная статуя в древнегреческом стиле, неподалеку пруд, всё, как и должно быть у рачительного помещика, владельца трех сотен душ.
И никаких ворот — потому, что нет забора. Его роль выполняет терновник, некогда посаженный строго по линии, но теперь принявший команду «вольно». Хорошо хоть, не «разойдись!»
Мы въехали. Селифан остановил коляску у портика.
Только я ступил на землю, как ко мне подбежал казачок:
— Как прикажете доложить?