Страница 82 из 104
— Так вроде добровольно всё?
— Вот, держи, — Яков встаёт, достаёт из планшета газету, — читай.
— Потом прочту, — отодвигает Кондрат затрёпанную газетку, за которую тут же хватаются его домашние, — ты давай на словах разъясняй.
— Раскулачивать вас будут, дядька Кондрат. Имущество ваше в колхоз, а самих…
Яшка, путаясь и волнуясь, принимается объяснять.
«Ликвидируем кулачество, как класс», «обобществление средств производства», слова Якова перекликаются с газетными заголовками.
— Объясни-ка толком, что такое «средства производства»?
— Ну, вот твоя маслобойка, сыроварня оно же даёт товарную продукцию? Значит, это средство производства…
Яков долго объясняет, дальше мужчины долго решают, что такое гуси и куры. Вроде и не средство производства, но продукция-то есть, мясо, яйца, перо…
— Эдак мы укроп с огорода можно посчитать за средство производства, — замечает по виду не впечатлённый угрозой лишения имущества хозяин. — Его тоже продать можно.
Но к общему выводу всё-таки они приходят, когда Яшка брякает что-то про наёмный труд.
— Вот! — Поднимает палец вверх Кондрат. — Вы там сами ещё не разобрались, а кидаетесь такие дела творить. Потому мужики вас не уважают. Сурьёзности в вас с гулькин хрен. Ладно, что посоветуешь, племяш?
«Племяш» мнётся, затем решается.
— Придётся в колхоз вступать. Вы поймите! — Торопится гость в ответ на неласковый взгляд Степана. — Или добровольно вступите, или у вас всё равно всё отнимут…
Долго ещё семья переваривает оглушительную новость. Наутро уже не такой приветливый Степан всё-таки обихаживает коня, выводит гостю. Кондрат невозмутим.
— Ты уж прости, дядька Кондрат, что так всё выходит, — Яков запрыгивает на коня.
— Да ничо. Спасибо, что предупредил, — Кондрат оглядывается, крепкой рукой тянет племянника за плечо, что-то тихо говорит, затем строго смотрит. — Понимаешь? Постарайся. И тебе крепко поможет. На коне будешь, я не про него говорю, — Кондрат хлопает коня по плечу.
— Хорошо, дядька Кондрат. Это несложно. Сделаю.
Ближе к вечеру, когда спадает напряжённость хозяйственных работ, к Кондрату собирается народ, представительный и, сразу видно, уважаемый.
— С коммунистическим приветом, Митрич, — хозяин сидит на лавочке у палисадника с ранее пришедшим Игнатом, мужчиной крупным и с мощным брюхом, как и положено быть мельнику.
Митрич удостаивается звания по отчеству в силу возраста. Пока крепок, но вот-вот отойдёт от дел, благо есть, кому передать. И земли и всё остальное. Четверо сыновей, уже и внуки не пищат, а бегают, а дочек сам Митрич и в расчёт не берёт. Сплошные убытки от девок.
Спустя четверть часа, которые мужчины проводят за обстоятельной беседой, подходят ещё двое с немудрящими именами Фёдор и Ефим. Фёдор высокий и жилистый, Ефим пониже и плотнее.
— Ну, что собрались, наконец, кулацкие морды? — Веселится хозяин.
— Чего звал? — Недовольно спрашивает Фёдор, самый хмурый и неразговорчивый. Он только со своими овцами ласков, а людей не очень любит.
— По делу, Федя, по делу, — вздыхает хозяин, — пожара нет ещё, но вот-вот загорится.
Хитрый мужик Кондрат. Небось, и слова такого не знал «интрига», а раздраконить интерес, ему раз плюнуть. Заинтересованные мужики тянутся за хозяином в дом, садятся за стол, де красуется заранее распалённый и парящий самовар, рядом чашка с колотым сахаром, горка лепёшек и пряников на блюде.
Перекрестившись, да сняв картузы, мужики усаживаются и начинают слушать заготовленные речи.
— Помните, мужики, как с год назад приезжали важные комиссары? Уговаривали колхоз организовать, сулили всякое?
— Ага, помним, — прихлёбывает горячий чай Игнат, — наобещали столько, что хрен разгребёшь.
— Пара голодранцев вприпрыжку побежали, Кононов, да Лысков, — макает сахар в чай Ефим.
— А на следующий день так же вприпрыжку помчались обратно, — ехидно хихикает Митрич.
Мужики гомонят в стиле «ишь, чего удумали, босота комиссарская». Кондрат ухмыляется, но с грустинкой. Уходит их время. Да, уходит, но может получится сначала поставить знак вопроса в этом предложении «Уходит их время?», а потом и частицу «не»?
На крутом вираже они сейчас. И как, смогут пройти, отделавшись всего лишь хлопотами, или выбросит их в глубокий овраг. Выбирайся потом из него. Получится ли? Если только у детей, а то и внукам придётся расхлёбывать. Жизнь к мужикам российским редко милостива бывает.
— Яшка ко мне вчера приезжал…
— Племяш твой, что с комиссарами хороводится? — Прищуривается Митрич. Остальные затихают.
— Шутки кончились. Советская власть всех загонит в колхозы, если придётся — огнём и мечом.
— Прямо-таки…
— Сведения точные, из Москвы. За нас возьмутся в первую очередь. Если упрёмся, нас объявят врагами Советской власти и раскулачат.
— Это как? — Осторожно интересуется Игнат.
— Всё отнимут, погрузят на телеги и вывезут подальше. Превратят нас в голодранцев, и мы так же вприпрыжку поскачем в колхоз, только за полтысячи вёрст отсюда.
Над столом сгущается облако тяжёлого молчания. Чайком продолжает баловаться только Кондрат, безмятежно оглядывая гостей.
— Блядская грёбаная погань! — Неловкой руганью Фёдор впервые за чаепитием подаёт голос.
— Какие мнения будут ещё? — Насмешливо интересуется Кондрат.
— Пусть попробуют, — мрачно заявляет Ефим. — У меня не только обрез есть.
Мужики мрачно бурчат в том ключе, что и у них найдётся, чем встретить комиссаров.
— Бунт затеваете? — Интересуется Кондрат. — Пушки с броневиками у вас тоже есть?
— А ты чего лыбишься, я не пойму? — Грозно сдвигает брови Игнат.
— А меня не раскулачат, — нагло заявляет Кондрат.
— Это как? — Мужики спрашивают чуть не хором, продолжает Игнат. — На племяша своего надеешься?
— Не, — Кондрат неторопливо допивает остатки чая, — племяш мне поможет, конечно. Но не так. Хитрым манёвром вывернусь. Я первый в колхоз пойду, а вы, как хотите. Не пойдёте, так мельница, земли, скотинка ваша вся мне достанется. Я ж председателем стану.
Кондрат насмешливо оглядывает гостей, напрягшихся и готовых наброситься на будущего председателя.
— Ну, а кого ещё председателем ставить? Мужики ж наши не дураки Лыскова выбирать, а вас не будет.
Через час вместо самовара на столе стоит та самая заманчивая ягодная настойка. Мужики гомонят недовольно, но уже не так мрачно.
— Ты ж знаешь, Игнат, — Кондрат смотрит уже поблёскивающими от наливки глазами, — родители и я всей душой хотели Аньку за тебя отдать. Но вот поди ж ты, взбрыкнула девка, как кобылица сбрендившая. Чего ты до сих пор обижаешься? Прасковья твоя нисколь не хуже, ладная бабёнка…
— Да я чо уж… — размягчается мельник.
— И гляди, как вышло-то? Случился у неё Яшка и предупредил вовремя. Тут сам знаешь, главное, соломку вовремя подстелить…
Через два дня в село приезжает уполномоченная комиссия из трёх человек во главе с Яшкой Гершевичем.
С удивлением узнаю, что общее собрание проходило в том овраге, разделяющем село на две части. Только тогда Выселок ещё не было, как и кустов по краям. Всё выкашивалось начисто.
Сначала Яков разливается соловьём о великих преимуществах и привилегиях прогрессивного колхозного строя.
— Сладко поёт, — ехидно замечает Митрич, косясь на Кондрата.
— Чо-то он совсем разгулялся… — недовольничает на племянника мужик и орёт с места. — Яков, давай уже списки составляй! Терпежу нет, как в колхоз хотим!
Народ грохает дружным глумливым хохотом, громко полагая, что Кондрат шутковать удумал. Помощники Якова смотрят на Кондрата с угрюмым подозрением. Во взглядах читается угроза «Вот ужо тебе, кулацкая морда!».