Страница 5 из 15
– Как хорошо, что мама собрала чай и бутерброды. А братец мой торопился всё: «Ненадолго. Зачем брать…» А сейчас вон как уплетает. Это мы с мамой такие опытные… – говорила, не останавливаясь, Анечка. Она была возбуждена поисками, лесными запахами и звуками. – Интересно, а тут водятся звери? А что, если мы не найдём ничего? Домой поедем?
– Нет, будем искать до осени, а потом заляжем в берлоги, чтобы продолжить поиски следующей весной, – ответил ей брат.
– А что, я согласна. Я уже строила себе берлогу в снегу зимой.
Грустных среди них не было, и согласиться, что день прошёл бесславно, никому в голову не приходило; как в гости сходили к старым друзьям, которых давно не видели. Ах лес, вот хозяин, умеет приветить, но своих здесь нет, только гости. И гости разные, бывает что и незваные.
– А мы какие: «званые» или «незваные»? – спросила Анечка.
– А поймём позже, сейчас он нас принимает, мы же себя тихо ведём, с уважением к хозяевам, – ответил папа.
– А почему звери и птицы тоже гости, а не хозяева? Они ведь живут здесь с рождения, это их дом, они граждане этих краёв.
– Сегодня здесь, завтра в городе, послезавтра в другом лесочке – мигранты… Ты посмотри на парки в Омске – иду как-то за продуктами в «Триумф» вдоль Оми по тропинке; раньше в зарослях по берегу реки столько птиц гнездилось, а теперь колония дроздов-рябинников заселилась. Всех выгнали – воробьёв, ворон, сорок… Никого больше нет. «Оккупанты». Сколько они там пробудут: лето одно, два? Поживут, а потом опять куда-нибудь полетят. И после них там долго никого не будет. Напугали.
– А вот лес-то никуда не полетит, где вырос, там и останется, – согласилась девочка. – Выходит, что птицы от нас ничем не отличаются: такими же жестокими бывают, себе подобных выживают, дерутся, друг у дружки воруют, ссорятся, едят…
– Смотри, смотри, Аня, вон высоко птица кружит… – перебил её брат.
– Где? Где? Не вижу…
– Ну вон меж двух берёз и влево, видишь?
– Вижу. А кто это?
– Кто-то из семейства ястребов… выслеживает добычу. Камнем вниз полетел, кто-то станет для него обедом.
– Ну что, шестой час уже. Поедем домой… Не получилось сразу, как хотели… Потом найдём, в следующий раз, – сказал Николай Николаевич, собирая в пакет оставшийся от обеда мусор.
– Может, ещё сходим вон туда, куда ястреб показал? Тут же рядом… – взмолилась Анечка жалобным голоском.
– С Сашей сходите туда и обратно. Я пока машину разверну. Недолго. Мы вас ждём, – согласился папа.
– Ладно. Мы быстро…
На краю рощицы росли несколько старых берёз, они поднимались по две, по три с одного места, стволы их вначале расходились в стороны низко над землёй и уж потом тянулись в верх – родственники, одни корни у них. За рощицей была грива – невысокое возвышение над землёй, она уходила далеко-далеко к дальним околкам. С одной стороны было вспаханное поле, с другой – овраг. Анечка и Саша стояли на гриве, оглядывая всю окрестность, пытаясь угадать место, куда упал за добычей воздушный охотник.
– Давай спустимся вниз, может быть, там что-нибудь отыщем. Смотри, и на дне растут деревья; точно, там найдём… Спускаемся… Не отставай.
Девочка стала бочком спускаться вниз, приговаривая себе: «Не бойся – не бойся, не бойся – не бойся…» Это она в детстве придумала себе такую приговорку-присловку, когда с папой на крышу лазила. Встала тогда Анечка на ступеньку лестницы и вздрогнула, а папа ей сказал: «Не бойся, не бойся – поднимайся… Я держу тебя»; так она и поднялась по лестнице до самого края крыши, повторяя вслед за папой: «Не бойся – не бойся, не бойся – не бойся» – папа же рядом, чего бояться. Ей тогда было года три, и она потихоньку сама поднялась на крышу офиса. А уж когда дошла до самой высокой точки крыши – до конька, то такую радость испытала: вся округа перед глазами открылась, всё было видно. Может, тогда и поняла: «Всего достигнешь, если не будешь бояться! А если страшно становится, то шепчи себе заклинание: «Не бойся – не бойся, не бойся – не бойся», страх и убежит от тебя». Рядом с офисом была автомойка, и работающие там девушки пришли в ужас от увиденного: маленький ребёнок шагал по крыше. Сверху казалось, что они хотели было броситься спасать ребёнка от сумасшедших родителей, но уж больно высоко было лезть – страшно.
Овраг был достаточно глубоким – метров десять. Склоны его были покрыты травой и реденькими веточками кустарника, а внизу росли маленькие деревья, а может, и всё тот же кустарник – боярышник, например, или шиповник, черёмуха? Чтобы проверить, нужно было добраться до дна оврага. Спускаться по такому склону нужно осторожно, того и гляди запнёшься и вниз покатишься. Ноги скользили по рыхлой влажной почве, поэтому девочка шла осторожно, выбирая кочки-пяточки, они казались более устойчивыми, чем, например, камешки – это только с виду они такие твёрдые, надёжные, а наступишь, и отскочат в сторону или вниз покатятся.
Анечка вначале спускалась в полный рост, лишь чуть пригнувшись, а потом села на землю, не смущаясь и не боясь запачкать штаны: «а что их беречь, они всё равно старые», и, осторожно перебирая ногами, съехала со склона, как с детской горки. Саша шёл чуть в стороне от неё, но не прямо ко дну оврага, а по наклонной линии, опираясь на лопату. Он спустился раньше сестры и наблюдал, как она скатывается. Когда Анна доехала до него и встала рядом, её штанишки были в колючках, листьях и глине с песком, особенно сзади.
– Да они рабочие, старые… Поднимемся, я почищусь. Ой, смотри, кажется, деревце! – Анечка чуть отряхнулась и пошла по дну оврага, переходя от растения к растению, но это были или совсем высохшие палочки, не ставшие стволами больших деревьев, или кустики. Так брат с сестрой шли вдвоём по дну оврага, как по ущелью, и склоны были высоки, словно горы, и опасности таились за каждым поворотом.
– Весной и в дождь тут, наверное, бурная река течёт, видишь, вода вымывала из почвы песок, камни.
– Пойдём посмотрим, куда эта река могла впадать. Может быть, там озеро.
– Я думаю, что нас уже заждались. Пойдём назад, уезжать пора. Завтра рабочий день, помыться ещё надо.
– Ну чуть-чуть, до того поворота и домой…
– Хорошо, только пойдём скорей, а то ты еле ноги передвигаешь.
Анечка собрала последние силы и почти побежала вперёд, чтобы Саша не передумал. О том, как назад пойдёт, она не думала, вот когда ноги вовсе передвигаться откажутся, тогда и мысли придут. Добежала – тупик, овраг здесь закончился, и плавный склон вёл наверх, никакого озера.
– Деревце какое-то, смотри. Давай его выкопаем.
То, на что показала пальцем девочка, было полуживой тёмной кривой палочкой с несколькими тщедушными листочками. Вот так вот на улице из кустов выглянет маленький комочек шерсти с жалостливыми глазками, тявкнет, повиляет хвостиком: «Возьми меня, я хороший», и дрогнет сердце, и в голове слабости разные распространятся: «Ах, как же он здесь один, выбросили небось жестокосердные, вот и пропадёт здесь один, бедняга… Может, взять с собой, спасти?..» И только уже наклонившись, станешь подзывать сиротку, как тут же на зов выскакивает из тайного места стайка из трёх-четырёх таких же беспризорников дворянской породы, да все разного окраса, у кого шерсть короткая, у кого длинная: «Тяф-тяф!» Кто кусается, кто лижется… И тогда уже, отбросив всякие мысли-сомнения, бежишь от них поскорее прочь: «Семейка ещё та… Ничего толкового из них не вырастет. Это свободный народец, появились на свет по случаю и жить также будут – помойки, стайки, драки и печальный конец: то ли под колесами автомашины, то ли в драке, то ли от болезни».
– Давай его выкопаем, смотри, какое оно несчастное, пропадёт тут. Может, из него что-то толковое, ценное вырастет.
– Анечка, мы для чего в лес поехали? Чтобы найти саженец красивого величавого дерева, которое будет расти перед нашим домом. Ну что это? А представляешь, если из него вырастет что-нибудь некрасивое? Ты же не станешь дома в горшке выращивать сорное растение? Вон их сколько в городе в присутственных местах, между прочим. Тебе же не нравятся такие картины, когда идёшь по тротуару центральной, казалось бы, улицы, а вдоль неё вместо газона сорняки метровой высоты, как на помойке?