Страница 9 из 60
Валя, как и сын, стала предаваться радостям жизней. Ей, как и Юре, казалось, что она выстрадал право на удовольствие. Личностные изменения, произошедшие с ней, слились в унисон с переменами в душе сына. Сотворив иллюзию счастья, они с радостью в неё поверили и приняли за чистую монету, оттого страдания казались им наслаждением.
Одна только беда - подобная жизнь быстро приедается, словно кислое яблоко, набивает оскомину. Юра явственно ощутил это, когда в две тысячи первом году из тюрьмы вернулся отец. Дед пытался прогнать Павла, но оказался не таким усердным, как Валя. Бабушка грозилась вызвать милицию, но не привела свою угрозу в исполнение. Ту встречу Юра запомнит навсегда, потому что в последний раз он видел своего отца живым. В будущем ему предстояло взглянуть на белое, бесчувственное лицо мертвеца, помещенного в гроб - алкоголь довершит свое черное дело.
Юра добрался до остановки, спрятался под навесом и закрыл зонтик. Воспоминания не на шутку его разволновали. Дыхание дрожало, глаза были влажными не только из-за дождя. В школе ему нравилось и одному, но теперь отчего-то матери не хватало. Теперь-то всё будет хорошо, она вернется, семья воссоединится. Ага, только жить-то как? Сейчас Юра мог смотреть на свою школьную жизнь с высоты прожитых лет, убеждать себя, что поверил в иллюзию счастья. Но на деле никакой иллюзии не было. Ему и правда нравилось так жить, и никакой оскомины он не набил, так же, как и Валя вряд ли устала путешествовать по загранице, открывать для себя новые города и курорты. Юра пытался ухватиться за что-то, успокоить себя, убедить в том, что с возвращением матери жить станет лучше. Не очень-то получалось. Лишь болезненные воспоминания, словно девятый вал, снова и снова обрушивались на Хворостина, увлекая за собой в бездонный океан прошлого. Действительность была такова - придется затянуть пояса, сильно затянуть. А выискивать положительные стороны нечего. Конечно, приятно, что Юра увидится с мамой, но нищенствовать из-за этого не хотелось.
К остановке подъехал автобус, Юра с трудом втиснулся в салон, более всего напоминавший в это мгновение консервную банку, забитую рыбой, ухватился за поручень и стал копаться в кармане, пытаясь дотянуться до мелочи. Автобус вздрогнул, улиткой пополз вверх, в гору, унося Хворостина подальше от воспоминаний о последнем свидании с отцом.
<p>
...</p>
- Парень, проснись! - Юра открыл глаза, огляделся, не понимая, как он оказался здесь, когда всего секунду назад шел по улице Толстого с родителями. Над ним склонился водитель автобуса, полный человек с широким коричневого цвета лицом и грубыми тяжелыми руками. Хворостин зажмурился, приподнялся с сиденья. К голове прилила кровь, перед глазами поплыли красные круги, все вокруг закружилось. Хворостин секунду выждал, встал. Ощущение реальности потихоньку возвращалось обратно. Он вспомнил, как залез в забитый автобус, отыскал место у окна и умудрился занять его раньше остальных пассажиров. Последнее, что Юра помнил - как провожал глазами утекающие мимо него короткие полосы разметки. Остановку университета он проехал. Хворостин выглянул в окно автобуса - он оказался на конечной, неподалеку от рынка. Юра достал свой сотовый телефон, нажал клавиши, взглянул на высветившиеся цифры - половина одиннадцатого. Две пары он уже благополучно прогулял. Да еще и головную боль умудрился заработать.
- Выметайся отсюда подобру-поздорову, - водитель чуть попятился, брови сошлись на переносице. - Здесь тебе не ночлежка.
Не до конца понимая, чем вызвана агрессия, Юра пошел к выходу из автобуса. Хворостина шатало из стороны в сторону, во рту пересохло. Ощущения, которые он испытывал в этот момент, сильно напоминали похмелье. Краем глаза Юра глянул в водительское зеркало - бледный, с худым высохшим лицом и темными кругами вокруг глаз на него оттуда смотрел собственный призрак. Неудивительно, что водитель напрягся, должно быть принял Хворостина за какого-то наркомана.
Юра вылез из автобуса, ногой вляпался в лужу, в ботинок натекла вода. Выругавшись по матери, Хворостин сделал несколько неуверенных шагов и глубоко вдохнул осенний воздух. Пронзительный холодный ветер тут же забрался под одежду, просочился сквозь кожу, обдал своим дыханием внутренности Юры. Парень содрогнулся, почувствовал приступ тошноты, в его висках кровь молотком отбивала ритм сердца. Мерзкий привкус во рту, к горлу подступал комок, Юра согнулся пополам, его вырвало. Мерзкая белесая масса растеклась по асфальту. Так паршиво ему никогда не было. Снова приступ, еще одну порция жижи.
- Э, куда, куда! - орал кто-то. Но в настоящий момент, единственное, что еще помещалось в сознании Юры, способном воспринимать лишь стук молотков в голове, жгучую тупую боль, растекавшуюся в области висков, это желание уснуть и поскорее, чтобы избавиться от невыносимой тошноты, слабости. Каждая мысль отдавалась очередным ударом обуха по голове, терпеть это невыносимо. Юра хотел было вырвать еще раз, но лишь издал невнятный гортанный звук - основная масса вышла. Кто-то ухватил его за одежду, сильно толкнул. Хворостин едва устоял на ногах, его повело в сторону, он стукнулся о машину. Ему стало отчего-то стыдно, словно он виноват во внезапном приступе. Сзади продолжали кричать, Юра заковылял куда-то, рассчитывая поскорее уйти отсюда и не разбираться, за что его толкнули, кому он не угодил. Он сумел выпрямиться и двинулся по узкой асфальтовой дорожке, стараясь идти так быстро, как только мог. Преследовать его, похоже, никто не собирался. Юра глубоко дышал, самочувствие его улучшалось, головная боль отступала. Что же с ним произошло? Симптом какой-то болезни? Или от духоты в автобусе ему стало дурно? Ноги до сих пор дрожали, хотя и подчинялись своему хозяину, вели его по обочине какого-то шоссе. Справа лес, по другую сторону дороги тоже лес. Мимо проносятся машины. Юра больше не мог выносить слабости, он свернул на первую попавшуюся тропинку, увлекавшую любого, ступившего на неё в путешествие между ровными рядами деревьев.
"Окское шоссе, - вспомнил Юра название места, в котором он оказался. - Как же паршиво-то!"
Привалившись спиной к дереву, он опустился на мягкую пружинистую перину осенних листьев, усеявших сырую, голую землю. Юра зажмурил слезившиеся глаза, сжал кулаки, пытаясь отключиться. Издалека доносился шум проносившихся автомобилей, листья, еще не успевшие как следует примяться под тяжестью тела Юры, тихонько хрустели. Больше никаких звуков не доносилось. Но главное - деревья ограждали Юру не хуже стен домов. Лишь где-то высоко суровый седой владыка осени заставлял листья колыхаться. Но, подобно заботливой матери, лес оберегал Юру от бесцеремонного и жестокого, холодного и безжалостного ветра. Напряженный мышцы его тела расслабились, кулаки разжались, сморщенные веки разгладились, брови слегка приподнялись. Подушка из листьев успела прогреться, спинка из мха и коры дала спине возможность отдохнуть. Юра и предположить не мог, что он так сильно устал. Но теперь, сидя здесь и ни о чем не думая, он отдыхал по-настоящему. Ни проблем матери, ни воспоминаний об отце, ни улицы Толстого здесь не было. Только он один и больше ничего. В голове звучала торжественная, великолепная и великая, давно позабытая мелодия, гимн единения жизни и природы. Боль отступила, слабость, разливавшаяся по всему телу, больше не ощущалась. Юра спал и не видел снов, освободился от тревог, мучивших его так долго. Ни будущего, ни прошлого, лишь здесь и сейчас. Хворостин растворился в собственных ощущениях, на мгновение даже утратил представление о той границе, что отделяла его от остального мира, он буквально растворялся в чистом и холодном, как родниковая вода, лесном воздухе. Тишина и покой, больше ничего и не нужно.