Сказочник

Выдёргиваю ключ и добегаю до корпуса практически бегом. Заворачиваю за угол и влетаю в мужскую грудь.

— Ааа! Ммм… — мне резко зажимают рот.

— Тихо ты, чокнутая, — шипит физрук. — Весь лагерь перебудишь.

— Ох, Степан, — расслабляюсь я. И тут же почему-то решаю наехать на молодого мужчину. — А ты случайно не гулял около душа? — прищуриваюсь и играю в воздухе пальцами. — Скажем, минут десять назад?

— Томилина, расслабься, — неожиданно начинает ржать он. — За самогоном я Фёдорычу иду. У нас все кончилось…

— Аа… — тяну я. — Ну держи. Ключи…

— Вы, кстати, с подружкой твоей не хотите присоединиться? — предлагает он.

— Нет, — мотаю головой. — Я точно спать.

— Ну тогда бывай…

Степан шутливо бьет меня кулаком в плечо и уходит по дорожке в сторону хоздвора.

А я смотрю ему в след и не понимаю, соврал он сейчас или у меня просто паранойя.

Глава 3. То, что не позволено

Игнат

— Да, да, ммм… — громко стонет подо мной девчонка и царапает пальцами простынь.

Я наматываю на кулак ее платиновый хвост и смотрю, как в свете ночника на нём поблескивает крупный страз Лерочкиной резинки для волос.

Я — долбаный фетишист.

Слишком яркие фантазии о том, что из душа я не сбегаю, как ошпаренный, с мелким трофеем и разрывающейся ширинкой, а подхожу к голой девочке, о которой так давно мечтал, загибаю ее к кафельной стене и жестко беру сзади ее прекрасное тело, помогают разогнаться мне до предоргазменного состояния буквально за несколько толчков.

— Тебе хорошо, Лерочка? Нравится, как я тебя трахаю? — рычу, безжалостно вгоняя член в свою ночную гостью на всю длинну.

— Да, да, — со стонами мечется она, — меня Катя зовут…

Отвешиваю хлёсткий шлёпок ей по заднице и жёстче наматываю волосы.

— Ай! — хнычет она.

— Ты ошиблась, — шиплю в кромку ушка я и останавливаюсь, — Лерочка…

— Да, да, я не права, — кается девчонка, в нетерпении дрожа бёдрами, — черт! Не останавливайся только, пожалуйста.

Снова разгоняюсь, позволяя ей качественно кончить.

Выхожу. Переворачиваю ее к себе лицом, ставя на колени, снимаю с члена презерватив и давлю пальцами девчонке на подбородок, заставляя открыть рот.

Перехватив ее руки, которые, царапая мои бёдра, пытаются выразить протест против такого бесцеремонного вторжения, вгоняю ей в рот член и, не обращая внимания на давящиеся звуки из-под темной маски, кончаю в горло.

Заставляю проглотить все до капли и коротко целую в губы.

— Умница, моя девочка.

Дурочка…

Сдергиваю с ее волос резинку и убираю под ночник. У каждого свои ценности…

— Ты можешь снять с меня повязку? — с надеждой спрашивает она. — Хочу посмотреть на тебя… Нам же было хорошо. Почему бы не повторить… — лепечет.

И так каждый раз.

— Нет, — отвечаю таким тоном, после которого обычно никто уже не решается на дальнейшие вопросы. — Все условия были оговорены.

Поднимаю ее на ноги, поправляю смятый сарафан и засовываю трусики между косточками лифчика.

— Водитель отвезёт тебя на тоже место, где забрал. — Повязка разблокируется через пятнадцать минут. Оставишь ее на сиденьи и заберёшь свой iPhone.

— И все? — облизывает она губы.

— И все, — подтверждаю я.

Помогаю девушке спуститься по лестнице и передаю в руки Михаила.

— Отвезёшь и можешь быть свободен до завтра. Как договаривались, — напоминаю ему.

— Я все понял, — отвечает он и ведёт мою гостью на выход.

— До свидания, — блеет девица уже в дверях.

— Пока, — отвечаю ей.

Я не мудак. Все честно.

Но только теперь до зубного скрежета хочется оригинал вместо этого дешёвого суррогата.

Ухожу в душ и, сменив постельное белье, падаю на кровать, практически сразу засыпая. Был сложный день.

Мое утро начинается рано и совершенно не похоже на утро обычного человека.

Я просматриваю тонны новостей и видео на всех мировых языках. В этом моя ценность мультилингва и моя беда, которую я разгребаю почти десять лет. Без права настоящего имени и привязанностей. Но скоро все изменится… Я готов выйти из тени. У меня достаточно денег, власти, а новые технологии позволяют оставаться инкогнито. Нет, обычные люди меня не волнуют. Я хожу в магазин, развлекаюсь, играя роль благородного мецената и владельца небольшой сыроварни.

Меня интересуют те, кого также как и меня не существует.

Больше всего меня печалит, что Ванька подрос, и теперь я не могу так часто забирать его к себе. Дети слишком просты и бесхитростны. Он может захотеть похвастаться и рассказать вещи, непредназначенные для чужих ушей.

Официально Иван усыновлён моим водителем Михаилом и его женой Софьей Семеновной. Я не встречал людей вернее и трудолюбивее. Всю жизнь они проработали на севере вахтовиками. Детей от тяжёлого труда не случилось. Очень надеялись, что смогут собрать на дом, но их обманул сначала застройщик, а потом работодатель. В тех краях сложно этим кого-то удивить. Смирились. Михаил занялся работой по дереву, а Софья пошла работать санитаркой. Там я с ней и познакомился, когда меня привезли в больницу с аппендицитом, как обыкновенного бомжа.

Новой жизни я себе на тот момент позволить ещё не мог, поэтому вернулся через год и предложил Софье с мужем переехать ко мне. Взамен на усыновление моего племянника. В этом году Ивану уже идти в школу.

Раскидав самые срочные дела, я бегаю несколько километров по лесу, а потом с чистой совестью сметаю с полок холодильника все, что загрузила туда Софья. Наверняка ей сложно обслуживать троих мужиков, но она не жалуется, а мы не обижаем.

В кармане джинс вибрирует телефон.

— Алло, — отвечаю я Михаилу. — Уже отвёз?

— Нет, Игнат, — отвечает он. — Ничего не вышло. Девушка не искала такси, за ней приехал молодой человек.

Я тихо, но жестко всаживаю в столешницу кулак. Приехал значит.

— Номера мне его скинь и возвращайся домой. Остальное я сам.

Получаю номер машины и быстро нахожу ее на карте города в режиме онлайн.

«Интересно, Лерочка с этим Даней живет или с родителями?» — посещает меня ревнивая мысль.

Через десять минут нахожу на этого Даню целое досье, а уже через пятнадцать точно знаю, как его устранить. Даже лучше. Сделать так, что он самоустранится.

Извини, Лерочка, но ты — моя девочка.

Глава 4. Невеста?

Лера

— Господи, на кого ты похожа, — скептически окидывает меня взглядом Даня и снова отворачивается к дороге.

— Не смотри! — фыркаю в ответ.

— Я надеюсь, что не все дети ведут себя, как деградирующие приматы… Иначе я просто не хочу детей, — продолжает он раздраженно.

— У меня были замечательные дети! — резко прерываю его, ощущая, как внутри меня закипает. Ненавижу, когда он так говорит! — Очень талантливые и добрые. Очень прошу тебя выбирать выражения!

— Да? — нарочито удивлённо тянет он. — А туалетная бумага из окон это что было? Я ехал следом за автобусами и все видел!

— Ты что никогда в детстве не шалил? — с вызовом сморю на него. — Никогда не мазал никого пастой, не сбрасывал водяные бомбочки с балкона…

— Нет, — пожимает он плечами. — У меня всегда были нормальные игрушки и книги, секции. Времени на ерунду не было.

— Ты знаешь, что человеку, особенно мальчикам, обязательно нужно успеть наиграться в детстве. Набегаться, накричаться. Нашалить. Иначе психика обязательно потребует этого во взрослом возрасте.

— У меня через два часа заседание, — игнорируя мою проповедь, он смотрит на часы. — Из-за того, что я сорвался к тебе, теперь не успею пообедать.

— Дома, наверняка, можно сделать яичницу, — предлагаю я ему. — Или блинчики готовые разогреть. Они всегда есть в холодильнике.

Даня кривится.

— Не предлагай мне это даже. Вкус морозилки — это отвратительно, как и яйца на обед.